Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Другов Александр - Страница 66

Однако в любом случае их сотрудничество не могло продолжаться вечно. Сам характер поручений, исполняемых Хелле, предполагал его излишнюю информированность в проведении деликатных операций. Поэтому тема своевременного расставания с Ковалльски становилась все более актуальной. Единственный реальный выход из ситуации обещали только деньги. А независимость можно было обрести лишь как приложение к качественно иному финансовому положению. Такое положение заработать исключительно на своем профессиональном умении было практически невозможно. Работа наемником более или менее высокого уровня в Африке или Латинской Америке, выполнение разовых или даже постоянных поручений от людей вроде Ковальски не могли дать решения проблемы. Таким образом можно было зарабатывать на жизнь, но не жить как состоятельный человек. И кроме того, подобный способ заработка вообще, как правило, значительно сокращал саму жизнь.

Именно поэтому последние два-три года Хелле особенно внимательно следил за делами Гутманиса, стараясь определить слабые места его финансовых схем. Несколько раз он приходил к выводу, что, в принципе, мог бы увести у своего шефа двести-триста тысяч долларов, а один раз — перехватить партию товара на полмиллиона. Но, во-первых, эти суммы его не устраивали, а, во-вторых, работа у Гутманиса давала ему некоторую стабильность. Попытка порвать с Гутманисом и тем самым нарушить строгие запреты Ковальски была сопряжена с серьезным риском, к которому Хелле еще не был готов.

Однако с началом операции против «Гермеса» он начал всерьез задумываться о своем будущем. Устранение Гутманиса по сути ничего не меняло, его фирма в любом случае была обречена на заклание вместе с ним. Но встав во главе компании своего бывшего шефа, Хелле впервые ощутил эту обреченность как реальность. С неизбежной ликвидацией дела Гутманиса его самого ждали серьезные перемены. Смена имени и страны были не главным — Хелле далеко не был уверен, что с самого начала Ковальски не планировал ликвидировать его заодно с Гутманисом.

Сообщение Бортновского о коллекции заставило Хелле замереть от предчувствия невероятной удачи и от боязни ее спугнуть — он прекрасно знал, что подобную возможность жизнь предоставляет только один раз. Если он правильно понял, даже быстрая перепродажа на не слишком выгодных условиях могла принести ему лично не меньше миллиона долларов. Это уже была сумма, ради которой стоило рисковать. Рисковать деньгами, которые он должен был получить от Ковальски для операции против «Гермеса». Именно об этих деньгах он сразу вспомнил, когда впервые услышал от Бортновского о коллекции.

По мере того как работа над легендой Татьяны приближается к завершению, меня все больше одолевает желание посмотреть моих подопечных в деле. Для разговора на эту тему я приглашаю их в кафе. Присутствовать при встрече, вернее, наблюдать ее со стороны, предлагаю и Бортновскому. Леонид тут же принимается недовольно брюзжать.

— Это еще зачем? Мне твои жулики не особенно интересны. Своих дел хватает.

— Хочу, чтобы ты посмотрел их со стороны.

— Тогда почему со стороны? Давай я с ними побеседую, в глаза посмотрю.

— Обойдешься без этого. Моя мысль как раз и заключается в том, чтобы ты их наблюдал во время операции и контролировал. Если они вдруг захотят нас продать, ты сможешь вовремя об этом узнать. Это очень хорошая возможность держать дело под контролем, и ею нельзя пренебрегать.

Бортновскому не остается ничего иного, как сдаться. И он из-за соседнего столика наблюдает нашу встречу. Зе ужином преображенные Татьяна и Глеб обсуждают оставшиеся детали нашего дела. В конце вечера я перехожу к сути своего предложения.

— А теперь, дорогие мои, у меня есть одна идея. Прежде всего, скажите мне, нет ли у вас на руках какой-нибудь картины, которой реально интересуется реальный клиент?

Удивленно взглянув на меня, Татьяна отвечает:

— Есть. У нас есть клиент на картину Клодта. Цена небольшая. Мы просим за нее пять тысяч долларов, и клиент, вернее клиентка, приедет завтра утром в одиннадцать смотреть эту вещь. Она также просила показать ей картину Брюллова.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Вот и чудесно. Я буду в это же время, можсть быть, чуть раньше. Поприсутствую при вашем сеансе торговли антиквариатом.

— Зачем?

— Хочу посмотреть, как вы будете работать с клиентом. А своему посетителю скажете, что я интересуюсь той же работой Клодта, но стою в очереди вторым после него. Это, кстати, подстегнет и покупателя.

После короткой перепалки, Татьяна и Глеб сдаются. Когда они уходят, Бортновский пересаживается за мой столик.

— Ну и как они тебе?

Мой партнер пожимает плечами.

— Выглядят они нормально, ведут себя вроде бы тоже. А вот какими они будут в деле, надо смотреть.

— Именно поэтому я хочу завтра присутствовать при том, как они будут продавать что-то своему клиенту.

На следующее утро без четверти одиннадцать я появляюсь на квартире. Через полчаса, с некоторым опозданием, появляется покупательница. Это женщина около тридцати лет, высокомерного вида и в темных очках. Еще только появившись на пороге, она уже начинает меня раздражать. Пройдя к креслу и усевшись, она командует:

— Ну, показывайте!

Глеб покорно тащит средних размеров пейзаж в темной от времени раме. В углу картины стоит подпись Клодта и указан год — 1884.

Глеб держит картину, а Татьяна неторопливо, но уверенно говорит:

— Ну вот, работа барона Клодта, 1884 года. Добротная интерьерная картина, будет очень хорошо смотреться в квартире. Автор известный, так что краснеть вам не придется. Есть экспертиза Сотбис.

Покупательница сдержанно кивает и солидно сообщает:

— Вижу. Это тот самый Клодт, который делал коней для моста в Петербурге.

При этих словах я внимательно смотрю на Татьяну. Та кивает, слушая пояснения клиентки. В глазах у нее только почтение к покупательнице и желание услужить ей. Та, между тем, продолжает:

— Покажите-ка мне задник.

Поковыряв холст пальцем, она спрашивает:

— Продублированная?

Посетительницу интересует, дублирован ли холст, то есть был ли он укреплен путем наклеивания на картон или другой холст. Такое приходится делать со старыми работами, потому что от времени холсты тлеют. Это покупательнице известно. Другое дело, что никто из людей знающих не скажет «продублированная картина». Говорят «холст дублирован». Однако и теперь Татьяна сохраняет полную серьезность.

— Нет, холст хорошо сохранился.

Дама погружается в созе'рцание работы. Затем неторопливо кивает. Это, видимо, означает ее намерение купить вещь. Ободренный Глеб вытаскавает еще одну картину.

— Вот, Брюллов. Пейзаж. Тоже есть заключение. Пятнадцать тысяч. Удалось опустить цену хозяина, поэтому получается недорого.

Дама пристально разглядывает картину. Затем со знанием дела молвит:

— Рука Брюллова чувствуется, хотя есть отличия. Что и понятно — сюжет другой. Это же, в конце концов, не «Последний день Помпеи».

Глеб с готовностью кивает. Татьяна тоже степенно соглашается:

— Конечно. Вообще, во многих случаях главную роль играет общее впечатление от работы. Детали могут отличаться, но мастер есть мастер, и даже первый взгляд знатока на картину говорит о многом.

Знаток, то есть дама, кивает, и диалог продолжается. Наконец, покупательница забирает и эту вещь. Некоторое время уходит на подсчет денег, и дама удаляется. Проводив ее до двери, Глеб возвращается с довольной ухмылкой. Татьяну же больше интересует моя реакция на всю сиену.

— Ну и что’ты скажешь?

— Скажу, что вы умеете терпеть клиента. Ее попытки сыпать специальными терминами ты снесла совершенно невозмутимо. И от обсуждения того, кто автор работы, ты тоже аккуратно ушла.

Глядя на меня круглыми глазами так же честно, как на давешнюю клиентку, Татьяна возражает:

— Никуда я не уходила.

— Ну не надо только морочить голову мне, зубру антикварного бизнеса. Этот пейзаж написан наверняка Михаилом Клодтом. Михаилов Клодтов было двое. Но оба не имели никакого отношения к скульптурам коней на Лничковом мосту. Те были сделаны Петром Клодтом. Один Михаил был сыном Петра Клодта, а другой — его племянником. Кстати, и год соответствует.