Чужой (СИ) - Кощиенко Андрей Геннадьевич - Страница 50

— Ну ты даёшь! — то ли с одобрением, то ли с осуждением восклицает она. — С учителем сцепилась!

Молча пожимаю в ответ плечом.

— Ты чего такая заводная сегодня?

— Надоели… Учат, учат! А как самих спросишь, — так им и показать нечего!

— Сабоним напишет жалобу на твое поведение…

— Пусть пишет!

— Это плохо. Твой оппа собирает голоса для помилования, а ты опять дисциплину нарушаешь. Рекомендации из «Анян» могут оказаться очень важными.

— И что мне теперь — задницу всем целовать?

— Подумай о том, как подведёшь своего оппу, если испортишь его работу. Тебе нужно молчать и делать всё, что говорят, если не хочешь провести пять лет за решёткой.

— Результат затеи со сбором подписей ещё неизвестен! На помилование можно рассчитывать, отсидев не менее половины срока!

— У тебя две суперские награды, которые могут стать тем шансом, который выпадает раз в жизни! Если бы я оказалась на твоём месте, то стала самой примерной заключённой «Анян»!

Иду, обдумываю услышанное. Да, всё верно, веду себя неправильно. Но, блин, как же меня это всё достало!

— А ты за что сидишь? — спрашиваю я у БонСу, хотя такие вопросы задавать не принято.

— Разве не знаешь? — удивляется та.

— Я не спрашивала, ты не говорила.

— Могла у кого-нибудь ещё узнать.

— Да как-то не с кем тут особо общаться…

— Ты, действительно, — углублённая в себя штучка. — хмыкает БонСу.

— Хотела сказать — эгоистичная сучка?

БонСу вновь насмешливо фыркает.

— Да, тебе придётся много постараться, прежде чем твой язык станет вежливым, — констатирует она.

— Но, всё же? — настаиваю я, поскольку ответа так и не услышал.

БонСу некоторое время молча идёт рядом.

— За убийство, — глядя куда-то вперёд, коротко сообщает она.

— Да ну⁈ — изумляюсь я.

— Не веришь? — поворачивает ко мне голову собеседница.

— Не представляю тебя с ножом, — признаюсь я и добавляю. — Извини, если говорю что-нибудь не то. У меня нет опыта в таких разговорах.

— У тебя часто — «не то», — соглашается собеседница. — Словно до этого жила не в Корее, а где-нибудь ещё.

Молчу, ничего не став на это отвечать.

— Это был не нож, а несчастный случай, — тоже помолчав, сообщает БонСу.

— «Несчастный случай»? Почему тогда ты здесь?

— У той девчонки были важные родители. Со связями и деньгами.

— Понятно.

— Я её почти не знала. Она обидела мою подругу, и я решила с ней поговорить. Но она стала на меня наскакивать. Я её оттолкнула, а она на ногах не удержалась, споткнулась и упала. А там камень, которым тротуар обкладывают. Она прямо затылком об его край и ударилась. Я пыталась сделать ей искусственное дыхание, когда поняла, что что-то не так. Но она умерла, ещё до того, как приехала скорая…

«Картина ясная — ужасная», — думаю я. — «БонСу, похоже, крепко не повезло с её попыткой „вписаться“ за подругу. Конечно, — при условии, что она не врёт…»

— И сколько тебе дали? — интересуюсь я

— Три с половиной года.

— Прилично, за несчастный случай…

— Ты мне веришь? — внимательно вглядываясь в лицо, спрашивает моя спутница.

— Почему я не должна этого делать?

— Ну… часто говорят: «слишком много случайностей в одном месте»…

— Даже не поверишь, сколько может быть сразу в одном месте этих грёбаных случайностей!

— Ты чего такая злая сегодня?

— Месячные у меня, — признаюсь, сделав перед этим небольшую паузу. — Помноженные на происходящий вокруг идиотизм и прокладки из какого-то картона! Самое подходящее настроение для убийства!

— Пф-фф…! — выдыхает БонСу. — Следи за словами. У меня есть хорошие, из магазина. Возьмёшь, если я поделюсь?

Обдумываю мысль о том, что до этого никто из девчонок не делился со мной своими запасами предметов интимной гигиены. Стрёмно как-то принимать, однако…

Боковым зрением замечаю внимательный взгляд, которым на меня смотрит БонСу.

