Семь жизней - Монро Нонна - Страница 53

Прохладно. Ветер пробирается под одеяло. Кутаюсь сильнее и чувствую, как усталость накрывает. Закрываю глаза и вижу изумруды. Два изумруда, с золотыми крапинками. Неужели она так близко сидела ко мне, что я сумела разглядеть эти вкрапления? Странные глаза. Думаю, линзы. И брат носит линзы? Глупость. И глупость, что думаю о них.

Тревога отпускает. Образ Одилии вылетает из головы. Вновь приходит покой. Он временный, я знаю. Через несколько минут в голову ворвется образ матери. И как бы я не пыталась его идеализировать, помню лишь ее в обнимку с бутылкой. Как она смотрела сквозь меня стеклянными глазами. Как отмахивалась, почти падая со стула. И как рыдала, закрывшись в ванной, словно я утрачивала способность слышать. В своих мыслях я все еще пытаюсь отворить дверь и обнять, но мне все еще три года. Не достаю до поломанной ручки. Не могу пробраться к ней.

Зато могла она. Могла, но не захотела.

Элеонора

Распаковываю коробку, что хранит в себе отрывки из прошлого. Первым делом вспоминаю ту квартиру, которую считала своим домом. Несмотря на ужасный ремонт, в ней царил уют и тепло. Да, могу идеализировать, перевирать факты, но мне так хочется оставить в памяти что-то светлое.

Обои. Желтые, с золотистыми вензелями. Ими была обклеена вся квартира. Смотрелось вычурно и броско, но на что хватило денег. Местами они были потрепаны мной, местами залиты пивом, а местами и вовсе отсутствовал целый кусок. Но именно эти обои ярко запечатлелись в моей памяти. Я любила очерчивать узоры пальчиком. Могла возиться с ними часами, отвлекая себя от криков на кухне. Обычно там ругались тетя Эмма и мама. Помню, как плотно прижимаю ладошки к ушам, но их звонкие голоса прорываются сквозь эту защиту. Именно по этой причине я не люблю кухни. Слишком много разбитой посуды они видели. Слишком много стены слышали. Слишком много алкоголя было вылито в раковину.

Достаю следующий отрывок. Мама. В моей памяти она выглядит роскошно: пышная копна русых кудрей, губы, четко очерченные вишневым карандашом, и глаза. Черные. Стеклянные. Смотрящие сквозь меня. Иногда в них зажигался огонек. В такие дни тетя Эмма хватала меня за шкирку и в легкой одежде выволакивала на улицу. Твердила гулять на площадке, а я в ответ плакала. Мне было холодно и одиноко. Я хотела к маме.

Мама. Она была низкого роста, плотного телосложения. К моменту смерти похудела, но я раз за разом вычеркивала этот образ из головы. Хочу помнить ее живой, со здоровым цветом лица и теплыми руками. Пухлые щечки были только к лицу, и даже горбинка на носу делала лицо миловидным. Она была красивой женщиной, пока не встретила его. Того, кто смог разбить две жизни и улучшить одну.

Возвращаюсь в нашу квартиру. Крохотная прихожая, с одинокой вешалкой на тонкой ножке. Маленький коврик на входе был так сильно истоптан, что надпись «Добро пожаловать» была стерта. Из прихожей я попадаю в большую комнату. Она едва обставлена мебелью: здесь лишь коричневый диван, на котором мы умудрялись спать втроем, журнальный столик и комод. В углу комнаты, рядом с балконом, тетя Эмма устроила детский уголок: коробка из-под обуви с небольшим количеством игрушек. Именно там я проводила большую часть времени. Тихонечко довольствовалась тем, что имела.

Быть за гранью бедности означает приспосабливаться. Я не закатывала истерики в магазинах, требуя купить мне красивую куклу или шоколадку. Лишь мечтала, что кто-то из покупателей решит расщедриться. На праздниках города не просила купить мне шарик. Надеялась, что кто-то из детишек подарит мне свой. Я не требовала водить меня по кафе и откармливать картошкой фри. Просто молча любовалась, смотря сквозь панорамные окна. Я довольствовалась тем, что имела и не требовала большего. Но что мне не хватало в действительности, невозможно было купить ни за какие деньги. Мамину любовь.

