Жаркое лето 1762-го - Булыга Сергей Алексеевич - Страница 11

— Полагаюсь на ваш вкус, — сказал Иван.

— Ха! — засмеялся царь. — Как мило с твоей стороны! — Тут он даже толкнул Ивана в плечо и опять засмеялся, потом отшатнулся обратно, отдернул гардину, глянул в окно и сказал: — Почти приехали. Катрин будет ужасно рада.

Вскоре карета и в самом деле остановилась. Иван посмотрел на царя. Царь одобрительно кивнул. Иван открыл дверцу и вышел. Следом за ним сразу вышел царь. Иван увидел, что они в саду, где совсем неподалеку, за деревьями, виднеется одноэтажный дворец. От дворца к ним уже шли караульные с фонарями. Фонари были совсем ни к чему, ночь же была довольно светлая, но порядок есть порядок, подумал Иван.

— Пойдем, пойдем! — сказал царь, трогая Ивана за рукав. — Уже и так поздно, Катрин будет ругаться.

И они пошли вперед, ко дворцу. Катрин — это его жена, царица, Екатерина Алексеевна, подумал Иван, едва успевая за царем, который шел очень широким шагом да при этом еще и раздавал приказания. Голштинцам говорил, чтобы они остались возле кареты, караульным велел смотреть в оба, лакею приказал будить хозяйку — он так и сказал: хозяйку, и это по-русски. И еще несколько раз — и это уже разным людям — повторил, чтобы немедленно накрывали на стол, а в последний раз прибавил, что он же с утра совсем голодный. Сказав это, царь засмеялся. И тут они как раз пришли. Перед ними распахнули дверь. Царь схватил Ивана за локоть и прямо ему на ухо громко сказал:

— Катрин у меня бывает очень злая. Но ты ее не бойся, нас же двое!

И после этого они вошли. А после почти сразу оказались в зале — в Парадной, или, что одно и то же, в Ассамблейной. Но об этом Иван узнал позже, а тогда он только поразился, какие высокие там потолки и что там почти что ничего не видно, потому что свечи еще только начали зажигать.

— Василий! — строго сказал царь, подзывая к себе одного из служителей. — Чтобы мигом! Три куверта! — И тут же спросил: — Где Катрин?

Служитель развел руки, не зная, что лучше сказать.

— Ладно, ладно! — сказал царь. — Живей! Я голоден. И мой товарищ тоже.

После чего он обернулся к Ивану и сказал:

— Ничего, ничего. Пускай побегают. Люди в атаки ходят, гибнут под картечью, а эти вон как разжирели. Государю рюмку поднести — это для них большие хлопоты. Но никуда не денутся, поднесут. А ты садись, Иван. Ты у меня в гостях, поэтому ты должен садиться первым.

Иван сел. Стол, стоявший там посередине залы, был как раз небольшой, всего на восемь персон. Царь и Иван сели один напротив другого. Царь откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу. А он, мы забыли сказать, опять был в голштинском драгунском мундире, это значит — и в ботфортах. Вот так он тогда сидел и время от времени, и это достаточно резко, поворачивал в разные стороны голову, наблюдая за тем, как лакеи накрывали на стол. Только однажды, когда из боковой двери выглянула заспанная женская голова, он сердито у нее спросил:

— Так где же это она?! — и даже сделал вид, будто собирается подняться.

Тогда голова торопливо сказала:

— Сейчас! Сейчас! Уже выходит.

Царь махнул рукой — и голова исчезла. Царь спросил:

— Ты чего такой мрачный? Почему вы все такие мрачные? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Жить нужно легко! Ведь же никому не известно, кому сколько отпущено. Может, ты завтра уедешь туда, если это, конечно, будет возможно, — уедешь, а там как раз начнется настоящее дело. И тебя чик! Или даже еще: ты же будешь следовать с царским письмом, а вдруг там какая-нибудь важная тайна? И братец Фридрих, или кто-либо еще, скажет своим людям: а мне интересно, а я хочу прочитать. И тебя опять чик! Или даже не ты, а я. Вот я сейчас вернусь обратно, разденусь и лягу спать. А господин фельдмаршал Миних, а он знает, как это делается, это он уже однажды делал!.. Или кто-нибудь еще, из молодых. А что! Я, Иван, прекрасно знаю, что они…

И вдруг он замолчал. И резко обернулся, и воскликнул:

— А вот и мы!

