Один за всех (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 41

Брехт с тремя полками кавалерии, увидев заслон, резко направление сменил. Болото оно тут не настоящее, скорее пойменный луг и старицы. Это не торфяные болота России, где можно легко утонуть, тут мелко и не так топко. Потому, ведомые парой флорентийских дворян, стукнувших себя пяткой в грудь, что ведомы им тайные тропы, кирасиры королевства Бавария обогнули по дуге этот заслон и устремились в погоню за королевой и прочими ценностями. Мария-Луиза Испанская, а если полностью, то — Мария Луиза Жозефина Антониэта Висента в самом конце процессии ехала в роскошной карете. Когда беглецов настигли, то сразу нападать не стали. Во-первых, там картины и статуи всякие, в том числе и из хрупкого мрамора, а во-вторых, там маленький мальчик со своей страшной матерью. Так откуда им там испанцам красавцами и красавицами быть, женятся и выходят замуж за двоюродных братьев и сестёр. Эта — ни чем не лучше. Она жена наследника герцогства Пармского и по совместительству — двоюродного брата. А всяких простолюдинок красивых Торквемада сжёг, как ведьм. Кровосмешение из века в век. Ладно, её проблема. От этой двадцатипятилетней испанки и королевы Этрурии Брехту нужны были две только вещи, и обе не связаны с её привлекательностью. Кому и кобыла невеста. Нужно было отречение от престола за себя и за сына малолетнего, а ещё возвращение всех украденных ценностей. Хотя, есть ещё и третье заветное желание. Брехт решил с Марией-Луизой императору Женьке послание отправить. Бредовое. Но выкинуть листок можно, а вот забыть содержание не получится. Послание было короткое. Если с дипломатического на русский переводить, то звучит примерно так: «Женька, отрекаешься от престола Франции в мою пользу, и я тебе только глаза выколю, но живым оставлю. А нет, так нет».

Престол Франции Брехту точно не нужен. Нужно спровоцировать нападение Франции на Баварию. В обороне, при возможностях Брехта, справиться с французами ещё можно, а вот с его крохотным войском брать сотни городов и, самое главное, огромный Париж — это даже не фантастика.

Пропустили отступающих французов, понаблюдав за ними издалека, из леса, и снова по лесным дорогам обогнали. Не трудно, куча телег, которые вечно ломались и сцеплялись друг с другом, скорость беглецов сильно ограничивали. Спешка — плохой помощник. Охраняло обоз с монаршей семьёй, тремя конными батареями 12-ти фунтовых орудий и почти сотней телег всего два эскадрона. Уланы. Пики торчат, плюмажи белые над квадратными шапками — значками развиваются, едут по четыре в ряд, как на параде. Думают, что дурачки немцы опять застряли у города, разбираются с заслоном. И не ошибаются же. Там сейчас Ермолов с ними и разбирается. Сначала проутюжит шрапнелью, а потом егеря и гренадёры пойдут вперёд, залпами добивая выживших. А дворянская итальянская конница потом разбежавшихся перерубит.

— Абдукарим! Вон с того холма обстреляйте передовой дозор и посмотрим, что они делать будут, при этом сзади выстави пару эскадронов и пусть у них карабины будут заряжены. В рукопашные схватки не вступать. Уничтожать ружейным и пистолетным огнём. Нам ещё Милан штурмовать. Каждый воин будет на счету.

— Эх, Петер-хан, с тобой неинтересно воевать. Где джигиту доблесть показать? — Полковник сплюнул с досады, но спорить не стал и поехал выполнять команду.

Правда, не интересно. Предсказуемы французские дартаньяны и Арамисы ломанулись после обстрела, бросив и королеву, и награбленное, назад по дороге, и пали все от плотного ружейного и пистолетного огня.

Теперь можно и со страшненькой королевой пообщаться, ну и ценности принять.

Опись, протокол, сдал, принял, отпечатки пальцев…

Событие пятьдесят первое

Выражение «злачное место» встречается в православной заупокойной молитве («…в месте злачнем, в месте покойнем…»). Так в текстах на церковнославянском языке называется рай.

