Верь мне (СИ) - Тодорова Елена - Страница 3

Это не мешает мне так же люто ревновать Соню и желать разорвать на куски Полторацкого только за то, что он посмел рядом с ней стоять.

Об остальном даже думать не хочу. Не могу!

В моем одержимом сознании она остается моей. Исключительно.

– Соня? – сатанинская улыбка отца усердно полирует Богданову. – Я верно помню?

– Да, все верно, – подтверждает та, отражая папашкин оскал ледяной улыбкой. – Как ваши дела?

У меня по телу прокатывается дрожь.

И от звуков ее все еще топового для меня голоса. И от того хладнокровия, которое она, чертово Солнышко, приобрела. Сокрушающее волнение идет в несколько этапов. Выдерживаю незаметно только потому, что у меня, мать вашу, колоссальный опыт в таких вещах. Никто никогда не узнает, что пока я мрачно раздавливаю этих двоих взглядом, внизу моего живота копошатся ебучие мотыльки.

Дышу тяжелее, чем обычно. Свирепо сжимаю кулаки. На этом все.

– Благодарю, все в норме, – заверяет отец. – А как вы?

– У меня все прекрасно.

Шумный решительный вдох рядом – мать приходит в себя. Краем глаза замечаю, как выдавливает из себя улыбку.

– Надо же… Сонечка… Какая неожиданная встреча, – прижимая ладонь к груди, нервно перебирает бусы.

– Ну, говорят же, земля круглая, – подбивает Богданова так же холодно. – С днем рождения, Людмила Владимировна!

– Да. Определенно, – соглашается мама с внушительной паузой между этими двумя словами. – Спасибо!

Я прикрываю на мгновение глаза. Совершаю глубокий вдох. Медленно выдыхая, поднимаю веки.

В двух мирах одновременно находиться невозможно, но факт остается фактом… Я в раю. И в аду. Первый, несмотря на все раны и страдания, побеждает, когда я смотрю на Соню. Второй – когда направляю взгляд на Полторацкого.

– Я очень рада быть в этот день здесь. В моем родном городе. На вашем празднике.

Знаю, как звучит радость в ее исполнении. И это точно не то. Она откровенно издевается.

– Хм, – выдает мама приглушенно. – Ну, как я погляжу, вы в Киеве, в чем я никогда и не сомневалась, хорошо устроились. Поздравляю, – не удерживается от злоебучей шпильки.

– Спасибо. Приятно, что мысли обо мне какое-то время занимали вашу жизнь, – не уступает ей Соня. – Уверена, сейчас этот процесс может возобновиться. Я приехала в город на неделю.

Мою грудную клетку сотрясают громоподобные удары сердца. Только сейчас осознаю, что оно на месте, и оно, блядь, работает на износ. Лицо загорается. Этот пожар, определенно, видно визуально. Сжимаю челюсти и принимаю Сонин требовательный взгляд. Она излучает уничтожающее обвинение.

После всего?

Мое гнилое нутро раздирает очередной припадок жгучей ярости. Загубленную демонами душу невозможно исцелить. А вот взбодрить ненавистью – вполне.

– Добро пожаловать в преисподнюю, родная, – приветствую мрачно, наплевав на окружающих нас людей. – Скучал.

А потом разворачиваюсь и иду на террасу.

У мраморных перил замирает мое тело. Внутри же… Бомбит все так же нещадно. Пробудилось зверье. Не утихнет теперь эта война. И пора бы уже признать, что новое сражение по всем ощущениям сильнее и ярче предыдущего.

Мы закалились в разлуке. Мы стали жестче. Мы взрастили обоюдную зависимость до гигантских размеров.

Тот, кто любил по-настоящему, понимает, что это чувство не имеет прошедшего времени. Другой вопрос, что одной любви, чтобы быть вместе, не всегда достаточно.

В нашем случае воссоединение невозможно.

Мы друг для друга – смерть.

Эти чудовищные чувства уже настолько заляпаны кровью, что и через век не отмыть.

Достаю из кармана сигареты. Выбиваю одну. Подкуриваю. Затягиваюсь на полный объем легких, пока не ощущаю головокружение, а за ним – тошноту. Уносит, увы, ненадолго. Едва лишь выдыхаю дурман и захватываю свежий воздух, эмоциональные реакции возвращаются.