Иван тоже туда повернулся — и увидел стоявшую в дверях царицу. Он ее сразу узнал, потому что видел ее и раньше, только не так близко и одетую совсем иначе. А теперь она была одета просто, по-домашнему, но все равно держалась очень важно, нет, с достоинством. Иван вскочил…

— Сядь! — строго велел ему царь.

Иван растерялся. Царица ему улыбнулась. Иван поклонился.

— Эх! — в сердцах сказал царь. — Какой же ты холоп, Иван!

Но при этом сам встал и быстро подошел к царице, наклонился и поцеловал ей руку. А после взял ее за талию, повернулся, показал на Ивана рукой и сказал:

— Познакомься. Это Иван, мой боевой товарищ. А это, Иван, Катрин, моя жена. — И тут же спросил у царицы: — Я правильно тебя представил? Ты не обижаешься? Ты ведь еще моя жена?

— Питер! — сказала она со значением.

— Что? — спросил он, как будто ничего не понимая.

— Ты велел, чтобы меня разбудили, — сказала она по-немецки. — Это очень мило с твоей стороны. — После чего тут же спросила: — Твой товарищ понимает, о чем мы говорим?

— Да, конечно, — сказал царь.

Царица повернулась к Ивану, еще раз улыбнулась и сказала:

— Тогда будем говорить по-русски.

— Как тебе будет угодно, — сказал царь. — Сядем, Катрин, перекусим, — продолжал он, ведя ее к столу. — У меня же сегодня маковой росинки во рту не было. Это я правильно выразился?

— Правильно, — ответила царица, подходя к столу. — Только это не имеет никакого отношения к действительности, — продолжила она, садясь в то кресло, в котором только что сидел царь.

Царь сделал вид, что он ничего не заметил, и сел в другое кресло. И тут же хлопнул в ладоши. Вошел лакей и начал наливать вино. Начал он, конечно, с царского стакана.

— А мне кофе, — сказала царица. — Я по ночам не пью. Я не драгун.

И при этом посмотрела на царя, а после на Ивана. Иван был в драгунском мундире. А у царицы были внимательные, но совсем даже не строгие глаза. И все равно Иван почувствовал, как у него краснеют щеки. Царица покачала головой — покачала понимающе, а не с укором — и опять повернулась к царю. Царь молчал. Тогда царица спросила сама:

— Что это означает, Питер? Я же не думаю, что ты привел его только для того, чтобы пить водку.

— Мы пьем вино! — сказал царь.

— Это неважно, — сказала царица. — Но я же не дура, как ты уже однажды имел честь заявить. — И это было сказано уже очень сердито, но, правда, негромко. И так же негромко добавлено еще вот что: — Да, я не дура, Питер. Поэтому я напрямую спрашиваю: это что, арест?

— Что ты такое говоришь, Катрин! — воскликнул царь и даже осмотрелся. Еще сказал: — Какой арест! — И еще раз осмотрелся, и еще сказал: — Хорошо, что мы одни. А то что бы они о нас подумали?!

«Это он про лакеев, — подумал Иван, — а про меня он вообще забыл!»

Но это было не так, потому что тут царь повернулся к нему и сказал:

— Арестовать! Вот и разговаривай с такой. Да разве ей можно что-нибудь втолковать? И она всегда такая — злая и упрямая. Но! — тут же продолжил он уже опять веселым и беспечным голосом. — Но и еще раз но! Зато мы совсем другие. И мы никогда не вешаем носа. Потому что мы совершенно уверены в том, что в дальнейшем у нас все будет очень хорошо. У нас — это я имею в виду нашу императорскую фамилию. И вот за нее, то есть за нашу императорскую фамилию, за ее процветание мы сейчас и выпьем. И у нас с тобой, мой друг, уже налито. Надо налить и ей. Она тоже будет пить. Правда, Катрин?

Царица ничего не ответила. Она только как-то очень странно посмотрела на царя. Царь подмигнул Ивану и сделал знак наливать. Иван встал, взял бутылку и начал наливать царице. Царица смотрела на свой стакан и молчала. Иван налил до половины и остановился.

— Благодарствую, — сказала царица.

Иван поставил бутылку и сел.

— Зря ты садился, — сказал царь, берясь за свой стакан. — Потому что, — продолжал он, вставая, — мы сейчас будем пить за здоровье, я еще раз повторяю, императорской фамилии, а это можно делать только стоя!

И тут он высоко поднял свой стакан. Тогда Иван тоже встал, и тоже со стаканом. А царица продолжала сидеть. Но свой стакан она взяла. И при этом очень внимательно смотрела на царя. А царя это нисколько не смущало. Он сказал: