Новый век начался с понедельника - Омельянюк Александр Сергеевич - Страница 108

Он попросил, без дела сидящего, Ивана Гавриловича:

– «Я сейчас уезжаю! Посидишь на телефоне?!».

– «А я не баба, а телефон не кресло гинеколога!» – резко ответил, возмущённый беспардонным указанием, Гудин.

Смутившись от такого отпора, Алексей молча укатил.

А Иван Гаврилович опять пошёл на склад, отоварить что-нибудь.

Выходя оттуда с парой утянутых баночек в пакете, Гудин, имея ввиду доходы по мелочам, привычно заключил, традиционно оправдываясь перед Платоном:

– «Курочка клюёт по зёрнышку!».

– «А ты помнишь, как Марфа на твои такие слова отвечала? Так это курочка…, а ты долбишь, как дятел! Прям, долбоёб, какой-то!».

Гаврилыч, отчитывая Платона за эту оскорбительную для него цитату, не успел закончить свою фразу:

– «… имей ввиду…!» – как уже слегка раздражённый Платон традиционно перебил его:

– «Если буду иметь…, введу!».

Гудин всегда и везде кричал, что он богатый, но был готов удавиться из-за копейки.

Периодически проявлялась и его нечистота на руки.

Так небольшая, красивая, металлическая, резная, старинная ваза, возможно тортница или мороженица, найденная новой уборщицей в ближайшей помойке, очищенная и вымытая ею, была немедленно уведена Гудиным.

Воспользовавшись затишьем в работе, Платон дал почитать Гудину очередную часть своего произведения.

– «Да! Как написано пером – так не вырубишь топором!» – нечаянно многозначительно ответил Гудин по поводу этого сочинения Платона.

Через несколько дней вернулась из Египта Надежда Сергеевна, где была, как она выразилась, в «Шарм Шейхе» вместе с Алёшкой, оздоровляя сына перед последним, выпускным, десятым классом.

Она показала множество фотографий и, в своё время, прочитав «Папирус», рекомендовала Платону всё же посетить историческую родину его доисторических предков, подарив ему картинку «а ля папирус».

Платон с благодарностью принял подарок и вместе с другими сослуживцами с интересом посмотрел красочные фото, обещав подумать.

Во второй половине дня, после нескольких утомительных для него поездок по Москве, к входу в офис ООО «Де-ка» подошёл Иван Гаврилович Гудин. Он нёс долгожданную сдобную булочку, мечтая, наконец, вдоволь напиться чаю и отдохнуть.

Но на улице его перехватила Надежда Сергеевна, видимо пытавшаяся покормить очередную дворовую собаку.

– «Иван Гаврилович! Дайте собаке!» – невозмутимо и беспардонно указала начальница, подразумевая вожделенную булочку Гаврилыча.

– «Так она укусит!?» – не по существу ответил тот, больше переживая за мучное изделие, чем за своё тело.

– «Почему это она Вас укусит, если Вы ей дадите булочку?!».

– «А я думал… по морде!» – восторженно чуть ли не вскричал Гудин, радуясь своей находчивости и неожиданно появившейся возможности поиздеваться над Надеждой, над её чрезмерной любовью к бездомным собакам в ущерб элементарному уважению к своим сотрудникам.

Надежда, не поняв иронию сослуживца, в этот момент восторгалась, катающимся на спине, наверно вшивым псом:

– «Смотрите! Он поворачивает все бо́ки!».

Начальница что-то приказывала кобелю, но тот её совершенно не слушался, делая лишь то, что он считал сейчас нужным. Это злило Надежду Сергеевну. И она перешла уже почти на крик. И это была уже не любовь к собаке, а любовь к… золотому тельцу! – решил тогда Платон.

Он вдруг вспомнил, как в начале весны Надежда обнаружила под окнами их офиса громкое и отчаянное мяуканье. Она позвала Платона, чтобы именно его руками спасти бездомного котёнка. Так и получилось. Платон увидел стройную, маленькую, гладкошёрстную, буровато-полосатой окраски кошечку, которая тут же подошла к нему и, урча, стала ластиться. Он взял котёнка своей ручищей под животик и прижал к своей могучей груди, запахивая полу куртки и пряча за ней гостью в своём добром тепле.

Платон принёс кошечку в своё помещение, поставил ей довольно свободную коробку с мягкой подстилкой, а рядом – блюдечко с водой, из которого та сразу и попила. В углу на картон он положил мятую газету и обрывки бумаги для оправления животным нужды.

Посмотрев на уверенное поведение гостьи, на её разумность и повадки, Платон сразу же определился и с её именем. Она явно ему кого-то напоминала. Её нежная, решительная доверчивость, раскрывающая безграничную любовь к Платону, привела его к решению назвать кошечку Машулей.

И та почему-то сразу приняла имя. Может быть, Платон просто угадал его. По всему было видно, что кошечка хорошо воспитана и ухожена, но видимо вышла из дома и нечаянно, из любопытства, потерялась, а может её даже подбросили.

Машуля быстро освоилась и залезла на Платона, улегшись потом на его плече и шее.

Вошедший и увидевший неожиданную картину, Гудин с восторгом побежал хвалиться Надежде увиденным.

Та быстро и с любопытством вошла, и с видимой ревностью бесцеремонно сняла котёнка с насиженного плеча, унося к себе в кабинет, чтоб «поиграться». Платон промолчал, но через некоторое время пошёл посмотреть. Чувство разочарования от грубой неумелости и бесцеремонности Надежды, пытавшейся приказывать кошке (?!) и кричать на неё, вдруг сменилось у него чувством удовлетворения тем, что Машка сразу же откликнулась на его призыв и стремглав убежала прочь, на ходу оседлав надёжное плечо друга. Позже её отдали в надёжные руки.

Именно тогда Платон ещё раз убедился, что Надежда не умеет нормально общаться не только с людьми, но и с животными, во всяком случае, с кошками.

Сейчас же он убедился и в отношении собак.

Наслаждения и раздражения Надежды вскоре были неожиданно оборваны каким-то бомжем, позвавшим пса. Тот тут же вскочил на лапы и рванул на знакомый голос друга.

Тогда удивлённая и обиженная, заядлая собачница Надежда грустно резюмировала, оправдывая своё фиаско:

– «А Тузик с бомжем – одна стая!».

Гудин с Надькой тоже, похоже, одна стая?! Даже ведут себя как-то одинаково?! – довольно достоверно предположил про себя Платон.

Когда один раз, воспользовавшись паузой, Платон нечаянно влез в разговор Гудина с Надеждой с коротким вопросом, то Иван Гаврилович чуть ли не гаркнул на начальницу, пытаясь обратить её внимание снова на себя.

– «Да! Не вовремя я, пожалуй, со своим вопросом!» – решил Платон.

Но вскоре постучали в дверь. Платон, стоявший к ней ближе всех, открыл её. В образовавшийся дверной проём просунулась масляно заискивающая и характерно улыбающаяся типичная мужская физиономия с вопросом об Инне Иосифовне.

Получив отрицательный ответ, физиономия, слащаво поблагодарив, скрылась за захлопывающейся перед её любопытным носом, дверью. Платон с Гудиным понимающе переглянулись.

– «Ну…, ну…!» – не знал, как выразить свои чувства Иван Гаврилович.

– «Ну, классика!» – помог ему догадливый Платон.

– «Да! Чистокровный еврей!» – восторженно поддержал своего догадливого товарища Гудин.

Тут же, к месту и теме, в связи с увольнением Инны Иосифовны, Платон высказал Надежде сомнение по поводу целесообразности установки теперь второго телефона.

– «Ты, что? Дурак!» – неожиданно, даже для привыкших к этому сотрудников, беззлобно схамила ему Надежда Сергеевна, выходя прочь.

– «Да-а! Свояк свояка видит издалека!» – задумчиво протянула, случайно здесь оказавшаяся Нона, глядя вслед выходящей из кабинета начальнице своих товарищей.

А в этот момент, никак не успокаивающийся Иван Гаврилович, обращаясь к Платону и невольно отвлекая его от неприятного эмоционального осадка, оставленного зарвавшейся хамкой, всё ещё продолжал любимую и больную для него тему:

– «Ты очень точно сказал! Как всегда! Истина!».

– «Истина всегда там, где есть минимально краткий ответ на поставленный вопрос!» – грустно и задумчиво философствовал незаслуженно обиженный интеллигент.