Проводник - Михайлов Алексей - Страница 49

Я обошел сарай и мне открылся небольшой огородец: грядка лука, грядка чеснока, грядка репы. Почти спелой. Значит уже конец июня. Чуть поодаль, за кустом черной смородины и зарослями ревеня я увидел две длинные грядки с капустой, небольшое поле гороха и грядку с тыквами, за которой чуть поодаль росла черемуха.

Не густо. Ни моркови, ни свеклы, ни картошки. Да и сад не очень — две яблони, ну и черемуха. Грядки кривые, не отделанные. Какой-то стремный экоцентр. Необорудованный, несовременный. А может, наоборот, — ультрамодный, под старину… И тут я увидел Шуру…

Под землей

Она тихо вышла из-за маленького сарая и, остановившись в тени яблони, молча смотрела на меня.

— Шура!? — воскликнул я от удивления, не зная, как на все это реагировать. С радостью, что тетка жива, или с горечью, что я уже нет. Или о чем вообще думать?

Не знаю, сколько бы я простоял с глупым выражением на лице, уставившись на призрак и не в силах произнести ни слова, если бы тетя Шура не сказала:

— Я не Шура. Я — Божена.

Тут меня отпустило. Божена — не Шура, значит, все эти мысли по поводу жизни и смерти можно на время отложить. Но вопросы все-таки имеются.

— Где я? — с ходу выпалил я.

— А ты, похоже, Илья? — спросила меня Божена.

— Да, — смутился я, осознав вдруг, что поступил невежливо, — Илья, подскажите, пожалуйста, где я и как сюда попал?

— Мы с Шурой и вправду очень похожи. Я ее дальняя-дальняя прародительница.

— Последнее, что я точно помню, как полз по подземному ходу, в который я из печки попал… ну, это длинная история, а потом как будто все перевернулось, и я оказался в колодце, вылез из него, а тут — лето…

И тут до меня дошло, что сказала Божена.

— Погодите, что значит прародительница, — я внимательно осмотрел ее — светло-серая льняная рубаха, длинная, почти до самой земли, юбка из синей ткани, подпоясанная разноцветным красно-белым ремешком, расшитым узнаваемым русским орнаментом из ромбов и крестов. На плечи накинуто что-то вроде широкого платка из той же синей ткани. На голове — просторная круглая льняная шапочка, в которую убраны волосы.

— Тебя должен интересовать вопрос не, где, а когда! — с улыбкой сказала Божена, похоже, пропустив последние две мои фразы мимо ушей.

— И, когда же?..

— Пойдем, пожалуй, сбитня попьём, покушаем, а там и поговорим! — предложила Божена и, развернувшись, пошла за сарай.

Мне ничего не оставалось, как пойти за ней следом. В итоге я обошел скудное хозяйство кругом и подошел с обратной стороны к столу, расположенному напротив входа в первый сарай. У стола уже стояли два мальчика и девочка. Мальчики лет двенадцати были одеты в широкие льняные брюки и такие же рубахи. Девочка в красном сарафане поверх белой льняной рубахи казалась чуть постарше. Дети были босы. Мальчики — белобрысые, девочка — рыжая. И все с яркими голубыми глазами.

— Ребятки! — крикнула детям Божена, — давайте обед накрывать, гостя потчевать. Вячко, а ты воды неси, умыться с дороги!

Один из мальчиков побежал к колодцу, остальные дети стали шустро носить из большого сарая кувшины, корзинки, тарелки, ложки. Странно, но к детям Божена обратилась на другом языке, тоже вроде бы русском, но не понятном. Как в церкви во время службы. О чем шла речь, было понятно, но не до конца. Хотя, если честно, Божена и со мной немного странно говорила. С каким-то говорком, словечки чудные вставляла.

Мы с Боженой молча стояли у стола, пока Вячко не принес кадушку с ледяной водой. Зачерпнув из нее деревянным черпаком, он принялся поливать мне на руки. Я не хотел умываться. Еще не выветрились воспоминания о том, как я замерз в колодце. Прикасаться к ледяной воде вовсе не хотелось, но не обижать же гостеприимных людей. Мало ли, какие тут обычаи. Поэтому я сполоснул руки, умыл лицо и шею. Вода оказалась холодной и на удивление приятно освежающей. После меня умылась Божена, и мы уселись за стол.