Тетя Эмма внешне похожа на мою маму. У нее такие же волосы, такая же улыбка и тоже телосложение. И я знаю, что она пытается этим пользоваться. Повторяет интонацию, жесты и, порой, говорит теми же словами, но она – не моя мама и не сможет ей стать. Тень. Призрак. Копия.

Она намеренно щурит узкие глаза, намеренно откидывает челку, когда смеется. В ней столько фальши, что меня тошнит. Тошнит, когда кладет руки на плечи. Тошнит, когда пытается обнять. Меня тошнит от одной только мысли, что в ее лице я должна найти замену. Забыть те крохи воспоминаний и возрадоваться тому, что обрела. Но тетя Эмма забывает: я ненавижу ее ровно так же, как она любит меня.

Тетя Эмма явно вздохнула с облегчением после смерти мамы. Словно в ее мире наконец-то рассеялись тучи. Дожди перестали лить и солнце навечно закрепилось на небе. Море утихомирило волны, и цунами никогда не обрушится на наш дом. Ее розовые очки умело скрывали ярость пятилетнего ребенка. Ее совершенно не волновало мое эмоциональное состояния. Она озадачилась лишь одним – стать моей матерью. Но я не хотела другую.

Одна из ночей с бредовыми мыслями. Они редкие, но самые болезненные. Переживаю, как могу. Брожу по комнате, в надежде призвать сон. Танцы с бубном – любимое занятие. Вспоминаю Одилию и ее брата. Это странное семейство заставляет меня нервничать. И в большей степени не она, а он. Что-то есть в нем недосягаемое. Незаметное. Болезненное. Он придерживается сестры, в страхе потерять ее из виду. Пытается одергивать и привлечь внимание. Странно и немножко забавно. Нужно поскорее избавиться от этой парочки. Им нет места в моей жизни.

Белый диск луны сияет на небе, освещая своим светом проплывающие облака. Она так близко и одновременно далеко. Пытаюсь сфокусировать взгляд и рассмотреть ее получше. Кажется, она мне улыбается. Чушь. Улыбающаяся луна! Ночные бредни.

Возвращаюсь в постель. Судорожно натягиваю одеяло. Осенний ледяной ветер не щадит, но я люблю спать в холоде. Мысли улетучиваются. Заклеиваю коробку скотчем. Смотрю на потолок. Мне бы просто заснуть и проснуться утром. С улыбкой выпить кофе и спокойно дойти до школы. Из коробки рвутся воспоминания. Не хочу о них думать. Не хочу их вспоминать.

Женский крик медленно перетекает в рыдания. Я сжимаюсь ровно так же, как в ту ночь. Она умоляет ее отпустить. Умоляет ее забрать. Закрываю ладошками уши. Хочу пойти к ней, но боюсь. Второй голос велит идти. Велит убираться и никогда больше не появляется в нашей жизни. Тихо хнычу под одеялом. Боюсь, что меня заметят. Но им не до меня.

Несколько коротких вздохов и тишина. Хватит. Достаточно.

Впервые я рада, что мыслю слишком громко. В такие моменты можно и окно закрыть, ведь внешний шум не перекричит меня. Закрываю глаза. Восстанавливаю дыхание. До рассвета еще пара часов. Переждать бы их в спокойствии. Переждать.

Больше не мыслю ясно. На несколько минут погружаюсь в сон. Перед глазами ее образ. Она убегает от меня. Несусь за ней, поскальзываюсь и падаю в бездну. В реальности резко дергаю ногой и просыпаюсь от собственной реакции. Я все еще в этом полусонном состоянии, а значит могу успешно заснуть. Закрываю глаза, чувствую мелкую дрожь по телу. Засыпаю.

Элеонора проснулась от стука. С трудом разлепила глаза и уставилась на причину своего пробуждения. Тетя Эмма стояла в дверях с подносом.

– Доброе утро, соня! – радостно воскликнула она, оставляя поднос на столе. – Завтрак в постель.

– Я просила тебя не входить в мою комнату.

– Как же холодно в комнате, Нора. Ты же заболеешь! – Эмма потянулась к окну, но, встретив предупреждающий взгляд Элеоноры, убрала руку.

– Выметайся, – бросила девушка, откидывая в сторону одеяло.

– Милая, ну почему ты со мной так груба? Я же все для тебя делаю.

– Заметь, я ничего не прошу, а ты со своей заботой из кожи вон лезешь. Просто не трогай меня.