Новый дымовой глоток. Свежая порция морока. Экстренное расслабление.

Дверь за спиной хлопает. Я не оборачиваюсь. Похрен, кто присоединился.

Знаю одно: не ОНА.

Соня никогда за мной не пойдет. Давнее понимание, а все еще способно вызывать скрипучую боль. Остается только усмехаться – разочарованно и одновременно злорадно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Алекс, ты как? В порядке?

Даже не смотрю на нее. Хватаю за руку и подтягиваю к перилам. Сажаю на мраморное ограждение. Зажимаю сигарету зубами и начинаю расстегивать брюки.

Влада не шевелится до тех пор, пока я не раскатываю по члену презерватив.

– Здесь же… – нервно заглядывает мне за спину. Через стеклянные двери отлично просвечивается вся дрянная элита. А у Машталер – воспитание и достоинство. – Могут увидеть.

Взглядом даю понять пограничное решение: либо сейчас, либо она будет послана на хер.

Мы могли бы уехать. Да банально спуститься к морю. Но суть ведь не в сексуальной потребности. У меня ее, блядь, не возникает! Просто сейчас критически упал уровень отвращения к себе. Я жажду его восполнить, пока другие, куда более страшные чувства не завладели душой.

Поэтому здесь. Поэтому вот так.

Толкаюсь во Владу, пока спину не обмораживает дрожью, а сознание не поглощает тьма.

Но и там… И так…

Яркими проблесками рассыпаются губительные воспоминания. ЕЁ так много во мне. Больше, чем меня самого. Я готов орать от отчаяния. И вижу только один способ этого избежать – вколачиваться во Владу до полной потери дыхания.

– Обещай не искать встречи. Не звонить. Не писать. Никогда не давать о себе знать.

– Обещаю. Ты для меня мертва.

– Ты для меня тоже.

Три месяца. И она снова здесь.

Какого хрена? Какого, мать вашу, хрена?

Как я должен с этим жить?!

3

Больно ли мне? Смертельно.

© Соня Богданова

Он с ней спит.

Удивлена ли я? Нет. Больно ли мне? Смертельно.

Я так устала от этого состояния! Не прошло и четверти часа, а у меня уже душа по-свежему разодрана. Эта мука сводит с ума. Хочется кричать. Выплеснуть все, что проживаю. Но я не могу себе этого позволить.

Я слишком хорошо знаю Сашу, чтобы по одному его взгляду, после их с Владой возвращения с улицы, понять, что у них был там секс.

Это осознание приносит невыносимые страдания. Меня начинает трясти изнутри так, что едва хватает сил скрывать это и не позволить себе задрожать внешне. Тимофей Илларионович, как и всегда, приходит на выручку. Извинившись перед хозяевами вечера, ведет меня на танцпол. Отворачиваюсь, перевожу дыхание и возвращаю себе самообладание.

– Занервничали Георгиевы, – проговариваю с легкой улыбкой, которая не отражает моего истинного душевного состояния, а является лишь частью той фальши, что приходится давить из себя, чтобы выжить там, где меня когда-то пытались уничтожить. – Мне ведь не показалось?

Я бы хотела сказать, что роли поменялись. Но на самом деле даже под покровительством Тимофея Илларионовича не ощущаю полной защищенности. Слишком хорошо помню, на что способны эти страшные люди.

И все же я здесь, несмотря на данное три месяца назад обещание не возвращаться в Одессу.

– Ты умница, София, – заключает Полторацкий с той убежденностью, которой так недостает мне. Слегка приподнятые уголки его губ трудно принять за улыбку. Но блеск в уставших зеленых глазах выдает довольство и доброту. Я нередко ошибалась в людях. Обещала себе никому больше не доверять, но Тимофей Илларионович расположил к себе практически мгновенно. Никогда не забуду, как рыдала у него на плече в первый же день нашего знакомства. Без него я бы справлялась гораздо дольше. С ним получила встряску и так необходимую веру в будущее. – Ты держалась лучше, чем я предполагал. Георгиевы заметались, едва только увидели тебя со мной.

Кроме того, что Полторацкий внимательный и чуткий человек, он еще и прекрасный танцевальный партнер, но чтобы плясать в удовольствие в этом месте, нужно быть сумасшедшей. Месть не вызывает у меня радости. Я здесь лишь потому, что имею определенные обязательства.