— Извини, — сказала Божена, мы сегодня огонь еще не разводили. Это вы привыкли постоянно горячее есть. У нас с этим посложнее, но все вкусное и свежее! Угощайся!

Действительно, стол, хоть был и не богатый, но очень самобытный. А главное — пальчики оближешь! Была подана вкуснейшая копченая щука. Как по мне, так копченая рыба вкуснее, когда остынет. Еще были окрошка на квасе, печеная репа, маринованные сморчки, листья какого-то салата, сметана, каравай, чаша с медом, крынка молока и кувшин со сбитнем.

Дети тоже сели за стол, и Божена принялась руководить процессом приема пищи. Да, это Вам не армейская столовка. Помню, в учебке, особенно в начале, заведут сержанты нас в столовую. Там уже на столы все накрыто. По четыре человека за стол. В ряд два стола. Одна кастрюля супа на ряд, остальное наставлено, как придется. Стоишь, ждешь, когда команду садиться дадут. Как дадут, так под шумок каждый норовит к себе поближе подвинуть приглянувшееся второе и салат. А, когда давали команду приступить к приему пищи, так все, не стесняясь, хватали лучшие куски хлеба, стаканы с киселем или компотом. Такие баталии разворачивались. Молчаливые, яростные, молниеносные и справедливые. А потом только брались за суп. Супа всем хватало. Помню, у нас во взводе боец был нашего призыва. Морозов. Мороз, значит. Мы старались за обедом как можно дальше от него оказаться. Он, когда к столу подходил, у него глаза буквально безумели, таращились с жутким, каким-то животным вожделением на скромную солдатскую стряпню, которую он потом грубо хватал и непристойно жадно пожирал. Не было в этом ни малейшей игры, ни капельки соревнования, как у других. Никакого достоинства. Только голый инстинкт выживания.

Божена создала за столом атмосферу добродушия. Начали с кружки молока с хлебом и медом. В принципе, и этого было достаточно, чтоб насытиться, но Божена решила не останавливаться. Пока мы усваивали молоко, она не спеша разлила по тарелкам окрошку, попутно рассказывая про свое хозяйство. Оказалось, что большой сарай — это их дом. Что в нем стоит печь, которая топится по-черному. Что они живут тут вшестером. Родители детей еще вчера ушли за Клязьму по землянику и на зверя охотиться. Будут к вечеру.

После окрошки, в которой вместо привычной колбасы и картошки были мясо и репка, я в очередной раз почувствовал насыщение, но отказаться от щуки и грибов со сметаной не смог. Печеная репа тоже оказалась на высоте, хотя горячей она была бы, гораздо вкуснее. Накормив нас, Божена велела детям убирать со стола, оставив только кувшин со сбитнем.

— Он немного хмельной, — пояснила она, налив мне в кружку.

У нас в Судогде вообще-то в ходу больше пиво или медовуха. Сбитень я пробовал только раз, когда отец с матерью куда-то в монастырь ездили. И оттуда привезли. Но тут совсем другой напиток был. На меду, терпкий и сладкий, и немного пряный. Даже не знаю, как толком объяснить. Очень вкусный!

— Ну, так вот, — начала Божена, — тебя, должен интересовать вопрос, когда!

— Ну, понятно, что с того, момента, как я последний раз был у себя в квартире, прошло какое-то время. Месяцев пять. Сейчас ведь июнь? А так как я в своей одежде, и она выглядит почти так же, как раньше, не износилась, не истерлась, значит, все еще тот же год. Поэтому меня больше интересует вопрос, где я… И как тут оказался…

— Вот тут ты ошибаешься, — возразила Божена, как только я закончил свою тираду, — Сейчас и правда июнь или, как у нас говорят, червень. Но год другой…

— Неужели прошло больше года? — испугался я.

— Нет, сейчас не будущее, а прошлое. Наше настоящее. Как раз конец тысячелетия с рождения Господа нашего Иисуса Христа, — как-то чересчур безэмоционально объявила Божена и перекрестилась.

Я испытующе и тревожно посмотрел на нее. Она спокойно выдержала мой взгляд, изредка кивая, как бы подтверждая свои слова.

— Не может быть, — твердо заявил я.

— Удивительно, но так и есть, — вздохнула Божена, — а находимся мы как раз в том месте, где, спустя тысячу лет, будет стоять Шурин дом.