Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Другов Александр - Страница 47

— Давай ближе к делу! Что ты меня пугаешь?!

Нет, этот человек все-таки очень труден в общении. Я мягко кладу ладонь на руку Бортновского и быстро и незаметно выворачиваю ему кисть. Мой собеседник становится сиреневым от боли.

— Ты понял, что я тебе сказал? Запомни, прежде чем они по твоей наводке найдут меня, я доберусь до тебя. Будь добр, скажи мне, что не наделаешь глупостей!

Бортновский быстро кивает. В качестве поощрения я отпускаю его руку. Вместо благодарности мой склочный сосед пинает меня под столом рантом ботинка в голень так, что от боли темнеет в глазах. Мне хочется плеваться и орать. Тем временем уже Бортновский обращается ко мне с наставлением, растирая руку.

— Не смей со мной обращаться подобным образом. Может быть, я не слишком ловок и силен, даже имея пистолет, убить тебя не смог. Но если ты будешь надо мной измываться, то очень скоро пожалеешь.

В этих словах есть изрядная доля здравого смысла, и я стараюсь забыть о ноющей ноге.

— Чудесно, мы квиты. В основе моего плана лежит тот факт, что на счет наших «друзей» должны поступить средства для проведения последней оплаты по проекту. Вот в этот момент мы и должны их поймать. Сам знаешь, когда у тебя на руках большая сумма чужих денег, появляется соблазн их прокрутить. Все зависит от трех факторов. Первое — как долго деньги будут находиться у Хелле на руках. Второе — как велика сумма. Третье — насколько будет заманчива наживка, которую мы им предложим. А предложим мы им коллекцию русской живописи.

Здесь нетерпеливо ерзавший Бортновский прерывает меня:

— Вот это третье суть самое важное. Но как ты намерен собрать коллекцию за несколько дней или недель?

— Справедливый вопрос. Вот что я предлагаю. Коллекция должна быть очень понятной для клиентов, чтобы они не мучались сомнениями. Никакого авангарда, ничего сложнее передвижников. Кроме того, покупатель должен быть лишен возможности проверить провенанс коллекции.

Бортновский с досадой стучит пальнем по столу:

— Это все чудесно. Но ты что-нибудь существенное придумал или ограничишься общими соображениями?

— Нет, почему же? Вывод, который я сделал, сводится к тому, что нам нужно предложить нашим друзьям коллекцию русской живописи начала века. Легенда будет такой. Эта. коллекция принадлежала нашему эмигранту. Часть картин он вывез из России после революции, часть собрал в двадцатые-тридцатые годы. Владелец умер много лет назад, и его вдова до последнего не хотела расставаться с собранием покойного мужа. Ее муж был человеком не очень заметным, поэтому оставался всю жизнь в тени, и о его коллекции никто из специалистов и журналистов толком не знал. Но тем реальнее возможность на этой коллекции заработать. После того как и вдова умерла, осталась дочь, которая хочет продать коллекцию. Взять это собрание картин у наследницы можно относительно недорого, а продать раза в полтора-два дороже. Вопрос только в том, чтобы не запрашивать слишком много.

— Подожди, мы еще не продали коллекцию, а ты уже пытаешься загнать ее дальше. Возникает сразу несколько проблем. Кто будет изготавливать коллекцию? Кто будет ее предлагать нашим друзьям? Что, если они захотят сделать экспертизу? Есть еще тьма технических вопросов. Где мы возьмем хозяйку коллекции? Как будем эту самую коллекцию показывать?

— Чудесно, ты обозначил практически все ключевые моменты. Отвечаю. Что касается изготовления, то я по свои каналам вышел на группу людей в Европе, которые пробавляются как раз изготовлением фальшивок. Предлагать коллекцию нашим клиентам должен человек сторонний, но под нашим контролем.

Бортновский недовольно хмыкает:

— Как это?

— А вот как. Проговоришься случайно в разговоре, что наклевывается интересная комбинация, на которую у тебя нет денег. Обернуться можно быстро, потому что на коллекцию есть еще и покупатель, который не имеет выхода на владелицу. Сам ты прямого контакта с хозяйкой, коллекции тоже не имеешь, однако можешь познакомить с ее представителем. Но все это ты расскажешь позже, когда они юно нут. Думаю, это не займет много времени.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Да, они ухлопают меня очень быстро, как только обнаружат, что я морочу им голову. Или хотя бы мельком увидят рядом с тобой.

