Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце (СИ) - Лесневская Вероника - Страница 23

И больше ни звука. Она молчит, потому что ждет продолжения. А меня ломает от одной мысли, что придется заниматься ее делом. И причина не только в том, что оно реально сложное и проблемное. Слишком поздно, слишком запутанно, слишком мало вводных. Но это ерунда. Наоборот, интересно пободаться с законом и поискать лазейки. Я в этом плане азартный. Но, мать вашу, не верю я в ее слезный рассказ об обманутой жене. Такую – попробуй тронь. Без головы останешься. Как ее муж вообще остался жив в браке – загадка.

Но я ставлю интересы детей выше собственных принципов. А мои малышки будто чувствуют напряженную атмосферу – и врываются в кабинет в самый острый момент, чтобы ее разрядить.

- Папа-а, - смягчают меня простым возгласом, согревают слабыми, неуклюжими объятиями. – А мама будет жить с нами? – одновременно указывают на Веру.

Мама.

Вот это, конечно, хреново. Плохо, что малышки обманываются, привязываясь к чужому человеку. С другой стороны, короткое, уверенное «мама» сегодня подействовало как оберег от Даши. Да и сама Вера стала детским талисманом, когда спасла крошек от «подарка» меркантильной «кукушки». Попытка Инны свалить вину на кондитера с треском провалилась. Исключительно, потому что я внимателен к деталям и пока что в состоянии сопоставить факты. Достаточно было вспомнить, как Вера чеканила список аллергенов, чтобы исключить халатность. Прибавить ее отменную реакцию, чтобы откинуть версию с «засланным казачком». И воспроизвести в голове сумку и сверток, которые приняла у Даши администратор. Если первая вернулась к стерве, то «сюрприз» остался у девочек.

И полный идиот, что сразу упустил такую важную деталь. Знал же, что Даше плевать на детей и что она ничего не знает о их здоровье. Знал – и облажался. Поддался гневу.

А Вера повела себя лучше биологической матери. Посторонняя женщина против гребаного инкубатора.

Мама, значит…

Я подумаю, как объяснить малышкам, что они заблуждаются.

- Да, мам? – добивают дочки нас обоих. Не унимаются. Ставят нас к стенке, требуя ответа здесь и сейчас.

Вера меняется в лице, бледнеет, будто готова рухнуть в обморок. И на секунду я даже подаюсь вперед, чтобы подвинуть ей бутылку с минералкой.

- Тебе плохо? – вырывается из горла.

И едва различимые зачатки обеспокоенности прорастают в груди.

Вижу, что рыжая не играет. Читаю панику и обреченность в ее безжизненных омутах.

Только не имею ни малейшего понятия, с чем связана такая резкая смена ее состояния. Устала за день? Перенервничала?

- Душно немного, - лепечет ослабленными голосом и дрожащей рукой наливает в стакан воду, которая предательски расплескивается на бумаги, разбросанные на столе. – Извините, - шепчет, собирая листы.

- Черновики, оставь, - придерживая малышек, протягиваю ладонь, чтобы остановить ее, но успеваю коснуться ледяной кисти лишь кончиками пальцев, - и мы оба одновременно одергиваем руки.

Пересаживаю дочек в кресло, а сам иду к окну. Открываю его настежь, полной грудью вбирая свежий воздух. И правда, душновато стало.

Выдох.

Поворачиваюсь к Вере. Стою, спрятав руки в карманы, пока дочки катаются в моем кресле и довольно хихикают. Вот только нам с их будущей няней не до смеха. Нелегко вести переговоры в таких условиях, и поэтому я перехожу сразу к сути:

- Вера, если ты согласишься на мое предложение, тогда я… - делаю паузу, сжав челюсти до боли. Черт, как же не хочется-то, но я даю себе воображаемого пинка. – Тогда я возьмусь за твое дело. Совершенно бесплатно, в счет зарплаты, - ухмыляюсь, мысленно взяв ее в пожизненное рабство. – Тебе не придется продавать квартиру и искать юриста, теряя время, которое ты и так упустила.

Вера, кажется, прекращает дышать. Не двигается, как будто превратилась в куклу. И лишь глаза округляются, занимая чуть ли не половину лица. На дне зрачков идет ожесточенная борьба. Рыжая до последнего не хочет сдаваться мне, но постепенно признает, что это неизбежно.

Я победил. Впрочем, как и всегда. И диктую свое главное условие:

- У меня есть единственная оговорка.

