Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Другов Александр - Страница 50

— Поверьте мне, я говорю искренне — вы делаете ошибку.

Наутро просыпаюсь в отвратительном настроении, какое бывает у всякого более или менее здравомыслящего человека, когда предстоящий день сулит ему нечто весьма неприятное, а тем более опасное. Хуже всего то, что неприятности отложены на послеобеденное время и ждать их придется еще полдня.

Все это ненормально — как раз этим угром я должен быть на седьмом небе от восторга. Но помимо указанных причин для скверного настроения, еще предстоит объяснить Вере, что меня несколько дней не будет в Париже. Вернее, как раз об этом рассказывать нельзя, и необходимо срочно придумать что-то более или менее убедительное.

Рогалик, апельсиновый сок, масло, джем, копченая колбаса. И еще кофе. Вера не знала, что едят в России на завтрак, и сделала выбор в пользу международного стандарта. Когда мне в последний раз приносили в постель завтрак? Если память не изменяет, то никогда. Никогда и никто не припо-сил мне в постель завтрак. Кофе у Веры отличный, крепкий и очень горячий. Так что говорить Вере? Если срочно не придумать…

— Зачем ты ставил колпачок от зубной пасты на полочку в ванной? И зачем ты вообще чистил зубы? Я же тебе принесла завтрак в постель!

Сердитый голос доносится из ванной. Вот ведь человек: торопится на работу, мечется, собирая вещи, а все равно будет задавать пустяковые вопросы. Теперь мы станем перекликаться через всю квартиру, как будто накануне расставания нет ничего важнее на свете.

Громко, но без сварливости, отвечаю:

— Я не могу завтракать, не почистив зубы! А колпачок на полочку никто не ставил!

— Ставил! Следы остались!

— Неправда, я его вытер!

— Чем?

— Полотенцем!

— С ума сошел? Кто вытирает подзеркальник полотенцем?

Да что же это такое! Как это можно вытерпеть? Поставив поднос с завтраком на стул, несусь в коридор, откуда доносится голос Веры. Она уже стоит у двери с сумочкой в руках.

— Ну, чего еще?

— Хочу тебя поцеловать.

Я так и не смог придумать, как объяснить Вере свое отсутствие в ближайшие дни. А если быть честным, просто не решился ничего сказать.

Покинув ее квартиру, иду на встречу с одним из лиц, порекомендованных коллегами из ФСБ. Сложность задачи заключается в том, что от этого человека мне потребуется профессиональный совет по щекотливому вопросу, суть которого я не могу полностью ему раскрывать. В нашей телефонной беседе он был немногословен, и теперь ждет от меня изложения дела. А дело заключается в том, что вчера в разговоре с Бортновским я сказал неправду, уверяя, что у меня есть изготовитель коллекции. Человек, с которым я сегодня встречаюсь, должен мне в этом помочь.

Моему собеседнику около пятидесяти лет. Коротко стриженые седые волосы, правильные черты лица, внимательные серые глаза, тихий голос. Он в равной степени может сойти за профессора университета, за управляющего крупной конторы или писателя. На самом деле он искусствовед, коллекционер и торговец картинами. По его предложению мы встречаемся у входа в собор Сакре-Кер на Монмартре. Выбор места может показаться странным, но он легко объясним. По телефону я прошу о консультации, не вдаваясь в детали дела и не рассказывая, кто я такой и, тем болеее, по чьей рекомендации обращаюсь. Поэтому, естественно, мой собеседник не захотел приглашать меня к себе в контору. Вместо этого он сказал, что хотел бы побродить по художественным магазинам Монмартра и предпочел бы встретиться именно там.

Мы здороваемся, и искусствовед молча ждет, пока я заговорю.

— Прежде всего, о тех, кто вас рекомендовал. Это были мои коллеги из Федеральной службы безопасности Росии. Они говорили, что вы один из самых серьезных специалистов в своей области.

Мой собеседник молча оглядывает неохватную панораму Парижа, которая открывается от собора на Монмартрском холме. Затем медленно произносит:

— Значит, эта контора меня не забыла. Я уже несколько лет как уехал, а обо мне все еще помнят.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Там ничего не забывают. Но поймите меня правильно. Я сослался на наше заведение исключительно для того, чтобы стало понятно, как я на вас вышел. Никаких претензий собственно к вам у нас нет. Поверьте, я только хотел просить о консультации.

