Покорение вершин (СИ) - "Ludvig Normaien" - Страница 20

Серая весенняя пустошь вокруг Червивых холмов с засохшими травами казалась мертвой, но несмотря на всё, хруст прошлогодней травы под подошвами сапог успокаивал…

Этих врагов (а я их предпочитал считать врагами) с виду было сотни две. Может и за холмами были, но не думаю. Через какое-то время от них вышли навстречу несколько предводителей.

Три крысолюда с охраной из своих штурмкрыс в тяжелых доспехах смотрели высокомерно, будто бы это они одержали победу, будто это они оказывают мне милость, соизволив выйти на встречу. Задирали носы, скалились, показывая желтые резцы.

Один вид их злил, пробуждал тёмное чувство, несмотря на то что булаву я с собой не взял, и на неё нельзя было ничего списать.

Один из них, с болтающимися у пояса свежими скальпами, раскрыл пасть:

— Я, Крор Свежеватель…

— И я, Баллф из Хасы! — тут же перебил его второй.

— И я, Глобля! — и добавил третий.

—…согласны на твоё предложение союза! Я подумал…

— И я подумал!

— И я!

—… Что мы возьмём весь запад, всё что осталось от подлых отщепенцев, что вздумали бросить-бросить нам вызов! Ну и что добычу с этой битвы надо поделить пополам.

Воины позади, хоть и были не близко, всё слышали из-за безветренной погоды и заволновались (забряцало железо).

А сами стоят с таким видом, будто оказывают милость своим союзом… А нужен ли мне этот союз? Нужно ли делить власть над Пустошью с теми, кто не раз предавал тех, с кем сражался бок о бок?

Неужели эти дураки думают, что мои воины настолько обессилили, что не расправятся с их несколькими выводками/родами?

Я смотрел на них и видел в их глазах лишь ненависть и злобу, тщательно замаскированные на мордах. Однако в глазах такое трудно спрятать. И это всё больше вызывало желание броситься на них, вцепиться им в горло.

Я ничего не сказал, лишь смотрел на них. Это вызывало у них беспокойство.

— Я убил тридцать семь голокожих и вдвое больше соперников в своём племени в поединках и много дюжин в сражениях! — нарушил тишину Крор.

Я молчал, лишь когтями отстукивал по древку копья простой ритм.

Тот, что назвался Баллфом из Хасы, нервно постукивая хвостом, приказал своим воинам:

— Приведите сами знаете кого!

Облезлые тощие крысолюды притащили ещё одного крыса. Его я не знал. Наверное, один из предводителей проигравших. Баллф смотрел с торжеством, видя, как Крор и Глобля скривились, как будто съели что-то кислое.

Сильно избитого пленного силой поставили на колени, тыча кулаками и древками в затылок, принудили склонить голову. Кто-то за него писклявым, дурацким голосом произнёс:

– Простите меня, убогого, ничтожного. Я больше так не буду. Давайте жить мирно.

Троица вожаков и их воины смотрели как унижают бывшего вожака и смеялись. Интересно, а как они вели себя перед ним, когда он был в силе, не связанный и со своими воинами рядом? Позволяли ли себе хоть один косой взгляд в его сторону?

Я развернулся и сделал шаг, когда в спину прилетел вопрос:

— Что? Ты куда пошёл?

Развернулся обратно:

— Мы могли бы с вами договариваться, но вы не в том положении. Вы упустили остатки их войска, ничего не сделали для того, чтобы догнать и добить убегающего врага, или ударить в тыл во время сражения.

Они попытались возмутиться, показывая на несколько десятков голов, сваленных в кучу в стороне.

— Но ты сам писал — стойте в стороне…

— А я и не стремлюсь вас убить.

Кое-кто что-то понял, и Баллф протянул:

— Я могу перейти под твою власть…

— И я… — тут же поддержал того Глобля.

Другие начали выражать покорность, униженно заглядывая в глаза.

Сейчас они униженно просят пощады, но что будет дальше? Я смотрел в их хитрые глазки, и мне казалось, что вижу их насквозь — их лживую, гнилую сущность, что готова сейчас униженно тарабанить извинения, просить прощения, заверять в преданности, расточать улыбки, угодливо снимать с себя пояса с ножнами и укладывать к моим ногам… А потом как Скам и Торкос, переметнуться и сдать всё, что знают, очередным врагам (а они будут — как без этого⁈)

— Прикажите своим бойцам сложить оружие. Кто этого не сделает — умрёт.

