Нечаянный тамплиер (СИ) - Ангелов Августин - Страница 10

Поев и немного отдохнув, собрав припасы, оставшиеся в странноприимном доме, они покинули его на рассвете. Кроме одного единственного коня, на котором поехал сам барон с дочерью, нормальных лошадей раздобыть не удалось. Все три захваченные лошади оказались ранеными и седоков нести не могли, потому что на их спинах были порезы, нанесенные клинками. Потому на этих лошадок осторожно погрузили немного припасов и повели в поводу.

Они ехали половину дня. Адельгейда сидела впереди своего отца, он прижимал дочку к себе левой рукой, и ее тело чувствовало жесткие доспехи. Отец был ранен. Лоб ему перевязали оруженосцы, но боль, по-видимому мучила его. Хотя он не показывал виду и старался улыбаться, когда она оборачивалась и смотрела на него. Лишь иногда морщился, трогая рану через повязку. Как назло, небо после полудня потемнело, и пошел очень сильный дождь. Через некоторое время, несмотря на плащи с капюшонами, все люди в отряде вымокли насквозь. Потому, увидев маленький замок с вершины следующего холма, решили передохнуть и обсохнуть.

— Что это за замок? — спросила девочка. Ей казалось, что они едут уже очень долго. Она никогда не бывала в этих местах. Вся ее жизнь прошла в родовом замке, и всего однажды, когда ей исполнилось десять лет, она побывала в Акре с отцом, с матерью и со старшей сестрой. Но тогда мама с дочками ехала в повозке, и дорога показалась не такой долгой и утомительной. Они в тот раз часто останавливались по дороге в постоялых дворах и странноприимных монастырских домах, чтобы передохнуть. А теперь путь был трудным, а повсюду плотной стеной стояла пелена дождя. Все ручьи, пересохшие за лето, наполнились водой. А земля превратилась в сплошную скользкую грязь. Потому отец старался выбирать путь там, где почва выглядела каменистой. Двигаться по дороге барон не рисковал, потому что там могли встретиться вражеские отряды.

— Это не замок, детка, а просто дом с башней, укрепленный манор. Кажется, там жила семья какого-то английского рыцаря. Я слышал, что его предки пришли в Святую землю еще с войском короля Ричарда Львиное Сердце. Посмотрим, что там сейчас, — ответил отец.

Но, когда они подъехали ближе, оказалось, что дом с башней, похожий на замок, подвергся разрушению. Ворота его были выломаны и лежали на земле при въезде в крохотный дворик. Увидев это, отец тут же остановил лошадь, и послал половину оруженосцев и арбалетчиков вместе с мессиром Эдвардом вперед, желая проверить, насколько место представляет опасность. А все оставшиеся бойцы стояли наготове снаружи, окружив дом, который выглядел покинутым.

Вскоре мессир Эдвард, поднявшись на башню, крикнул, что можно заходить. Внутри оказались трупы мужчин и две плачущие женщины. Одна из них назвалась вдовой хозяина замка Пресциллой, а вторая — взрослой дочерью, которую звали Беатрис. Рыцаря Бернара Бедфорда убили сарацины во время атаки, как убили и всех мужчин. Женщины спаслись, спрятавшись в потайной ход. На их счастье, армия султана не задержалась здесь, ограничившись грабежом. Враги так куда-то спешили, что даже не сожгли дом, а только разгромили все, что попалось им под руку.

— Муж с сыновьями и нашими людьми крепко держались. Но, отряд осаждающих оказался слишком большим. Они выбили ворота тараном и убили всех. Я потеряла мужа и троих сыновей, а мы с дочкой чудом уцелели, — рассказывала женщина, плача.

Мертвых под сильным дождем хоронить не стали, а отнесли тела в подвал башни. В маноре почти ничего не осталось, но крыша была целой. Потому отец Адельгейды решил переждать там непогоду. Он беспокоился, что дочка простудится. До Акры из замка было уже достаточно близко. Хозяйка сказала, что, если идти пешком, то за день можно добраться до спокойных мест. И барон приказал своим людям отдыхать, пока дождь не ослабнет. Несмотря на дождь, арбалетчики заступили в караул на единственной башне, сменяя друг друга каждый час. Так что врасплох их не должны были застать.