Мужчина с сомнением смотрит на меня, но не возражает. Это позволяет мне продолжить:

— Мне нужна встреча с человеком, который бы серьезно разбирался в технологии изготовления фальшивых картин.

Вступление сразу вызывает у моего собеседника ряд возражений:

— Если речь идет о высокопрофесиональной экспертизе, то для этого не нужно было ехать в Европу. В Москве и Ленинграде, простите, Петербурге, есть масса блестящих специалистов своего дела. Наконец, если работы находятся здесь, в Париже, то я мог бы их посмотреть.

Такой оборот разговора легко было предвидеть, и он меня не устраивает. Поэтому эти соображения приходится отмести:

— Я бы предпочел не излагать вам суть дела. Вы, конечно, понимаете, что, скорее всего, речь пойдет о таком человеке, который сам так или иначе занимался изготовлением фальшивок. По ряду причин нам нужен тот, кто никоим образом не был замешан в российских делах. Прежде чем мы продолжим разговор, хотел бы вас просить вот еще о чем. Когда я обращусь к этому вашему специалисту, он, естественно, свяжется с вами для подтверждения рекомендации. Дело щекотливое, и такая осторожность понятна. Но вот к вам у меня настоятельная просьба ограничиться этим подтверждением. Не пытайтесь выяснить суть моего дела, и тем более не надо рассказывать о том, кто я и откуда. Я просто один из тех, с кем вам пришлось столкнуться по делам и кому нужен контакт.

Мужчина кивает, глядя в сторону. Я, между тем, продолжаю:

— Говорю потому, что мои коллеги всегда ценили именно ваше благоразумие и способность воздерживаться от попыток влезать в чужие проблемы и тем самым создавать проблемы для себя. В свою очередь могу обещать: ничего, что может нанести даже малейший ущерб интересам, вашим или вашего знакомого, я не сделаю.

Собеседник без удовольствия смотрит на меня. Наступает решающая стадия разговора. Сейчас он может просто повернуться и уйти, и я не буду в состоянии его остановить. Реальной возможности давить на оппонента не было и нет. Изначально я надеялся только на то, что он не станет ссориться с конторой, именем которой я в очередной раз пользуюсь.

Есть, правда, еще одно обстоятельство, которое не должно позволить этому человеку повернуться ко мне спиной и удалиться. В свое время он состоял осведомителем ФСБ, об этом мне сообщили ещё в Москве сотрудники этого ведомства. Я из деликатности не напоминаю собеседнику об этом факте его биографии, но он витает в воздухе. Есть вещи, которые действуют сильнее, если о них не говорить вслух.

Однако мой собеседник продолжает молча прогуливаться вдоль ступеней величественного храма и не торопится выполнять мою просьбу. Наконец он говорит:

— Мне нужно подумать…

— Простите, у меня мало' времени.

— Вы меня не поняли. Я хочу кое-что прикинуть, и надолго я вас не задержу. Вы были на Монмартре? Давайте прогуляемся, и затем завершим наш разговор.

Мы обходим громаду собора и вскоре попадаем на площадь, заполненную художниками. Повсюду на мольбертах, стенах и на булыжной мостовой выставлены картины маслом, листы ватмана и картона с графикой. Мы рассматриваем работы, но большинство из них не производят на меня впечатления. По ценам же они раза в два превосходят те, что продаются у нас на вернисажах в Измайлово или на Крымском валу. Я гозорю об этом своему спутнику. Он усмехается:

— Здесь и работы, и цены для туристов. И потом, самые удачливые и талантливые художники, не в обиду будет сказано всем этим людям, сюда не ходят.

— А что вы здесь ищете?

— Меня просили подобрать небольшие и недорогие акварели с видами Парижа в качестве сувениров для друзей. Мои приятели приехали в Париж, и у них нет времени прийти сюда самим. Кроме того, на мой вкус они больше полагаются. Но здесь, на площади, вероятно, ничего подобного и нет. А вот в одном подвальчике стоит посмотреть.