Летчик. Фронтовая «Ведьма» (СИ) - Свадьбин Виталий - Страница 21

— Чем закончилось, тебя сразу сбили?

— Ну-у не сразу. Сначала я семерых приземлила. А потом, всё-таки попали. Но мне повезло, и я осталась жива.

Лётный майор наверно не верил, всё задавал мне каверзные вопросы.

— А выбралась как? — неуёмный летун никак не угомонится.

— Как-как? Самолёт у немцев украла, вместе с генералом.

Опять все «заржали» как кони. Такой громкий смех привлекал всё новых слушателей.

— Товарищи, я подтверждаю, что всё сказанное это красавицей истинная правда, — сквозь смех поддержал меня Судоплатов.

— Ты и есть, та самая Ведьма? — спросил незнакомый майор.

— Не думаю, что на фронте летает другая, — ответил я, улыбаясь.

— Листовки над окопами немцев, тоже ты разбрасываешь? Сама придумала, может подсказал кто? — спросил тот же майор.

— Конечно сама. Придумала и разбрасываю. Мне наш Батя чуть по шее не настучал.

— За листовки? — спросил кто-то.

— Да, нет. За то, что низко над немецкими окопами летаю. Немцы в окопах от страха гадят, а наши разведчики ругаются, что по дерьму ходить приходится, в темноте не видно куда наступаешь ногой.

И снова дружный хохот офицеров. Взрослые дядьки, а веселятся, как мальчишки.

Два военачальника Рокоссовский и Толбухин обсуждали прошлые операции по фронтам, высказывая совершённые, по их мнению, ошибки. Очередной взрыв хохота привлёк их внимание. Они подошли ближе, чтобы посмотреть, что там происходит. В центре слушателей стояла красивая девушка и что-то увлеченно рассказывала, что вызывало веселье у собравшихся мужчин.

А я между тем продолжал, язык-то без костей, а голова шампанским залита.

— И вот товарищи, после этого случая, я написала песню «Их десять — нас двое». Правда, немцев действительно было десять, — и я без зазрения совести начинаю исполнять песню Владимира Высоцкого «Их восемь нас двое», только заменил имя Серёга на Имя Антон и слово «восемь» на «десять».

Песня произвела впечатление, в мой адрес полетели дифирамбы. Может кончено не стоило петь ТАКУЮ песню, именно здесь. Но я был слегка пьяненький. А пьяненькая девушка склонна к глупостям. А ещё пьяная девушка, сами понимаете, себя контролирует плохо.

Фёдор Иванович Толбухин подозвал адъютанта и попросил узнать, что это за девушка.

— Товарищ командующий, это лётчик-истребитель из 73-го гвардейского. Позывной «Ведьма». Её весь наш фронт знает. Помните листовки с карикатурой на Гитлера? Это она и вытворяла. Солдаты про неё легенды уже складывают, — ответил адъютант тихонько, чтобы слышал только Толбухин.

Фёдор Иванович тут же вспомнил, он сам недавно хлопотал о присвоении внеочередного звания девушке-лётчику. А потом пересказал Рокоссовскому, что это за девушка.

Я спел ещё пару песен и остановился. Народ стал расходится. Ко мне подошёл мужчина в гражданском костюме, по годам за тридцать, лицо круглое. Представился как Леонид Давидович Луков. Сказал, что он снимает фильм и песня «Тёмная ночь» это то, что надо, для одной сцены в фильме. И если я не буду возражать, что песню исполнит Марк Бернес, он с удовольствием бы вставил эту песню в фильм. Леонид Давидович работает на киностудии имени Максима Горького. В связи с эвакуацией в Сталинабад, фильм снимался там. Но сейчас планируется возвращение в Москву. Луков может встретиться со мной в гостинице. Я пообещал, что обязательно заеду. Потом ко мне подошёл конструктор Яковлев Александр Сергеевич, точнее сейчас он занимает должность заместителя наркома авиационной промышленности по новой технике. И мы с ним говорили о самолётах, я сообщил, что летаю на экспериментальном Як-9У. Мы хорошо поговорили и о прицелах, и о том, что мне понравилось вооружение. Только бы у парных пулемётов увеличить калибр до 14,5 мм. А Пушку можно до 32 мм. Хотя и так получается неплохо. Движок бы желательно помощнее, да скорость повыше.

Ну а позже мы поехали в ресторан, последнее, что помню я пел песни из репертуара Анны Герман.

