Верь мне (СИ) - Тодорова Елена - Страница 32

В ушах странно шумит, пока преодолеваю короткий путь по коридору в прихожую. Игнорируя это с тем же олимпийским спокойствием, достаю из шкафчика одну из трех новых пар кроссовок. Обуваюсь, подхватываю с тумбочки ключ от машины, телефон и портмоне. Щелкаю замками, берусь за дверную ручку… Уловив позади себя шаги, тут же оборачиваюсь.

– Эм-м… – выдает Соня, заправляя за уши волосы. Краснеет стремительно, но все же вскидывает на меня взгляд. – Напишешь мне, когда доберешься? Ну, знаешь, чтобы я не волновалась… – шепчет едва слышно. – Все-таки дорога…

Резко наклоняясь, заставляю ее замолчать. Скольжу ладонью на затылок, толкаю к себе и в коротком крепком поцелуе прижимаюсь к губам.

Когда отстраняюсь, вижу, что Сонины покрасневшие глаза блестят от слез. Сдерживая их, она стопорит дыхание.

– Напишу, – обещаю глухо. Вдох, и рублю уже весомее: – Не прощаемся.

Она не отвечает. Лишь как-то неопределенно мотает головой, уводит взгляд в сторону и усмехается.

Стремительно разворачиваюсь и, наконец, покидаю квартиру. Еще в Киеве нахожусь, а по сути, в тот же миг, как сажусь в машину, возвращаюсь в свое пекло. Внутренности опаляет болью, как огнем. Душу же, напротив, заполняет льдом. Сердце на этих перепадах после нескольких оглушающих ударов сжимается в камень.

В телефоне десятки пропущенных. Один только взгляд на них подрывает внутри меня тошноту. Завожу мотор, накидываю ремень и вместо того, чтобы отзваниваться по номерам, выбираю из контактов тот, который вызывает гребаный трепет.

Александр Георгиев: Люблю.

Александр Георгиев: Скучаю.

Александр Георгиев: Горю.

Дождавшись появления галочек о прочтении, выруливаю на дорогу и направляюсь в сторону выезда из города.

Люблю. Скучаю. Горю.

Вот я и дорос до той высоты, когда слова перестали быть просто словами. За каждым из них тонны смысла стеной стоят.

В груди блядски дрожит все. Слизистые адски обжигает. Дышать становится тяжело. Видимость расплывается.

Вдох. Поворотник налево. Выдох. Судорожное сжатие рулевого колеса.

Красный моргает. Желтый задерживается. Зеленый опаздывает.

Вдох. Выдох. Скрежет зубов.

Тишина удушающая. Врубаю радиостанцию, просто потому что копаться в собственных альбомах не хватает терпения. И пиздец… Там, как назло, очередное стонущее любовное дерьмо. Будто мне, сука, своего мало! Но вот сижу же, слушаю. Необъяснимо, но факт.

Вдох. Выдох.

Короткий писк, и я резко переключаюсь.

Сонечка Солнышко: Будь осторожен, пожалуйста.

Зеленый. Срываюсь с места.

Вдох. Выдох. Сбрасываю скорость.

Содержание ее сообщения, конечно, не то, чего до одури жаждет моя черная душа. Но все-таки… Сонина забота – сладкая пилюля, помогающая выдерживать боль и преодолевать все трудности. Тогда как все дороги ведут к ней, иметь силу, чтобы ехать туда, где должен быть.

Верить в себя.

Верить в нас.

Верить. Все, что мне остается.

Александр Георгиев: Дома.

Набиваю Соне на въезде в Одессу, прежде чем включить геолокацию. Она ничего не отвечает. Лишь лайкает мое сообщение. Таращусь на это крохотное сердце дольше, чем должен. Пока сзади какой-то реактивный долбодятел не трубит.

Не перезваниваю ни матери, ни отцу, ни даже Владе. Просто еду в родительский дом, предполагая, что там всех чертей и застану.

– Алекс! – подскакивает Машталер с радостным воплем. Челюсть сводит от одного взгляда на нее. – Ты где гуляешь, дорогой? Мы тебя потеряли.

Заставляя себя придержать девушку за талию, в который раз удивляюсь, как неправильно она ощущается. Ее огромные силиконовые сиськи встают между нами, словно подушки безопасности. Но Влада, увы, использует их как инструмент соблазнения. Если раньше я просто игнорировал это, то сейчас охренеть как трудно сдерживать неприятие. Дождавшись, пока оставит на моей щеке жирный отпечаток помады, бесцеремонно отодвигаю ее в сторону.