… а если отказать, — тогда ещё добавлю +500 к формированию мнения о себе, как о высокомерной и чокнутой. Может это что-то очень личное для женщин? Вроде того как мужики делятся сигаретами? Не, надо брать!

— Буду очень благодарна за твоё великодушное предложение, — говорю я.

— Пожалуйста. Я думала, ты откажешься.

— Почему?

— Ну… Ты мировая звезда… и всё такое…

— Но при этом какаю я отнюдь не радугой, — заверяю я.

БонСу хихикает.

— А куда ты идёшь? — спрашивает она. — Дисциплинарная комиссия ведь в другой стороне?

— Хочу воплотить в жизнь совет, полученный на уроке литературы.

— Это который?

— Пошли со мной, и сама всё увидишь.

— А комиссия?

— Мимо неё я не пройду.

— Ну тогда пошли…

(дисциплинарная комиссия)

— Всё хорошо было, — говорю я, объясняя произошедшее на литературе. — Спокойно занимались, отвечала сабоним на её вопрос. Трэш начался после моего заявления, что семантика этюдности в прозе Кан ВонИль неоднозначна…

— Чего? — удивляется молодая девушка в звании лейтенанта внутренней службы, принявшая меня в дисциплинарной комиссии. — «Семантика»?

— Да. Если честно, то мне кажется, что у ВонИль вообще нет этой самой этюдности в творчестве. Такое впечатление, что он писал исключительно под влиянием паров соджу. Однако данный автор оказался у нашей учительницы в любимчиках, и она выгнала меня из класса, использовав свой административный ресурс.

— Не смогла взять верх в интеллектуальном соревновании, обиделась и, психанув, отправила к вам, — говорю я, чтобы уж совсем понятно было.

— Это правда? — повернув голову к БонСу, спрашивает лейтенант.

— Да, госпожа, — кивнув, с серьёзным видом отвечает та. — На уроке литературы был очень жаркий спор.

Её загребли со мной на пару, наткнувшись на нас двоих в коридоре. Я как в воду глядел, когда сказал, что мимо комиссии — не пройти! Но подруга фишку рубит. Моментом включилась в троллинг надзирающего персонала. Свой человек!

— Почему ты сразу не пришла сюда? — спрашивают меня. — Перемена уже закончилась, когда я тебя увидела!

— Воплощала в жизнь совет преподавателя литературы. Ходила в музей «Анян».

— В музей? Зачем⁈

— Безвозмездно, то есть даром, передала в экспозицию личные письма, полученные от «Грэмми» и «Хьюго». Теперь они станут экспонатами и всякие вновь прибывшие будут испытывать несказанную радость от того, что здесь сидела мировая знаменитость, а не только лишь всякие малолетние правонарушительницы.

Девушка в звании лейтенанта внутренней службы, не отрываясь, смотрит мне в глаза так, словно хочет увидеть в них правду. Спокойно отвечаю на её взгляд. А чего? Мне скрывать нечего. Что решил сказать, то и говорю.

— Так и было? — видимо так и не сумев извлечь из меня информации, лейтенант вновь обращается за помощью к БонСу.

— Да, — подтверждает та. — Пак ЮнМи передала в дар музею три письма. Заведующая музеем сделала необходимые записи. Поэтому и задержались, пока она оформляла. Вся перемена почти целиком и прошла…

— Хорошо! — принимает решение старшая. — Садитесь и пишите объяснительные!

— Мне зачем это делать? — удивляется БонСу. — Я ведь ничего не нарушала?

— Пиши то, что было на уроке. По порядку. Буду сравнивать с тем, что напишет мне Пак ЮнМи.

— У меня медленно получается писать, — предупреждает БонСу.

— Ничего страшного. До конца рабочего дня я сегодня совершенно свободна.

— Очень жаль, что вы так легкомысленно относитесь к деньгам налогоплательщиков, госпожа, — сокрушённо говорю я, влезая в разговор. — Они думают, что вы работаете, а не полдня — «совершенно свободны».

В ответ получаю очень внимательный взгляд.

— Как понимаю, это сейчас была демонстрация «семантики этюдности»? — спрашивает лейтенант. — Да, Пак ЮнМи?

Ответить не успеваю. Дверь в кабинет открывается без стука и входит начальница «Анян».