Тверской Баскак (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus" - Страница 44

На это Якун взвивается так, что чуть ли слюной не брызжет.

— Да как у тебя язык-то повернулся сказать такое! Я о народе, о граде нашем пекусь! — Он вскочил с лавки, грохоча посохом. — И оскорблений не потерплю ни от кого, даже от тебя, Лугота Истомич!

От их крика звенит в ушах, и я тоже не сдерживаюсь.

— Умолкните все! — В сознании крутится какое-то решение, но я пока не могу его четко сформулировать. — Давайте все посидим молча и хорошо подумаем в тишине.

«Укрепленные позиции мы сможем удержать, — начинаю свои раздумья по новой, — тут сомнений нет. И Медное, и Заволжский острог, и саму Тверь, но вот в открытом бою нам надают по шапке, это тоже факт. В лесу опыт и маневренность куда более значимы, чем мое новое оружие, тем более, что на испуг их уже не взять. Что такое огненные шары, новгородцы теперь в курсе. Тогда что же, сберечь людей и отдать землю на разграбление⁈ Только-только народ отстроился после татар и снова… Нет, надо что-то придумать! — От умственного напряжения, аж в голове заныло, но я не сдаюсь. — Если противник сильнее меня, то я, несомненно, если не умнее, то образованнее, точно. Значит, его силе я должен противопоставить свои знания. Знания! Что я знаю о Новгороде это периода? Да ничего! — Тут я вдруг замер, чувствуя что попал хоть и не туда, но совсем рядом с целью. — Хорошо, про Новгород ничего не помню, а что вообще помню про эту зиму. — Еще немного покопавшись в памяти выуживаю. — Великий князь Ярослав почти одновременно с Чернигово-Галицким князем в 1239 году ходил походом на Литву, точнее на захваченный литовцами Смоленск».

Поднимаю взгляд на бояр и спрашиваю, еще до конца не осознав, что мне это дает.

— Кто знает, где сейчас Великий князь Ярослав?

Лугота ответил почти сразу.

— Дак это, слух был, что он на Литву ополчился.

Тут же Якун поправил его.

— Да не, на Смоленск он пошел. Тама литвин Викинт согнал со Смоленского стола тамошнего князя Всеволода Мстиславича. Тот за помощью во Владимир побежал, вот Ярослав на Смоленск и идет. — Подумав, он добавил еще. — Сейчас говорят где-то около Вязьмы.

Не успеваю еще переварить услышанное, как свои пять копеек вставляет и Острата.

— А старший его, Александр, ныне у Ржевы стоит с дружиной. Якобы на помощь отцу спешит.

«Вот оно! — Мелькает ощущение того, что решение проблемы где-то рядом. — Вот почему Александр не вмешался. Не до того ему было, но теоретически, он все еще может это сделать. По уложениям Новгорода с князем, все военные предприятия его юрисдикция, и новгородцы обязаны княжью волю исполнить. Другое дело, зачем ему это делать⁈ Тверь, конечно, его город. Ему с него прямой доход идет, и разорение земли ему ни к чему, но захочет ли он из-за этого ссориться с новгородцами? Это вопрос! — Подумав, сам же себе на него и отвечаю. — Непременно захочет, если это будет ему выгодно. Например, если в нас он сможет увидеть силу, способную оказать ему реальную помощь в походе на Литву».

Решение еще полностью не сформировалось, но довольная улыбка уже тронула мои губы. Как выйти из этой ситуации с наименьшими потерями стало более менее понятно, как и то, что надо торопиться.

Поворачиваюсь к стоящему за спиной Калиде.

— Прикажи седлать коней, срочно! — И уже проведя взглядом по лицам всех присутствующих, разъясняю:

— Еду во Ржеву! Надо успеть застать там Александра.

Вершина холма ощетинилась заостренными кольями городовой стены. Где-то за ней высятся занесенные снегом крыши детинца, а вниз по склону разномастными хибарами сползает незащищенная городской стеной слобода.

Сжавшись в седле, покачиваюсь в такт лошадиного шага, и в который уже раз просчитываю будущий разговор.