Не успеваю закончить мысль, потому что девочки, разбаловавшись, резко приподнимаются на коленки, толкаются плечиками в спинку – и кресло кренится назад. Все происходит стремительно, счет идет на секунды. Вера подскакивает с места и наклоняется через стол, а я делаю широкий шаг вперед. Реагируем быстро и одновременно. Она – хватается руками за подлокотники, я – подпираю бедром спинку. Кресло, покачнувшись и жалобно скрипнув, фиксируется в одном положении. А малышки, наконец, успокаиваются и испуганно замирают, осознав, что чуть не свалились на пол.

Садятся на попы, примерно сложив ручки на коленях, и виновато опускают головы под наш общий облегченный вздох.

- Отменная реакция, молодец, - ровным тоном подхваливаю Веру, а она морщит веснушчатый носик с таким недовольством, будто я оскорбил ее. В каждом моем слове ищет скрытый смысл. Впрочем, правильно делает. - Вот видишь, ты просто создана для работы няней, - ухмыляюсь, припечатав ее очередным аргументом.

- Я всегда считала себя кондитером, пока какой-то му… - воспламеняясь, едва не выпаливает ругательство, но вовремя осекается, покосившись на притихнувших детей. – Какой-то мужик нехороший не забрал у меня все, - поспешно исправляется. Но добрее не становится.

В расширенных от гнева глазах – вулкан эмоций, маленькие руки сжимаются в кулаки, а вполне милое личико внезапно каменеет и ожесточается.

- Соглашайся, Вера, и мы накажем этого нехорошего мужика, - равнодушно выдаю, несмотря на то что у самого внутри разгорается пожар.

С кем я связываюсь? Фурия! Но она подходит мне, а я нужен ей. У нас обоих нет выбора, и пора бы ей признать это, потому что я устал уговаривать.

- В чем подвох? – спрашивает прямо, не скрывая своего отношения ко мне. Не верит. Я ей тоже. И это нормально. - То есть ваша «оговорка».

Короткий зрительный контакт, от которого воздух вокруг электризуется, и, пока ничего не закоротило, я приседаю рядом с дочками.

- Солнышки, идите наверх, - подаю им ладони, чтобы помочь спуститься с шаткого кресла.

- Мы не ляжем спать без мамы, - вдруг заявляет Ксюша и, сложив руки на груди и забавно надув губы, отползает вглубь кресла. Сестренка следует ее примеру.

А я изучаю двух рыжих обезьянок, и потом оглядываюсь на Веру. Вопросительно изгибаю бровь. Замечаю, что она опять побледнела. Но стоит нам пересечься взглядами, как краска негодования мгновенно приливает к ее лицу. Любуюсь смертельной внутренней битвой, что разворачивается в ней и отголоски которой мелькают в сине-зеленых водоворотах.

- Я зайду, - тихо сдается.

- А сказку? – торгуется Маша. Вера кивает. - Обещаешь?

- Обещаю, - улыбается тепло и искреннее.

При этом кардинально меняется сама: смягчается и сияет, будто окутанная солнечным светом. Ее улыбки хватает, чтобы двойняшки поверили и подчинились. Они сами соскакивают с кресла и, чмокнув меня в обе щеки, степенно покидают кабинет, аккуратно прикрыв за собой дверь. Готовы быть послушными детьми, лишь бы «няня-мама» опять не потерялась.

- Вам надо поговорить с ними по поводу их мамы, - вкрадчиво лепечет Вера, проведя пальцами по щеке, будто смахивая слезы. Хотя откуда. – Вы должны объяснить им…

- У них нет матери, - грубо, со злостью обрываю ее.

- Умерла? – жалостливо округляет глаза, и лишь раздражает сильнее.

- Не с моей удачей, - хрипло бросаю, как проклятие.

- Ясно, - голос мгновенно леденеет, а от сочувствия не остается и тени. Так лучше. Проще продолжать деловую беседу.

- Так вот, Вера, - обхожу кресло и подаюсь к ней, упираясь кулаками в стол. – Завтра же жду твои документы. Собери все, что только есть. Порой какая-то мелочь может повернуть дело в противоположное русло. Скорее всего, у меня могут возникнуть к тебе дополнительные вопросы. И здесь ты должна быть максимально откровенной. Как на исповеди.

- Л-ладно, - выслушав меня, тянет после паузы. – Мне скрывать нечего.