Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий - Шувалов Александр - Страница 30

[Высказывание Бальзака о себе] «Мысли сами брызжут у меня из черепа, как струи фонтана. Это абсолютно бессознательный процесс». (Цвейг, 1996а, с. 138.)

«В нем много чудаческого, но все неисчислимые капризы Бальзака сплетены с его работой, не ею ли и обусловлены они всецело?…Ничто из природных данных не предопределяло эксцентрической, исполненной чудачеств жизни Бальзака. Она дала повод для бесчисленных анекдотов, вернее — вся состоит из чудачеств и анекдотов. Особенность их, однако, в том, что эти чудачества не столько были рассчитанной на внешний эффект позою, сколько — внутренне обусловленной мукой. Они обусловливались не оригинальничаньем, а странностями самой писательской профессии… Письма разных годов подтверждают, как повторялось это удивительное распределение времени. “Встаю в полночь, работаю шестнадцать часов” — 1831 год; “Сплю пять часов, от полуночи до полудня работаю над своими композициями, с полудня до четырех часов исправляю корректуры” — 1833; “Сплю пять часов, работаю восемнадцать” — 1834 и т. д. В исключительных случаях Бальзак, не отрываясь, оставался за письменным столом до двадцати пяти часов… Та неумеренность, которая и природную силу Бальзака определяет, будучи перенесена в сферу воображения, всему творчеству Бальзака сообщила нескончаемость и возбужденность. В композиции его повестей эта двойственность вполне явственна… Схемами уравновешивалась исключительность отдельных наблюдений. Конкретизацией уравновешивалась маниакальность, грозившая привести к необязательности сказки.

С упорством, Длиннее, чем то было нужно, выписывает Бальзак улицу, дом, платье и лицо, ибо необходим был противовес не иссякающей возбужденности. Конкретность бальзаковского творчества — обратная сторона его порывистости». (Грифцов, 1988, с. 132, 141–142, 144, 156.)

«Мать Бальзака была моложе мужа на ЗОлет и изменяла ему; младший брат писателя Анри, “любимчик” матери, был побочным сыном владельца соседнего замка. Многие исследователи полагают, что внимание Бальзака-романиста к проблемам брака и адюльтера объясняется не в последнюю очередь атмосферой, царившей в его семье». (Милъчима, CD Кирилл и Мефодий 98.)

«Талант — страшный недуг. Каждый писатель носит в своем сердце тлетворного паразита, подобно солитеру в кишечнике; он пожирает все чувства, по мере того как они расцветают. Кто восторжествует? Болезнь над человеком или человек над болезнью? Воистину надо быть великим человеком, чтобы хранить равновесие между гениальностью и характером. Талант расцветает, сердце черствеет». (Бальзак О. «Утраченные иллюзии».)

В подростковом возрасте (в коллеже, в условиях «духовной тюрьмы») у Бальзака появляются первые признаки истерического расстройства личности (беспричинное «коматозное состояние», сомнамбулизм, «эпилептические припадки»). Формирующийся жизненный сценарий «неудачника» Бальзак смог изменить и преодолеть благодаря такому свойству своей истерической личности, как стремление возвыситься над другими. Самым подходящим путем для реализации подобного влечения оказалось литературное творчество. Бальзак-писатель, на первый взгляд, — воплощение эдисоновского20 определения гения: один процент вдохновения и девяносто девять процентов потения. Его уникальная работоспособность хорошо известна, но даже высочайшее усердие, без которого, разумеется, невозможно было создать такое количество произведений, — всего лишь одно из условий проявления гения. А о том, что он развивался у Бальзака, как и у многих других на психопатологической почве, говорят сведения о наследственности и жизни в подростковый период. Убедительных данных подтверждающих психическое заболевание у Бальзака, нет, но присутствие личностных расстройств отрицать трудно.

БАЛЬМОНТ КОНСТАНТИН ДМИТРИЕВИЧ (1867–1942), русский поэт и переводчик; один из ранних представителей русского символизма. Эмигрировал в 1920 г.

«Я — изысканность русской медлительной речи, Предо мною другие поэты — предтечи…» К.Д. Бальмонт

Наследственность

[Прадед] «…херсонский помещик, носил фамилию Баламут. Баламут позднее каким-то образом трансформировался в Бальмонта». (Безелянский, 1998, с. 260.)

«Бальмонт сам пишет о себе… что всю свою психопатическую конституцию он унаследовал от своей матери». (Сегалин, 1925а, с. 75.)