Ох уж эти Ахгамисы с Погхтосами. Прямо подарок за подарком. Они в Лукке ограбили собор главный. Канделябры, кадила, купель из серебра, да много чего. А ещё зарубили десяток монахов или просто священнослужителей («Caedite eos. Novit enim Dominus qui sunt eius» (буквально «Убейте их. Знает ибо Господь тех, кто его»), что встали грудью на защиту церковного добра. Вопрос на засыпку, как очень ревностные католики итальянцы теперь должны относиться к Франции в частности и ко всем французам вообще? Возлюби ближнего? Подставь вторую щёку? Кто старое помянет, тому скальп долой? Нагнись пониже? Не в этот раз.

А как называются на русском жители города Лукка? Пусть будут луккоморцы. А в некоторых местах прекрасные сеньоры — лукковицы. Луккоморцы возбудились и от простоты душевной даже повесили пару десятков своих, что успели за неполный год спеться с оккупантами, и сами русским ворота открыли. Ермолов заслон уничтожил хреново. Нет, не дал им разбежаться. Он их пленил. Почти пять сотен человек. Всех, кто выжил после обстрела сначала шрапнелью, а потом картечью. Из этих пяти сотен пленных почти две сотни — раненые.

Всё же эти рыцари современные иногда Петра Христиановича просто бесили. Ведь команду же давал — пленных не брать.

— Не мог я дать команду пленных и раненых добить, да и офицеры бы возмутились. — Да, плохо мы ещё воспитываем нашу молодёжь.

Брехт, вот с таким Ермоловым сталкиваясь, каждый раз себе вопрос задавал, чего он с ним возится. Научил? Научил. Алексей Петрович сейчас лучший генерал в России. И точно самый лучший в мире артиллерист. Пусть и занимается российской артиллерией. Брехту рыцари не нужны. У него нет при себе стотысячной армии и главное — времени нет. Некогда в гуманность играть.

— Что теперь с ними делать, Алексей Петрович? Количество медикаментов ограничено. Докторов мало. Оставлять их здесь, боюсь. Могут местные перебить, но при этом и сами пострадают. Триста-то человек живы-здоровы и будут защищаться. С собой их тоже брать нельзя. Нам надо галопом в Милан двигаться. Наши туда движутся, как ни медленно идут, а вскоре окажутся у города.

Молчит, брови закручивая обеими руками, генерал-майор.

— Алексей Петрович?

Молчит, теперь бакенбарды крутит.

— Может их отпустить. Типа, пусть мёртвые сами хоронят своих мертвецов. Пусть раненых на носилках в Рим тащат? — Вот оставь на один день.

Молчит, опять за брови принялся. Стоит такой медведик, губы вперёд выпятив, и, краснея прямо на глазах, продолжает брови кудрявить.

Мелькнула мысль у Брехта местным пленных всё же передать, пусть они их под присмотром баварцев повесят всех? Нельзя. Он же собирается Лукку включить в королевство Бавария в качестве анклава. А французы пока под боком. Ещё местью воспылают. Там у власти сейчас горячие парни с Корсики.

— Вот! Ох! Ц! Твою же налево! Алексей Петрович, организуйте… Нет! Не получится.

— Давай, Пётр, я их отправлю во Флоренцию под охраной. — Отпустил одну бровь Ермолов.

— Об этом и подумал. Только своих в охрану нельзя. Там в Милане не этим жалким ошмёткам чета, там целое войско стоит. Там пару корпусов. Все до последнего наши солдатики нужны. А местные всех французов по дороге перебьют, ну это ладно, так и сами же пострадают. Пять сотен солдат, многие ветераны наполеоновские — это не понюшка табаку. Их ещё убить надо. Сопротивляться будут. Зубами глотки перепиливать у луккоморцов.

— А если… Нет. Виноват, но против чести не мог пойти.

— Ай, сам виноват. Мне нужно было тут быть, а я за дивчулей погнался.

— И что теперь? — кердык бровям, все выщипал.

— Утром решим. Не знаю. До безумия жалко медикаменты. Их таких больше нигде не достать. Всё, закончили пока. Пошли, товарищ генерал, там городской совет уже должно быть собрался. Нужно им речугу толкнуть и предложить вступить в наши стройные ряды. Герцогством обозвать и предложить войти в состав Великого Королевства Бавария. Сейчас нужно про плюшки думать, какие им обещать, а тут двести раненых лягушатников.