Фактор беспокойства (СИ) - Ковригин Алексей - Страница 2

Везение? Провидение? Не знаю. На эту тему я давно уже не размышляю, просто не вижу в этом смысла. Вселенная бесконечна, возможно я не единственный и далеко не первый, кому в силу каких-то неведомых мне обстоятельств выпал шанс на новую жизнь. И свой шанс я постараюсь использовать на благо своей Родины, а не бездумно профукать и разменять на комфорт и уют, как это случилось в моей прежней жизни. Пусть это звучит излишне пафосно, но я — патриот, что в прошлой жизни, что в этой. Тем более, что для моего «донора», а, следовательно, и для меня, Советский Союз действительно является Родиной.

* * *

Одно беспокоит. Как-то незаметно для меня самого, «промежуточная цель», а именно, получение личной и финансовой независимости, неожиданно стала выходить на первое место. То, что планировал, у меня получилось. И стажировка во Франции прошла, и даже заветные корочки пилота получил, но «довесок» ко всем этим «плюшкам» в виде моего признания как «состоявшегося» композитора, получившего известность на Западе, меня по-настоящему тревожит.

Не в том плане, что это как-то негативно для меня «аукнется» на Родине, этого как раз и не опасаюсь. Если бы моей целью было получение именно такого признания как музыканта, то подобная популярность несомненно пошла бы мне только на пользу. Но в том-то и дело, что мне эта известность и даром не нужна. В Одессе я «прятался в тени» Фляйшмана, а затем удачно «перевёл стрелки» на Табачникова. Это о них, как о руководителях «Поющей Одессы» пишет местная и республиканская пресса, обо мне практически уже не упоминают. Но меня это не расстраивает, этого и добивался. Я не собираюсь связывать свою будущую жизнь с музыкой, в моих ближайших планах — небо.

До недавнего времени вполне обоснованно рассчитывал после завершения контракта с Шубертом вернуться в Одессу, «по-тихому» доиграть в ансамбле до тридцать шестого года и достигнув призывного возраста поступить в Одесскую военную школу лётчиков. Имея свидетельство пилота и приличные навыки пилотирования уже на четырёх типах самолётов считаю, что мне не составит особого труда освоить и новый для меня самолёт И-16, выйти «в передовики обучения» среди курсантов и по окончании училища получить право выбора места назначения для прохождения дальнейшей службы.

Этот выбор давно уже сделан. Мой «родной» тридцать третий авиаполк будет сформирован в конце мая тридцать восьмого года в Могилёве. Историю полка знаю, как «отче наш». Чем же ещё было заниматься писарю в «свободное от службы время», как не изучать документы или рассматривать стенд «славного боевого пути» родного полка, тем более, что сам этот стенд и мастерил? Вот и рассчитывал к началу ВОВ занять место если не командира эскадрильи, то командира звена или, в крайнем случае, старшего лётчика. И все предпосылки к этому у меня есть.

По сравнению с курсантами, в лучшем случае имеющими за три года обучения в училище индивидуальный налёт всего в двадцать пять — тридцать часов, у меня только на «Девуатине» уже «налётано» более сорока. А на сегодняшний день — это лучший истребитель Франции и обучал меня не кто-будь, а сам Поль Рене, лучший ас Антанты. Да и само обучение обычно велось в режиме «учебного боя». Иногда Поля подменял его ведомый Анри Розэ, двадцатипятилетний лейтенант, страстно влюблённый в небо, азартный, как и все французы, но существенно уступающий Рене в мастерстве.

И тогда становилось совершенно непонятно, кто кого из нас «учит пулемёту», но интереса к учёбе это не умоляло. Не всё же мне было получать «плюхи» от опытного пилота, иногда и самому приятно примерить на себя роль «эксперта». Разве что с земли все наши огрехи видны слишком уж хорошо и краснеть от едких замечаний Рене нам с Анри приходилось гораздо чаще, чем слышать похвалу в свой адрес. Не думаю, что в советских лётных училищах курсанты получают к себе такое же пристальное внимание и индивидуальный подход, не говоря уж о лётной подготовке.

