Верь мне (СИ) - Тодорова Елена - Страница 80

– Людмила Владимировна, – обращается к ней по имени-отчеству. И мы все замираем. Даже подскочившие на ноги парни. – Думаю, после сегодняшней ночи вы будете праздновать седьмое декабря как второй день рождения сына.

Шум от наших выдохов сливается в одну выразительную реакцию. После которой мы переглядываемся, начинаем смеяться и плакать от радости, восхвалять Бога и обниматься.

43

Она была единственным человеком,

без которого я не мог эту чертову жизнь жить.

© Александр Георгиев

Бойка как-то обмолвился, что, находясь в отключке, во время всех своих сердечных остановок, видел будущее до самых поздних седых лет. Мое тело болит невыносимо. Грудь, живот, спина… Голова – особенно люто. По физическим показателям эта боль – самая сильная из тех, что я когда-либо ощущал. Но, должно быть, со мной происходит что-то другое. Я чувствую биение своего сердца. Очень слабое, однако оно есть. И я вижу свою жизнь, только это не будущее. Кто-то крутит мне фильм с бездушной канцелярской отметкой «Георгиев Александр Игнатьевич» – от рождения и до сегодняшнего дня. И я никак не могу понять, чем же этот гребаный треш закончился.

Влажное синеватое человеческое существо поднимают высоко над головами находящегося в помещении медперсонала, оно морщится, открывает рот и прорезает застоявшуюся тишину неожиданно мощным для своих размеров криком. По одобрительным возгласам и улыбкам медиков догадываюсь, что это нормально.

– Крупный парень! Богатырем будет!

Эти кадры не вызывают у меня никаких особых эмоций, пока я не замечаю, как мальца передают измученной женщине. Точнее, пока я не узнаю в этой женщине свою мать. Она выглядит гораздо моложе, чем отложено в моей памяти сейчас, но это совершенно точно она.

В тот миг, когда я допираю, что синий комок у нее на груди – это я, мое сердцебиение учащается. А когда я вижу ее глаза, счастливую улыбку на изнуренном лице, под моими ребрами рождается сильнейшая дрожь.

– Добро пожаловать в мир, мой родной, любимый, прекрасный сын… Добро пожаловать… Добро пожаловать…

Мне становится трудно дышать. Я чувствую, как мои веки дергаются, но ни одна из множества попыток открыть глаза не увенчивается успехом.

Я слышу голоса врачей, их замечания относительно роста каких-то там показателей, решение увеличить дозу наркоза. Но едва догоняю, что так звучит моя нынешняя реальность, как снова проваливаюсь в глубины прошлого.

На скоростной перемотке, которую каким-то странным образом успевает обрабатывать мой мозг, я вижу свои первые шаги, а за ними – все свои падения и взлеты. Большая часть из них происходит при моей матери.

Она всегда рядом. Всегда страхует. Всегда защищает.

А вот когда боль причиняют ей, я оказываюсь беспомощным. Часами смотрю на то, как она плачет. Слышу, как отец, который, как я в том сопливом возрасте понимаю, полюбил другую женщину, оскорбляет ее.

Я испытываю глубокое потрясение. Сижу под лестницей, пока они кричат друг на друга. Тру глаза, чтобы не плакать. Я же не девчонка! Мама говорит, что я очень сильный. Но в груди все так нещадно дрожит, и горло подпирает ком. Я боюсь дышать. Задерживаю эту функцию. А потом… Хватаю кислород, словно выброшенная на берег рыба.

Разве это возможно? Разве может быть кто-то лучше моей мамы? Разве можно любить одного человека, а потом разлюбить и полюбить другого?

Моя голова раскалывается от вопросов. Впервые с чем-то подобным столкнулся. Мое представление о мире разрушено. Мой чертов мир разрушен.

Я растерян.

И я слишком слаб, чтобы защитить маму. Когда я, скопив в своем маленьком дрожащем теле ярость, бросаюсь на отца с кулаками, криками заставляя его заткнуться, никакого урона ему это не приносит. И мама это, очевидно, видит. Она забирает меня. Уведя в другую комнату, заставляет успокоиться.

– Зачем ты остановила меня? Я убью его!