[Старший брат] «…очень увлекался философией и умер 23-х лет в помешательстве (религиозная мания)». (Бальмонт, 1904, с. 376.)

[Старший брат] «умер в юных годах от душевной болезни (раннего слабоумия)». (Андреева-Бальмонт, 1996, с. 299.)

[Сын Николай] «…неожиданно для всех сделался острый приступ психоза. Он довольно быстро прошел…» (Там же, с. 415.)

Общая характеристика личности

«Зачем Ты даровал мне душу неземную

И приковал меня к земле?»

К. Д. Бальмонт,

«Осенью 1888 года Бальмонт снова определился в Московский университет, но и на сей раз не удержался в нем: через несколько месяцев вышел — “по причине нервного расстройства”… Семейная жизнь сложилась неудачно… Жена оказалась натурой неврастенической, изводила Бальмонта ревностью, и, кажется, именно она приохотила его к вину… Семейные неурядицы с их “мучительными сценами”, неустроенность в жизни и неуверенность в будущем привели к тому, что утром 13 марта 1890 года, только что, ночью, прочитав “Крейцерову сонату” Толстого (последняя новинка, ходившая по рукам в списках), он решил покончить расчеты с жизнью: выбросился из окна третьего этажа на мощеный булыжником двор и изувечился столь основательно, что на целый год оказался прикованным к постели. Происшествию этому Бальмонт придавал значение провиденциальное: дыхание смерти, дескать, пробудило в нем “творческую мечту”… Репутация “стихийного гения” обязывала. Отсюда — все “странные поступки” и “безумия” Бальмонта, подсказанные примерами Эдгара По, Бодлера, Верлена и долженствующие имитировать “сверхчеловеческий образ жизни”. Бывало, что благодаря душевной неуравновешенности Бальмонта такого рода выходки оборачивались трагически». (Орлов, 1969, с. 7–8, 18–19.)

«Бальмонт не выносил алкоголя ни в каком виде, ни в каком количестве. Это была его болезнь, его проклятие. Вино действовало на него как яд. Одна рюмка водки, например, могла его изменить до неузнаваемости. Вино вызывало в нем припадки безумия, искажало его лицо, обращало в зверя его, обычно такого тихого, кроткого, деликатного. Эти мгновенные его превращения ужасали не одну меня, а всех, кто при них присутствовал… Я обращалась ко многим врачам, невропатологам, психиатрам. Доктор Россолимо, с которым Бальмонт дружил, так же как (через несколько лет) и психиатр Ф. Рыбаков, объясняли состояние Бальмонта наследственным алкоголизмом… Оба врача предлагали лечение внушением, гипнозом, которое они применяли к Бальмонту безрезультатно… Его опьянение совсем не походило на опьянение других людей. Оно больше было похоже на безумие… Крепкие вина, водка, абсент мгновенно лишали его рассудка. Но никакой сорт, никакое количество выпитого вина не сваливало его с ног. Напротив, чем крепче было вино, тем сильнее оно возбуждало и вызывало его на активность. Он не мог сидеть, тем более лежать, ему необходимо было двигаться. И он ходил день и ночь напролет, когда был в таком состоянии возбуждения… Когда опьянение кончалось и Бальмонт приходил в себя — обыкновенно на другой день, он абсолютно ничего не помнил, что с ним было, где он был, что делал». (Андреева-Бальмонт, 1996, с. 377–381.)

[1905 г.] «Надо при этом прибавить, что сам Бальмонт на всех наводил страх: он почти всегда был сильно пьян, а иногда напивался и до чего-то безобразного… Бальмонт никогда не бывал естественным, он никогда не раскрывался, не откровенничал, не пытался входить в душевный контакт с кем бы то ни было». (Бенуа, 1993, т. 2, с. 426.)

«К. Бальмонт вообще любил мистификацию, необычные поступки, нарочито пренебрегал условностями, что провоцировало появление многочисленных сплетен, анекдотов, таинственных историй. Театральность, эпатаж часто служили ему дурную службу… (…выбросился из окна, но не разбился насмерть, а только изуродовал себя — хромота осталась на всю жизнь). Год лечения и лежания в постели способствовал “небывалому расцвету умственного возбуждения и жизнерадостности”… В 1932 г. у Бальмонта появились первые признаки душевного заболевания». (Стахова, 1993, с. 43–44, 48.)