– Добрый вечер, – приветствую свою долбаную родню.

– Ну и где ты пропадал? – выплевывает отец.

Сидящий рядом с ним Владимир Машталер приподнимает в подобии улыбки верхнюю губу, обнажая ряд мелких зубов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Стискивая ладони в кулаки, давлю очередной порыв разорвать этих ебаных тварей на части.

– Заебался. Отдыхал, – оповещаю намеренно флегматично.

Даю всей троице оценить засосы на шее и свой сволочной взгляд. Знаю, что схавают молча. Выебываться перестали, как только я встал у руля дедовской компании и перекрыл им кислород. Отец, конечно, попытался меня по старой привычке прижать, но едва я напомнил, что он по отношению к «Вектору» никогда никаких прав не имел, и все затихло.

На прошлой неделе показательно одну черную линию пропустил, так они чуть ноги мне не целовали. Я не собирался делать это регулярно. На хуй мне их счастье не сдалось. Но пока дело со всех сторон в раскрутке, вынужден периодически раскидывать «пряники».

– А мама где? – спрашиваю так же холодно.

Удивлен, что не встречает. В прошлый раз она выбежала во двор, едва я ворота открыл.

– Она отошла. Позвонили по работе, – бормочет отец, тщательно скрывая недовольство. – Ужинать останешься?

– Да, – соглашаюсь из своих личных корыстных соображений. – Только в душ схожу.

Поднимаюсь на второй этаж.

Пока иду по длинному коридору, с неосознанной улыбкой вспоминаю, как чуть больше года назад столкнулись здесь с Соней.

Она – в форме официантки. Я – сорванный с якоря.

Глянул на нее, и понесло.

Вот бы уснуть и проснуться в том дне… Таким долбоебом был, когда считал Соню Богданову своей проблемой. Пытался бороться с зависимостью. И, блядь, с рассвета до рассвета сох по ней все сильнее.

Захлопнув дверь в свою спальню, с той же мятой тоской по прошлому выхожу на балкон.

Выхожу и резко замираю.

Ноздри медленно тянут паркий вечерний воздух. Глаза напряженно прищуриваются. Сердце стынет в ноль. Кардиограмма рисует сплошную ровную линию, пока вглядываюсь в темноту.

Из-за дальности расстояния не долетает ни звука. Но по жестикуляции матери я точно знаю, что она разъяряется бурными возмущениями. И целью ее гнева является Полторацкий.

Он что-то говорит. Кажется, что пытается ее успокоить, взять за руку… Она хлещет его по щеке.

Я по-прежнему ощущаю себя оглушенным, но вместе с тем… В ушах возникает звон. Сердце срывается и принимается агрессивно бомбить в ребра.

Полторацкий дергает мою мать на себя и, блядь… Блядь, он ее целует. Видя явные попытки его оттолкнуть, я буквально заставляю себя оцепенеть. А мгновение спустя запредельно охуеваю, потому что ее долбаное сопротивление прекращается, а их ебучее лобызание – нет.

Во мне, мать вашу, вопреки всему закипает праведный гнев, ненависть, стыд, презрение, сострадание… Да, сука, эмоций до хрена! Без подготовки. Давно не сталкивался с таким дома.

Рвано выдыхаю и натужно втягиваю свежую порцию кислорода. Заторможенно моргаю.

Они, блядь, продолжают целоваться.

– Алекс? Дорогой?

Оклик Влады вынуждает меня отмереть, перевести дыхание и стремительно покинуть балкон. Закрываю дверь, когда она пересекает спальню.

– Решила составить тебе компанию, – мурлычет приторно, снова толкая в ход свои буфера. – Просто помассирую спинку, ок? Ты выглядишь очень распаленным… Мм-м…

18

Иногда мне кажется, что я тебя просто выдумала…

© Соня Богданова

Насыщенные рабочие часы, унылый быт, приятные встречи с друзьями, милые разговоры с Анжелой Эдуардовной, беспокойный сон… Время вновь начинает тянуться с несвойственной Вселенной скоростью.

В один из своих редких, свободных ночных выходных я распахиваю все оконные створки застекленного балкона и располагаюсь в плетеном кресле с электронной книгой. Включаю гаджет и несколько долгих минут бесцельно пялюсь в экран. С того страшного февраля, когда умерла моя душа, я, пылкая фанатка романтической прозы, не прочитала ни одной книги о любви. Начинала и на первых же страницах бросала. Все эти якобы яркие эмоции и трепетные волнения вызывали у меня если не боль, то раздражительность, разочарование и гнев.