И ушёл.

В спину неслись гневные восклицания несколькими голосами:

— Но ты обещал… Звал в союз! Писал, что мы будем править пустошью вместе!

Им я ничего не ответил. Что тут говорить — и так всё ясно.

Поискал глазами кого из командиров, не нашёл и подозвал одного из «Берегущих хвост»:

— Как оружие сдадут, этих троих отделите и задавите их по-тихому, и закопайте. Ясно? Того, избитого, свяжите крепко и в телегу киньте.

Тот быстро-быстро закивал:

— А это… Это…Если-если не сдадут-то оружие. Ну эти… Воины их.

— Убейте и с трупов соберите. Найди тут кого из командиров и так передай.

Он уже почти убежал, когда я схватил его за плечо:

— Но простых воинов, передай, пусть зазря не убивают.

Он опять часто-часто закивал, будто у него шея без позвонков, и быстро скрылся среди толпы воинов, что надвигались на нервничающих крысолюдов.

Пока разоружали пленников, я нашёл себе удобный плоский камень, присел. Расстегнул ремни, сорвал с шеи платок, вытер местами полузасохшую кровь, налипшую на шерсть. Победа! Но опять какой ценой. Окинул взглядом поле боя.

Отдохнуть не дали. Зачастили делегации.

Шли трофейщики/собиратели добычи, похвастаться/показать, чего нашли.

Первые на вытянутых лапах принесли раскрытый мешочек с обработанным серым порошком:

— Нашли-нашли! Богатство!

Не прям богатство, но совсем неплохо. Один тащил крепкие богато вышитые сапоги, другой — копьё с резным древком и серебряной насечкой по лезвию, третий — латные перчатки в относительно хорошем состоянии, четвертый — причудливый шлем, пятый — связку поясов, шестой — кошеля с мелочевкой, и так далее.

— Хватит всё мне нести! Как будто в первый раз… Всё подсчитаем, и после того, как возьму свою долю, каждый получит свою часть. Раскладывайте по кучам. Вискрун, подойди! Для тебя появилось дело. Займись сортировкой добычи. Давай-давай, не спорь.

Разбирающие трупы подтащили, и по моему приказу недалеко от Струха уложили нескольких недобитых вражеских колдунов, которых заметили (в полуживом состоянии).

Рядом встал Явур, расселись многие другие, также приводя себя в порядок и переговариваясь.

— Великан убежал… И смешно так лапу свою подволакивает, а у самого по роже так кровь течёт!

—…собственными внутренностями, а ещё один отбросил оружие и голыми руками рвал гадов!

— Да ну!

— Хвостом клянусь!

—…много крови и смерти! Никогда подобного не видел! А эти, видел — будто кровавой полосой, бац и готово!

— Тушканчики, или как мы их называем — жербаки, не страшны тем, у кого есть разум, ведь надо просто уступить дорогу. Большому войску только из-за плохого управления это трудно сделать. Малы жербаки, малосильны сами по себе, но, когда собираются в стаи, перед ними расступаются все! Ведь как победить? Шаманы и маги могут выжечь — но в чём им смысл сражаться с грызунами, пока те не выйдут на них? Даже орки уступают дорогу, самые отбитые из отбитых банд — много рубилами не нарубишь, и славы от того нет. А вообще хорошо вышло — первый раз вижу, чтобы вот так резко они путь меняли. С огнём здорово придумали!

— А камнелазы эти?

— И они не слишком опасны. Чаще в горах встречаются, в сырых расселинах, как и прочие их родичи, но, вот видишь, и в таких местах бывают. Падальщики, хищники… Видели, как от пуль они падали? Потому как неразумные твари не могут состязаться с теми, в ком есть хоть капля разума!

— Надо уходить из этого проклятого места… Червивые холмы? Они не червивые, они, чтоб их, кровавые, проклятые! Так их будут называть теперь, зуб даю.

Оба предателя, Скам и Торкос, выжили. Нашли под трупами, узнали и притащили. Несмотря на раны, подыхать они не собирались. Живучие.

Довольно высокие потери, подготовка врагов, от которых я не ожидал ничего подобного — всё это было из-за их предательства! И прощать такое я не собирался.