«Что я помню про поход Ярослава Всеволодовича на Смоленск? Только одно — на него он не собирал ни ополчения, ни вассальных князей-родственничков, и причин для этого, как я теперь понимаю, у него было предостаточно. Ярослав, попросту, не мог никому доверять, поскольку еще слишком свежи события прошлой зимы: убийство брата, монгольские бесчинства и прочее. Он мог позвать только старшего сына Александра из Новгорода и своего союзника Михаила из Чернигова. И по всему выходит, что союзники больше рассчитывают на внезапность, чем на численное превосходство. Тогда что получается? У Великого князя сейчас под рукой только своя дружина, а это вряд ли больше пятисот всадников. У Александра и того меньше, наверное, около трехсот. При такой малочисленности, они не должны отказываться от любой помощи, и на этом я обязан сыграть».

Вздохнув, кутаюсь в шубу от пронизывающего ветра и, натянув шапку поглубже, вспоминаю последний месяц.

С того дня как закончилась ярмарка и мы поделили барыши, у меня появилось достаточно свободных средств. Настолько, что я смог нанять еще сорок человек. При том, что обошлось это мне совсем недорого, поскольку безработного и голодного люда вокруг хватало. Уже с лета, спасаясь от татарских погромов, потянулись на север беженцы. Монголы не простили Рязани бунта и гибели своих воинов. Где-то в конце мая прошлого года до меня докатились слухи, что город взят штурмом и разграблен. Оттуда, да и с других южнорусских земель, уцелевшие люди бежали подальше от степной напасти. Отдельными семьями и целыми деревнями, они тянулись бесконечным потоком. Кто-то останавливался в Твери, кто-то шел дальше на север.

Положение с продовольствием было и тогда не ах, а с приходом зимы стало совсем бедовым. Люди вокруг мерли как мухи и за еду были готовы на что угодно. Поэтому, как только у меня появились излишки зерна, я стал принимать всех беженцев, определяя их на вырубки леса вокруг Твери. Одному такой масштаб было не потянуть, поэтому вновь пришлось убеждать своих пайщиков-концессионеров в выгодности подобного вложения, мол, расчищенные поля по весне засеем и потраченное зерно вернется сторицей. Много слов тратить не пришлось, после сражения на Волжском льду и продажи зерна, мой авторитет в городе значительно вырос, да и желающих вступить в товарищество тоже. В общем, стоило мне объявить о военном наборе, как очередь из желающих послужить Тверскому наместнику вытянулась изрядная. Взяли всего сорок самых толковых парней, потому что вооружить большее количество было нечем.

Один десяток определили к стрелкам, а три оставшихся должны были стать копейщиками. Получилось два взвода по тридцать человек. Один стрелковый и один ударный. Более привычный к терминам двадцать первого века, я и построение своей будущей армии рассматривал в единицах будущего. Три шеренги по десять бойцов — взвод. Четыре взвода — рота, две роты — батальон, и четыре батальона — полк. Стрелковые подразделения, по моему замыслу, должны были вооружаться арбалетами, а ударные облегченным видом алебарды. Я не военный, все мои познания взяты из книг, поэтому я изложил свои мысли Калиде — человеку, не раз доказавшему, что в практической военной науке он разбирается как никто. Тот мою идею поддержал и выбор оружия одобрил. Арбалет уже показал себя в деле, а двухметровая алебарда лучше всего подходила для борьбы незащищенного доспехом пехотинца против как легкой, так и тяжелой конницы.

У меня не было средств ни на кольчуги, ни на шлемы. Не было в достатке хорошего металла для выковки мечей, а вот посадить на конец высушенного ясеневого древка трехгранный шип и узкое лезвие топора, на это отыскать железо было реально. Здесь и качество металла могло быть похуже и тратилось его меньше. В общем, два взвода собрали, и Калида начал учить. Ребят, что посмышленей, из первого набора поставили командирами отделений-десяток, и пошла ежедневная рутинная работа. Держать строй, коли, руби и прочее! В этом Калида был большой мастер. Жаль, что времени на полноценную учебу, как всегда, не оказалось.

Оступившись, кобыла вытаскивает меня из полусонного состояния воспоминаний. Мотнув головой, она отряхивается от летящего снега, а поравнявшийся со мной Калида словно бы невзначай бросает.

— Кажись, приехали!