В маноре сохранились поленья, их грабители не забрали. Потому оруженосцы развели огонь и подогрели еду, которую прихватили с собой из развалин странноприимного дома. Они накормили всех бойцов, да еще и хозяйку с ее дочерью. Уставшая и вымокшая Адельгейда сидела у большого камина вместе с отцом, засыпая. Барон тоже позволил себе расслабиться. Но, как вскоре выяснилось, расслабляться не следовало. Потому что в тот день места, где можно укрыться от сильного дождя, искали и другие. Большая банда мародеров, двигавшаяся по следам недавно прошедшего войска султана, подходила с востока.

Глава 6

Сержант принес бурдюк с водой, медный таз и черпак. И капеллан, первым делом, вымыл руки. А затем обмыл рану на лице ребенка жидкостью из небольшой глиняной бутылочки, которую тоже принес с собой. И под пологом палатки отчетливо запахло спиртом. По распоряжению капеллана, Григорий крепко держал девочку, перехватив правой рукой поперек и прижав все ее тщедушное тельце к себе вместе с обеими ручонками, а левой — надежно зафиксировал голову. Старик убрал бутыль, вынул из своей сумки и поставил на камень еще две свечи, запалив их от горящей. При трех свечах света в палатке сразу стало значительно больше. И капеллан приступил к операции. Гриша пока почти ничего не знал об этом престарелом орденском священнике, кроме того, что зовут его Годфруа. Но, он уже понимал, что перед ним человек опытный и разбирающийся во многих вопросах. От военной тактики и до хирургии.

Годфруа начал с того, что прокалил все свои инструменты в свечном пламени, произведя, таким образом, стерилизацию огнем. А потом он осторожно надрезал края раны на лице девочки маленьким ножичком и выпустил гной, образовавшийся там. Малышка задергалась и закричала, но Григорий держал ее крепко. Потом капеллан взял кривую иглу с шелковой нитью и вколол ее в слой кожи возле края раны, отступив от него примерно половину сантиметра. Он уверенно шил наискось, бормоча при этом молитвы и постепенно стягивая края раны. Причем, шил глубоко, достигая раневого основания и захватывая ткани. И кровь ребенка текла по его рукам.

Но, к удивлению Григория, девочка перестала кричать, а только всхлипывала. Она, оказывается, в отличие от большинства детей, могла терпеть сильную боль. Возможно потому, что уже свыклась с ней? Сколько дней проходила она с этой ужасной раной, было непонятно. Еще больше Родимцева удивило то, что, закончив сшивать рану, капеллан велел Григорию отпустить ребенка, а затем положил девочке руку на макушку и произнес какие-то слова на непонятном языке. Из короткого страстного монолога, похожего на заклинание, Григорий четко уловил лишь одно знакомое слово: «Бафомет». И вдруг что-то произошло. Как будто бы мгновенно изменилось атмосферное давление. Налетел порыв ветра и две свечи из трех задуло. Зато свечение появилось прямо под ладонью капеллана и оставалось там какое-то время, пока девочка не начала падать. Тогда Годфруа ловко подхватил ее и уложил на расстеленную сержантом постель.

— Теперь ей нужно как следует поспать, — объяснил капеллан. И добавил:

— Я сделал для девочки все, что мог. Но, рана у нее не столько на лице, сколько в душе. Завтра увидим, поправится ли она.

Потом капеллан быстро собрал свои инструменты, накрыл девочку одеялом, задул свечу и, опустив полог палатки, ушел на другую сторону замкового двора, к просторному шатру, в котором расположился командир отряда вместе с тремя немолодыми рыцарями, имен которых Григорий еще даже не знал. А у входа в их палатку дежурил оруженосец командира, совсем молодой парнишка.

Небо было ясным. Луна и крупные южные звезды давали достаточно света, чтобы заметить врагов, если они подкрадутся к замку. Потому Григорий, стоя на посту возле палатки, внутри которой спала девочка, позволил себе покопаться в собственных воспоминаниях. Ему захотелось припомнить все то, что он читал про Бафомета в книжках далекого будущего.

Родимцев помнил, что при разгроме ордена храмовников одно из обвинений, вменяемое им церковью, как раз и заключалось в поклонении некоему Бафомету. Но, кто это был такой, до конца установить так и не удалось, а потому само обвинение выглядело необоснованным. Церковными обвинителями утверждалось, что Бафомет представлял собой демона с тремя головами. А многие подследственные говорили обратное, что это был символ мировой мудрости, а три головы изображали святую Троицу или же триединство Бога-Творца, или даже само Мироздание.