Злодейский путь!.. Том 3 и Том 4 (СИ) - Моргот Эл - Страница 59

Похоже, его рассудок и в самом деле помутился. Шен вышел на улицу, не зная, куда себя деть. У него тряслись руки, ему хотелось рыдать от боли, но все, что он мог сделать, — это держать спину чуть прямее обычного. Мысли путались, и он позволил доводам рассудка не тревожить его. Потом, потом он будет приводить достойные аргументы, сейчас только отчаяние занимало все его сознание, его тело дрожало, а мысли бессвязно носились внутри черепной коробки.

В Зимнем павильоне оставалось еще много пустых комнат, Шен вошел в одну из них и запер за собой дверь. В комнате царила приглушенная тень, пахло деревом и сыростью. Старейшина Проклятого пика подошел к кушетке, задернутой фиолетовой драпировкой, и сел на пол, опершись о нее спиной. Затем сполз левее, прислонившись лбом к деревянному полу. Он не знал, почему трясет его тело: от переживаний или же из-за действия черной пилюли. Он закрыл лицо руками и прикрыл глаза. Волосы упали на лицо. Затем он дотронулся ладонью до плеча, чуть ослабил ворот одеяния, проникая рукой под ткань, и впился в обнаженную кожу ногтями. Кровь начала собираться под ними и тонкими струйками стекать по плечу, быстро впитываясь в одежду. Шен медленно провел ногтями, оставляя на плече четыре красные борозды, потом еще раз, еще, снова и снова. Пока кожа не стала напоминать плоть истерзанного когтями хищника дикого зверя, пока боль в его груди не стала казаться чуть терпимее.

Он не смог проронить ни слезинки, чтобы выплеснуть то, что сжирало его изнутри.

Почему? Почему?! Почему все толкают его во тьму?!

Что он делает не так? Это его вина? Это из-за него? Он снова поступает настолько неправильно?

Он был готов сдаться: если бы кто-то взялся научить его, как вести себя правильно! Он был готов учиться, притворяться. Научиться говорить так, чтобы не быть понятым превратно, ни тоном, ни фразой не противоречить чужим чувствам и ожиданиям. Если бы кто-нибудь научил его, что нужно говорить, как нужно поступать правильно! Чтобы… чтобы быть хотя бы… сносным.

Шен чувствовал, что живот скручивает от подступающей тошноты. Он залез под кушетку и сжался там в клубок.

Муан долго стоял посреди комнаты, глядя на серебристую пилюлю в своих руках. В его чувствах царила паника и разлад. Он никак не мог поверить, что Шен так отреагировал на его слова, у него в голове не укладывалось. Этот человек всегда… ВСЕГДА делал вид, что их ничего не связывает! Он только недавно, наконец, набрался смелости подтвердить, что поверил в то, о чем давно твердил старейшина пика Славы! ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Муан сунул пилюлю в рот и быстро проглотил. «Ты не можешь… Ты не имеешь права обижаться на меня за это!»

Все доводы разума говорили ему, что все правильно.

Тогда почему? Почему он стоит сейчас здесь, бледнее собственных одежд, и не может справиться с чувствами?! С чувством потери… Будто он сам только что все разрушил…

С чувством вины, будь оно неладно! Вины за то, что вновь причинил ему боль.

Этот растерянный взгляд… Его лихорадочная спешка, без промедления на раздумья…

«Что я чувствую — больше не твоего ума дело!»

Что же ему делать, если теперь это и вправду больше не его дело? Он совершенно не подумал об этом… Он совершенно не учел, что его решение может причинить боль.

Сознание Шена все же провалилось в сон, но этот сон не стал облегчением. Во сне он оплакивал что-то, ему казалось, он оплакивает свои потери, но, открыв глаза, он осознал, что все это время оплакивал свою жизнь.

Шен глубоко вдохнул. К нему возвращалась способность рассуждать здраво. Здраво… Он чуть не расплакался от одной мысли об этом слове. В его положении он все еще использует слово «здраво»?

«Это была моя гарантия, — подумал он, горько усмехнувшись. — Страховка, что он меня не предаст. Во всяком случае, не убьет. Это было эгоистично. Но это было то, от чего мне становилось спокойнее».

