Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Владимир Высоцкий

Высоцкий Владимир Семенович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Владимир Высоцкий - Высоцкий Владимир Семенович - Страница 67

Изменить размер шрифта:

* * *

…И пробил час — и день возник, —

Как взрыв, как ослепленье!

То тут, то там взвивался крик:

«Остановись, мгновенье!»

И лился с неба нежный свет,

И хоры ангельские пели, —

И люди быстро обнаглели:

Твори что хочешь — смерти нет!

Иной — до смерти выпивал,

Но жил, подлец, не умирал,

Другой — в пролеты прыгал

всяко-разно,

А третьего душил сосед,

А тот — его, — ну, словом, все

Добро и зло творили безнаказно.

И тот, кто никогда не знал

Ни драк, ни ссор, ни споров, —

Тот поднимать свой голос стал,

Как колья от заборов.

Он торопливо вынимал

Из мокрых мостовых булыжник, —

А прежде он был — тихий книжник

И зло с насильем презирал.

Кругом никто не умирал, —

И тот, кто раньше понимал

Смерть как награду или избавленье,

Тот бить стремился наповал, —

А сам при этом напевал.

Что, дескать, помнит чудное

мгновенье.

Ученый мир — так весь воспрял, —

И врач, науки ради,

На людях яды проверял —

И без противоядий!

Вон там устроила погром —

Должно быть, хунта или клика, —

Но все от мала до велика

Живут — все кончилось добром.

Самоубийц — числом до ста —

Сгоняли танками с моста,

Повесившихся скопом оживляли.

Фортуну — вон из колеса…

Да, день без смерти удался! —

Застрельщики, ликуя, пировали.

…Но вдруг глашатай весть разнес

Уже к концу банкета,

Что торжество не удалось:

Что кто-то умер где-то —

В тишайшем уголке земли,

Где спят и страсти и стихии, —

Реаниматоры лихие

Туда добраться не смогли.

Кто смог дерзнуть, кто смел посметь?!

И как уговорил он смерть?

Ей дали взятку — смерть не на работе.

Недоглядели, хоть реви, —

Он взял да умер от любви —

На взлете умер он, на верхней ноте!

<До 1978>

Осторожно, гризли!

Михаилу Шемякину с огромной любовью и пониманием

Однажды я, накушавшись от пуза,

Дурной и красный, словно из парилки,

По кабакам в беспамятстве кружа,

Очнулся на коленях у француза, —

Я из его тарелки ел без вилки —

И тем француза резал без ножа.

Кричал я: «Друг! За что боролись?!» — Он

Не разделял со мной моих сомнений, —

Он был напуган, смят и потрясен

И пробовал согнать меня с коленей.

Не тут-то было! Я сидел надежно,

Обняв его за тоненькую шею,

Смяв оба его лацкана в руке, —

Шептал ему: «Ах, как неосторожно:

Тебе б зарыться, спрятаться в траншею —

А ты рискуешь в русском кабаке!»

Он тушевался, а его жена

Прошла легко сквозь все перипетии, —

Еще бы — с ними пил сам Сатана! —

Но добрый, ибо родом из России.

Француз страдал от недопониманья,

Взывал ко всем: к жене, к официантам, —

Жизнь для него пошла наоборот.

Цыгане висли, скрипками шаманя,

И вымогали мзду не по талантам, —

А я совал рагу французу в рот.

И я вопил: «Отец мой имярек —

Герой, а я тут с падалью якшаюсь!» —

И восемьдесят девять человек

Кивали в такт, со мною соглашаясь.

Калигулу ли, Канта ли, Катулла,

Пикассо ли?! — кого еще, не знаю, —

Европа предлагает невпопад.

Меня куда бы пьянка ни метнула —

Я свой Санкт-Петербург не променяю

На вкупе всё, хоть он и — Ленинград.

мне одному немую

тишину

Я убежал до ужаса тверёзый.

Навеки потеряв свою жену,

В углу сидел француз, роняя слезы.

Я ощутил намеренье благое —

Сварганить крылья из цыганской шали,

Крылатым стать и недоступным стать, —

Мои друзья — пьянющие изгои —

Меня хватали за руки, мешали, —

Никто не знал, что я умел летать.

Через «Пежо» я прыгнул на Faubourg

И приобрел повторное звучанье, —

На ноте до завыл Санкт-Петербург —

А это означало: до свиданья!

Мне б — по моим мечтам — в каменоломню:

Так много сил, что всё перетаскаю, —

Таскал в России — грыжа подтвердит.

Да знали б вы, что я совсем не помню,

Кого я бью по пьянке и ласкаю,

И что плевать хотел на interdlte.

Да, я рисую, трачусь и кучу,

Я даже чуть избыл привычку лени.

…Я потому французский не учу—

Чтоб мне они не сели на колени.

25 июля 1978 г., в самолете

* * *

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Слева бесы, справа бесы.

Нет, по новой мне налей!

Эти — с нар, а те — из кресел, —

Не поймешь, какие злей.

И куда, в какие дали.

На какой еще маршрут

Нас с тобою эти врали

По этапу поведут?

Ну а нам что остается?

Дескать, горе не беда?

Пей, дружище, если пьется, —

Все — пустыми невода.

Что искать нам в этой жизни?

Править к пристани какой?

Ну-ка, солнце, ярче брызни!

Со святыми упокой…