Через лабиринт - Шестаков Павел Александрович - Страница 10

Кравчук чуть хохотнул:

- Хотите, шкуру подарю?

- Спасибо. Не нужно. Я люблю зверье. На охоте в воздух палю.

- Водку пить ходите?

Мазин принял мяч:

- На этот вопрос имею право не отвечать.

- По закону?

- По закону.

- А по-человечески?

- Это насчет водки?

- Нет. Про Борьку я.

- Про него скажите лучше вы.

Кравчук опять взялся за бороду.

- Бедолага. В детдоме рос. Нервный, правда. Но не он убил.

О детском доме Мазин не знал.

- Почему Стояновский попал в детский дом?

- Сирота. А может, и нет. Потерялся во время войны.

- Пытался отыскать родителей?

- Еще бы. Не нашел.

Что ж, кое-что удалось узнать и о Стояновском. Важны ли эти сведения - покажет будущее, а пока Мазина заинтересовал сам Кравчук.

- Все это может иметь значение, - сказал он. - Зайдите завтра, пожалуйста, к нам в Управление. Нужно записать ваши показания. Вы, кстати, надолго в город?

- Думали провести отпуск со Светланой. Квартиру привести в божеский вид. Но теперь лучше повременить. Дня через два поеду в Тригорск. И она следом. Там отдохнем.

"Тригорск? Дубинина?.. Или это случайное совпадение?"

- Есть где остановиться?

- Дикарями. Снимем комнату.

Мазин поднялся: "Для начала, пожалуй, хватит".

- Но к нам зайдите обязательно. Квартиру оставите на Семенистого?

- Не видал его еще. Посмотреть нужно.

- Не видели?

- Нет. Приехал - его нет.

"Вот он - второй ключ". Мазин с трудом сохранил невозмутимость.

- Разве Семенистый оставляет ключ у соседей?

- Нет. СвRй у меня. Замок-то сам делал. Слесарничаю на досуге.

Мазин не стал расспрашивать о ключе. Ему сегодня и так повезло больше, чем можно было ожидать. Но оставался вопрос, который нужно было выяснить хотя бы отчасти.

- Почему вы задержались? Ведь телеграмму мы послали немедленно, как только обнаружили исчезновение вашего тестя.

- В Москве был. На конференции.

Это Мазин знал. На первую телеграмму ему ответили: "Кравчук действительно работает в Заозерном, но в настоящее время находится в Москве, на конференции геологов".

Потом сообщили: "Кравчук вернулся из Москвы пятнадцатого апреля. В командировочном удостоверении дата выезда из Москвы - четырнадцатого апреля".

Тогда Мазин запросил Москву...

- Ну ладно, Константин Акимович, простите, что нагрянул неожиданно. Это, между прочим, случайно получилось. Но удачно. Надеюсь, вы поможете прояснить нам кое-какие детали.

- Боюсь, что бесполезен. Ничего не знаю.

- Почему же? В отношении Стояновского вы проявили большую уверенность.

- С Борисом напутали. Ищите настоящего.

- Бывает, и мы ошибаемся. Спокойной ночи. До завтра.

- До завтра.

Перед тем как выйти, Мазин посмотрел в окно. Нет, Кравчук не мог видеть его из освещенной комнаты. И не мог он знать, что на запрос Мазина из Москвы ответили: "Установлено, что Кравчук отметил командировочное удостоверение четырнадцатым апреля, за два дня до окончания конференции, но четырнадцатого на конференции не присутствовал и в гостинице не ночевал".

VI

"Разыскивать женщину" Козельскому не пришлось. Букет белых цветов оказался последней его удачей. Ничего больше о Стояновском узнать не удалось. Зачем остановился он в Береговом? Кому предназначался букет? Действовал Стояновский по заранее продуманному плану или под влиянием обстоятельств? Заезжал ли в Береговое после убийства? Все эти вопросы оставались пока без ответа. Так хорошо тянувшаяся цепочка фактов прервалась. Лейтенант нервничал. Звонок начальника застал его в номере гостиницы.

- Вадим, это вы? - услыхал он в трубке голос Мазина.

- Я, Игорь Николаевич, слушаю вас...

- Удачно я вас разыскал. Как успехи?

- Неважные.

Козельский уже забыл, что собирался хвастаться.

- Ничего. Вместе разберемся. Выезжайте немедленно.