Проснулся я утром на кровати в гостинице. Голова трещит. Это всё от шампанского. Вот ведь зарекался не пить! Что было в ресторане помню плохо, правильней сказать, не помню. Как добрался до гостиницы? Тёмное пятно в памяти. А было что-то между рестораном и гостиницей? Тоже ноль. А стыдно-то, как! Даже уши горят. Но тушка моя одета, так и спал в кителе. Огляделся, на тумбочке лежит мой табельный ТТ. А я даже не могу вспомнить, как забирал его у охраны. Рядом лежат коробочки с орденами и грамота. Встал, надо принять душ и идти сдаваться в отчий дом. Раздался стук в дверь. Это горничная, приглашает меня к телефону. Иду с надеждой, что ничего плохого не узнаю. Это оказался Судоплатов.

— Здравствуйте, Евгения. Звоню вам, чтобы успокоить. Вчера ничего плохого не произошло. Контакты и телефоны, которые вам давали, я положил в карман вашего кителя. До номера проводил тоже я. Не переживайте, ничего такого не было, за что вам было бы стыдно.

— Спасибо, Павел Анатольевич, — шепчу в трубку.

— Женя, если вдруг на фронте попадёшь в неприятную ситуацию с особистами или контрразведкой. Попроси, чтобы связались со мной. Ключевое слово «Ведьма».

— Я поняла, спасибо вам огромное.

— Ну будь здорова, летай дальше и сбивай в небе врага, — засмеялся он в трубку и отключился.

Поднявшись в номер, залез под душ. Надо было приходить в себя и идти сдаваться родственникам.

Июнь, 1943 год. Москва. Семья Красько и другие

После душа я приладил ордена и звезду Героя на китель, перед этим погладив его. В общем привёл в порядок и соответствие своё обмундирование. Взяв чемодан и тюк с парашютным шёлком отправился на Арбат. Время близилось к четырём часам дня. Пока топал, похмелье практически прошло. Вот что значит молодой организм. Правда, я по пути выпил газировки немало, но это уже частности. На улице тепло, можно сказать жарко, мало ли какая меня жажда мучает? Номер дома мне Лида называла, осталось понять в какой квартире. Подруга сказала, что дома у меня никогда не была. Я вошёл во двор и остановился у скамеек. Как бы узнать? Может спросить? Мимо проходил молодой мужчина, но без руки. Видимо фронтовик инвалид. Я окликнул его. Мужчина остановился и как только посмотрел на меня, сразу завопил.

— Женька! Красько! Не узнаёшь меня? — одет был мужчина в гимнастёрку без погон, шаровары, сапоги, на голове кепка.

— Э-э-э.… — проблеял я, не зная, что сказать.

— Во даёт! Я, Тимофей Кулаков. Эх Женя, Женя, мы же с тобой в одной школе учились, только я в параллельном классе, а ты комсомолка активистка, — засмеялся Тимофей.

— Привет Тимофей, — пытаясь улыбаться выговорил я.

— Ух, ты! Орденов прямо иконостас. Герой Советского Союза! Кто бы сомневался. Такая как ты и не могла иначе. Ты в авиации?

— Ну да, лётчик-истребитель, на Южном фронте воюю.

— Очуметь! Молодец. Ты всегда была целеустремлённая. А я вот видишь, под Москвой руку потерял. Сначала даже домой возвращаться не хотел, но этой зимой мать меня нашла и в Москву привезла. Работаю в жилконторе мастером. Курсы закончил. Кого наших на фронте встречала?

— Нет. Как я встречу, я же в небе летаю?

— Понятно. Много фрицев сбила. Хотя что я спрашиваю? По орденам всё видно. Ну ты даёшь! Женька Красько Герой Советского Союза. Кому скажу не поверят.

Мы присели на скамейку. Тимофей стал рассказывать о тех, про кого знал. Назвал погибших и ребят, и девчонок, рассказал про Москву. Оказывается, наш дом входит в его участок, а сам он живет в другом доме. Мы говорили почти час. Наконец он сказал, что надо идти по работе, а меня наверно дома заждались. Я только хотел спросить номер квартиры, точнее думал, как спросить. Как услышал визг на весь двор. По двору бежала девчонка лет десяти или одиннадцати. И орала на весь двор. С таким голосом можно боевую тревогу по всему городу оповещать. Из окон стали выглядывать жители.

— Женька! Женька вернулась! Моя сестра вернулась! Ура-а! — вопила девица неприлично, а я подумал наверняка это моя сестра Валентина.