Он понимал, что Муан прав: им обоим будет лучше отвязаться от этой связи. Понимал также и то, что его истерика по данному поводу казалась неуместной и нелепой. Точнее, эгоистичной до мозга костей. Это ведь не жизнь Муана висит на волоске. Разве не честно будет никого за собой не тянуть в случае трагичного финала? Как бы одиноко ему ни было на этой скользкой дорожке, он не имеет права принуждать кого-то следовать за собой. И Муан никогда не говорил, что хочет прекратить общение, без невольной связи это будет настоящая, не принудительная дружба. Без навязываний и вынужденных мер. Муан был абсолютно прав во всем.

Даже в том, чтобы отдать ему черную пилюлю, прослеживалась холодная логика.

Это Шен все вывернул, словно актер экзистенциальной драмы.

Он не должен был так остро реагировать. Его поведение абсурдно. Его чувства не имеют под собой никакой разумной основы.

Шен глубоко вздохнул. Да. Все правильно.

И все же он сознавал, что в глубине души все еще оплакивает свое одиночество. Но это ничего. Это то слово, глубину которого он познает уже вторую жизнь кряду.

Шен все еще лежал под кушеткой. Это немного смущало. Благо, никто его сейчас не видел, иначе он сгорел бы со стыда и не смог подобрать оправданий. Он быстро выполз из-под нее, встал и отряхнул одежду. Все. Никто не узнает, что взрослый мужчина был способен на подобное.

Шен открыл щеколду и выглянул наружу. Пока он страдал, день подошел к концу, на мир опустились сумерки. Шен вышел на террасу и почти тут же почувствовал, что рядом прячутся Ал и Аннис. «Надеюсь, они не догадались, что я истерил в той комнате? Не догадались же? Нет?» Шену очень хотелось верить, что нет, но он чувствовал, как против воли к щекам приливает румянец стыда. «Только бы они не догадались!» Почему-то его терзала мысль, что все это очевидно!

После всего произошедшего спать не хотелось вовсе, и Шен решил, что может попытаться проведать Риту. «Попытаться» — потому что не был уверен, что Шитан будет рад его визиту.

Прошло уже столько времени, он прислушивался к себе, но не чувствовал каких-то существенных перемен, связанных с принятием черной пилюли. Связь с Муаном разрушена? Почему-то, только увидев пилюлю, он подумал, что его золотому ядру конец, что стоит ему принять ее — как тьма поглотит его целиком. Но вот он все еще здесь, в относительно здравом уме. Расцарапанное плечо саднило, нижнее одеяние неприятно прилипало к разодранной коже, но эти ощущения приводили его в себя, словно одергивая, напоминая, что ему следует лучше себя контролировать. Сейчас он думал о том, насколько странной могла показаться Муану та его реакция. Но он ходил по грани. И если задумывался чуть глубже необходимого, вновь начинал чувствовать, что тонет.

Стараясь отвлечься от мрачных мыслей, Шен зашагал к комнате Риту. Он решил попытаться незаметно пробраться к ней через сад. Да, конечно, негоже «великому дяде Шену» пробираться по кустам к своей внучке, но если он останется незамеченным, то и не будет уличенным в непотребствах. С этими мыслями Шен стал красться через сад.

Свечи в комнате Риту еще горели, а внутри оказалось оживленно. Шен застыл за кустом азалии, став невольным свидетелем перебранки.

На Риту кричал отец.

— Не хватало мне проблем с Шаолом и этой его «любовью всей жизни», так еще и ты мне нервы треплешь! Какого демона ты в пятнадцать лет так зациклена на каком-то монстре? Я уже не раз говорил: это все твои детские фантазии! Но ты уже не ребенок, Риту! — Шитан резко замолчал, затем вздохнул и продолжил измотанным голосом:

— Я устал. У меня на службе хватает забот, так еще и дома постоянно я выслушиваю одни лишь претензии. Мои дети никак не повзрослеют! Никак не могут понять, где благо для семьи, а где придурь!

— Отец, но монстр!.. — начала Риту, но Шитан ее оборвал.

— Заткнись. Заткнись, слышишь? Не смей больше и слова вымолвить про монстра в этом доме. Ты будешь сидеть в этой комнате, пока, наконец, не образумишься.