- Слушаюсь.

Вадим опустил трубку и достал из кармана пачку сигарет. Курил он редко, сейчас ему захотелось глотнуть дыму. С одной стороны, вызов открывал выход из тупика, в котором оказался лейтенант. Но в то же время по тону Мазина Вадим понял, что выяснилось нечто неожиданное и его работа в Береговом приобрела, видимо, второстепенное значение.

Последнее предположение было не совсем верным. Вешая трубку, Мазин думал: "После этой телеграммы поиски в Береговом ничего не значат, и тогда Козельский нужнее здесь, на месте, или они приобретают решающий характер, и тогда мне следует взять их на себя".

Этого Козельский не знал, но, будучи человеком строго дисциплинированным, он выделил из всего разговора слово "немедленно" и потому не стал дожидаться ни поезда, ни автобуса, а выехал на такси и через два с половиной часа уже входил в кабинет Мазина.

Увидев его, Мазин невольно посмотрел на часы, но ничего не сказал, даже не похвалил за оперативность, и Козельский окончательно убедился, что обстановка усложнилась, потому что именно в такие моменты Мазин бывал скуп на похвалу: в сложной обстановке все, что лучше служит делу, является нормой, считал он.

- Садитесь и рассказывайте. Подробно и не спеша.

- Понятно, - ответил лейтенант и приступил к докладу. Кончил он уныло: - На этом нитка и оборвалась, хотя я думал: букет - такая приметная штука, что мне просто повезло.

- Бывает. Ваши выводы?

- Продолжать поиски знакомой Стояновского. Она единственный человек, который может подсказать, где искать его.

- Ищут тех, кто скрывается.

Мазин меньше всего собирался удивлять Козельского. Скорее он отвечал каким-то собственным, еще не устоявшимся мыслям, но, заметив, как лейтенант переменился в лице, улыбнулся:

- Вадим, вы станете хорошим работником только тогда, когда перестанете удивляться. Сомневаться - сколько угодно, но не раскрывать так по-мальчишески глаза, как вы сейчас раскрыли. Впрочем, я сегодня утром тоже раскрыл. Вот почитайте.

Это была обыкновенная телеграмма, вчера только посланная из Ялты на имя Семенистого: "Возьми пальто химчистки погода прекрасная. Борис".

- Ну как? Понравилось?

Козельский положил телеграмму на стол.

- Убили вы меня, Игорь Николаевич...

- Ничего, выживем. Я ведь тоже ранен.

- Что же это может означать?

- Внешне то, что Стояновский не имеет ни малейшего отношения к убийству Укладникова, ничего не знает об этом убийстве и преспокойно отдыхает в Крыму.

- А чемодан? А ботинки? А топорик?

- Прибавьте кровь и следы на полу.

- Ну да!

- Само по себе все это еще ни о чем не говорит. Тем более что неизвестно, чья кровь на вещах. Их могли и украсть. Мы ведь не знаем, были ли они на Стояновском, когда он уезжал.

- Но его остановка в Береговом?

- Это серьезнее, хотя причина остановки нам по-прежнему неизвестна. Судя по тому, что вам удалось установить, в ней больше романтики, чем криминала.

- Простите, Игорь Николаевич, но, по-моему, реабилитировать Стояновского рано. Следы ботинок - факт неопровержимый.

- Вадим, хорошо, что вы так прочно вжились в нашу последнюю версию. Хотя и этому факту можно найти свое, может быть, очень несложное объяснение. А в целом ваш рассказ говорит, как ни странно, больше в пользу Стояновского, чем ему во вред.

- Почему же? Факты...

- Факты - да. Но психологическая сторона... Если цветы предназначались девушке, то, согласитесь, поведение Стояновского не вяжется с тем, что мы знаем. Собираясь совершить убийство, нервный, неуравновешенный человек спокойно расхаживает по оранжерее в поисках красивого букета?

- Ну и что? Букет мог понадобиться с определенной целью. Например, чтобы убедить девушку в своих чувствах, создать атмосферу, в которой она ничего не могла бы заподозрить.

Мазин не стал возражать:

- Допустим... с натяжкой. Ну, а телеграмма?

- А вот это как раз в характере. Нервничает, крутит, изобретает трюки, которые кажутся ему очень хитрыми. Боится, что чемодан попал-таки к нам, и дает телеграмму, чтобы навести тень на ясный день.