У меня большая практика полётов на моей «кошечке», итальянском разведчике-истребителе Фиат CR.20В, «почтово-пассажирском» бомбардировщике Бреге-19 и «гоночном» истребителе NiD-42S. Всё это позволяет надеяться, что в среде курсантов школы я не буду выглядеть неумехой и «серой мышью», и советский самолёт освою в самые кратчайшие сроки. По воспоминаниям лётчиков-ветеранов из моего времени, И-16 отличался «норовом» и требовал строгости в управлении, но какой самолёт в это время отличается «покладистым характером»? Уж никак не «Ньюпор-Деляж» на котором свалился в свой первый штопор, да и «Девуатин» также не прощает небрежности.

Так что мой выбор очевиден, только лётное военное училище. Ну — да, вполне возможно, что это вызовет недовольство у мамы и недоумение у моего ближайшего окружения, но учитывая тягу современной советской молодёжи к авиации, такое моё решение выглядит вполне обоснованным и логичным для молодого парня, и особых вопросов вызвать не должно. А маму я успокою и уговорю, она меня любит и всегда во всём поддерживает, хоть и ворчит иногда. Так на то она и Мама.

Но моя попытка задержаться во Франции под благовидным предлогом, неожиданно обернулась против меня. Совсем не ожидал той реакции на мюзикл, что получил в итоге. Рассчитывал просто «потянуть время» и задержаться в Париже ещё на год после завершения стажировки, чтоб успеть пройти обучение в Мурмелонской школе гражданских пилотов и вернуться в Одессу «дипломированным» лётчиком. Но «переусердствовал» с постановкой спектакля, а в результате…

Пилотом стал, и не только гражданским, но и военным. А ещё получил звание «Почётного Профессора Парижской Консерватории» и, если на последнее по большому счёту можно внимания не обращать, то на шумиху вокруг мюзикла глаза уже не закроешь. Дискуссия в прессе, и не только во французской, привлекла к моей скромной персоне совсем нескромное, а главное, совсем мне ненужное внимание.

И что мне с этим делать, понятия не имею. Но опасаюсь, что теперь могу попасть в «прокрустово ложе» и стать заложником складывающегося обо мне мнения, как об удачливом и талантливом композиторе. А это уже ставит под удар мои планы по обучению в Одесской лётной школе. И получение профессии советского военного пилота теперь под очень большим сомнением.

Если мои нынешние полёты ещё можно списать на эксцентричность «молодого дарования», то боюсь, что обучение в военном училище может вызвать непонимание и недовольство у «власть имущих». А то, что внимание элиты и не только советской, к себе уже привлёк, это «и к бабке не ходи». В Германии неожиданную популярность получил «Советский марш», правда переименованный в «Имперский» и теперь прославляющий уже Третий Рейх, что вызвало у меня нервный смешок, когда впервые об этом услышал.

Жёсткая полемика, развернувшаяся на страницах германских газет о мюзикле «Нотр Дам де Пари» между молодым, но прытким Гербертом фон Караяном, главным дирижёром симфонического оркестра из оперного театра города Аахен и Рихардом Штраусом, выдающимся немецким дирижёром и композитором, а «по совместительству» ещё и президентом Имперской музыкальной палаты, несомненно привлекла к себе внимание «всей музыкальной общественности» не только в Германии.

Герберт фон Караян на голубом глазу утверждает, что мюзикл «Нотр Дам», ни что иное, как «перепевка Вагнеровских мотивов из „Кольца Нибелунгов“ на французский лад». Штраус, в целом не отрицая «влияния» Вагнера на моё творчество, всё же не соглашается с оппонентом и утверждает, что при всей мнимой схожести «торжественно-романтичных сюжетов», «Нотр Дам» вполне себе самостоятельное произведение. Хотя да, некоторые мотивы из «Тристана и Изольды» в нём прослеживаются, но Рихард Вагнер сам «творил» свои первые опусы под впечатлением от романтических французских опер, от того и есть некоторая общность в наших сочинениях.

Где они оба в мюзикле «услышали Вагнера», для меня так и осталось загадкой, но вот за неосторожное и необдуманное упоминание о влиянии на творчество Рихарда Вагнера французских «опереток», его тёзка Рихард Штраус подвергся жёсткому остракизму со стороны приверженцев «национальной идеи». И чем для него всё это закончится, ещё на воде вилами писано. А споры вокруг нелепой на мой взгляд идее «о Вагнеровском наследии» привели к неожиданному результату. Имперское министерство народного просвещения и пропаганды Германии обратилось в СНК СССР с просьбой о разрешении на постановку мюзикла в Берлине.