Я так расстроен и зол. И мне очень-очень больно. Я впервые столкнулся с такой болью, когда все цело снаружи, но разрывает изнутри. Мое тело собрано и напряжено, но оно продолжает трястись.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Я понимаю твои чувства, но так нельзя, сынок.

– А как он… Делать, как он, можно?!

Мама прикрывает глаза. Ненадолго. Уже через мгновение смотрит на меня своим обычным умиротворяющим взглядом.

– Ты хочешь поехать к дедушке?

Я не понимаю, почему она спрашивает об этом в столь неподходящий момент, но в моем сознании самовольно начинают крутиться воспоминания, как дед катает меня на лошади. Он не считает меня слабым! Позволяет садиться в седло самому.

У дедушки хорошо и спокойно. Но не стану ли я слабаком, если скажу сейчас, что хочу к нему?

– А как же ты? Я тебя тут не оставлю, – выпаливаю, со стыдом замечая, как при этом дрожит мой голос. В груди настоящая буря собирается. А я не знаю, как с ней справиться. – Мамочка… – бормочу и прерываюсь. Приходится резко сжать губы, чтобы остановить эту жалкую дрожь. Губы будто распухли и онемели. Они будто не мои. Мне трудно управлять своим телом. Но я все же собираю силы, чтобы выговорить: – Без тебя я никуда не поеду!

– Конечно же, нет. Я поеду с тобой. Я всегда буду с тобой.

После этих слов, когда мама обнимает, мне становится чуточку легче. Но мне так страшно быть слабым, что я, едва удается выровнять дыхание, отталкиваю ее. Смотрю со всей своей серьезностью. Теперь я точно должен быть сильным.

– Давай соберем твои вещи и игрушки, сын.

Мы уезжаем в тот же день. У деда мне легче дышать. Но не настолько, чтобы стать прежним. Тревога, которая поселилась внутри меня, не проходит. Стоит кому-то повысить голос, я начинаю дрожать. И это пугает меня.

Я ведь сильный! Я должен быть очень сильным!

Пусть они перестанут трогать меня! Я хочу сам… Все сам делать хочу. И решать сам! Почему я не могу решать сам? Я ведь лучше знаю, что мне надо.

Вторым ударом, повторно напополам разваливающим мой склеенный мир, становится желание мамы вернуться к отцу. Я думал, что мы ушли, и это навсегда. Он разочаровал меня! Я больше не хочу его видеть! Никогда! А мама говорит, что мы снова будем жить вместе. Снова станем одной семьей… Как это возможно? Теперь и она меня расстраивает. Я не понимаю, зачем нам возвращаться к тому, кто вытер о нас ноги.

Мне обидно за маму. Больно. И стыдно.

Разве она не видит, что в его глазах ничего не изменилось? Но вскоре я осознаю, что изменилась она сама. Стала жестче и резче. Говорит спокойно и так же культурно, но интуитивно я улавливаю, когда она унижает отца. Не то чтобы я был против… Но это идет вразрез с моими представлениями об отношениях в семье.

Зачем нам было возвращаться? Этот вопрос сидит в моей голове сутками.

А потом… В моем работающем с перебоями сердце происходит еще один надкол. Когда я вижу маму с другим мужчиной. А я ведь думал, что она не такая! Мне снова стыдно за нее. Это так низко, что я просто задыхаюсь, когда она позволяет ему себя касаться.

Это ведь моя мама! Моя!

Зачем ей другой мужчина? Она поняла, что я не смогу ее защитить?

С приходом этих мыслей мне стыдно уже за себя.

Я должен был что-то сделать. Но я не знал, что именно.

Я расту, но мама продолжает меня опекать как маленького. Ни за одним из моих друзей никто так не бегает. Это начинает злить. Раз за разом ставит под сомнения мою силу. Лишает свободы. Внутри меня все горит от гнева, но мне почему-то больно, когда я кричу на нее и требую, чтобы она оставила меня, на хрен, в покое. И от этой боли я свирепею еще сильнее.

Умышленно запускаю учебу. Творю какую-то дичь с оглядкой на то, чтобы узнала мать и разочаровалась, наконец, во мне. Она узнает, но воспринимает мое поведение как должное. Как норму! Я у нее всегда идеальный. С ее, блядь, корректировками, естественно! Она продолжает гнуть свою линию. Это бесит и выматывает. Рвет на куски. Приводит в отчаяние.