— Не ухлопают. Твое дело сторона. Задача твоя как раз в том и заключается, чтобы создать впечатление, что они заставили тебя отдать им это дело. Именно заставили, понял? Повторяю, ты должен дать делу толчок, а дальше оно само покатится.

— На хозяйку коллекции и ее представителя ложится важная часть работы.

— Есть у меня на примете одна парочка. Но все это детали, с которыми я разберусь. Тебя я хочу попросить найти того, кто якобы купит коллекцию у наших покупателей. Если Хелле сразу же не подставить перекупщика картин, он почти наверняка не решится сделать покупку. А так ему будет психологически легче вложить деньги. Вот этого перекупщика тебе и нужно будет отыскать к моему приезду. Все, на этом давай остановимся — на сегодня достаточно. Поехали по домам.

Пока я решаю не говорить своему компаньону о том, что сменил место жительства. Поэтому едем с Бортновским до гостиницы «Блэкстон». Оставив машину в самом начале улицы, Леонид предлагает пройтись пешком, чтобы подышать прохладным ночным воздухом. Я его понимаю — у самого голова гудит, как колокол. Пройдясь, мы перебрасываемся парой фраз, и я поворачиваюсь, чтобы уйти. И тут мы оба застываем.

Во мраке тихой улицы мягко щелкает дверь автомобиля. Из припаркованной метрах в двадцати от нас машины бесшумно появляется темная фигура, которая неторопливо направляется в нашу сторону.

Мы завороженно смотрим на приближающуюся тень. Двое заплутавших детишек в лесной чаще и серый волк.

Узкие полосы света падают на лицо хищника, и я узнаю в нем одного из тех молодых людей, которые сулили мне неприятности в «Гиппопотаме». Боюсь, в данном случае давнее знакомство еще не дает мне надежды на сколько-нибудь сносное обращение. Я окончательно утверждаюсь в этой мысли, когда замечаю в руке у парня пистолет.

Увидев стоящего рядом со мной и чуть сзади Бортновского, молодой человек удивленно поднимает брови, затем нехорошо усмехается и поднимает оружие. Надо полагать, Леонид не зря опасался появляться в моей компании в обществе. Сейчас этот нелюдь пристрелит его вместе со мной. Во всем этом есть грустная ирония — впервые в жизни у Бортновского завелся приличный партнер, и вот такой невеселый финал.

Грохот выстрела над ухом заставляет меня присесть от неожиданности. Но парень с пистолетом оказывается готов к происходящему еще меньше моего. Изумленно распахнув рот и выронив оружие, он неловко топчется на подгибающихся ногах. Второй выстрел опрокидывает его на асфальт. На темных фасадах домов начинают загораться окна и с треском отпираются ставни.

Пинком отбрасываю в сторону пистолет нападавшего, быстро нагнувшись, пытаюсь нащупать пульс на его мощной шее. Он мертв. Подняв взгляд, застываю. Надо мной в темноте белеет лицо Бортновского. Направленный мне в лицо трясущийся ствол выписывает восьмерки.

Замерев, внимательно слежу за движениями хорошо знакомого мне пистолета. Спрашивается — ну зачем я вернул этому кретину его оружие? Сейчас нельзя ни резко двигаться, ни даже громко говорить. Бортновский в шоке ничего не соображает и легко может разнести мне голову одним выстрелом. Поэтому я смотрю в переносицу новоиспеченному убийце и как можно мягче завожу речь, однако, очень быстро, теряя терпение:

— Леня, если тебя не затруднит, опусти пистолет. Здесь вот-вот будет полиция. Нам с тобой надо как можно быстрее уехать. Если ты, конечно, не намерен остаток жизни провести в тюрьме. Я тебе говорю, убери пистолет к чертовой матери! Если ты уж так разохотился, можешь еще пару раз пальнуть, скажем, вон в тот дом. Да очнись ты! Поехали отсюда!

Забрав у обмякшего Бортновского оружие и ключи от машины, сажусь за руль и гоню «мерседес» по темным улицам. Конечно, только что свершившееся убийство может создать массу осложнений, и, в частности, остается только молиться, чтобы никто не успел заметить наши лица и номер машины. С другой стороны, если бы Леонид был этим вечером не при пистолете… Да и, кроме того, теперь-то я уж твердо уверен, что для него все пути отрезаны. Так прикинуться мертвым, как тот парень на рю де Парм, не смог бы ни один актер «Гранд Опера».