Я тебя не отпущу (СИ) - Романова Ульяна "Ульяна Романова" - Страница 15

— Он за вещами Никиты.

— А, ну пошли тогда, раз за вещами, — Роман нагло протянул руку, схватил за талию и прижал к себе, не отрывая при этом взгляда от Андрея. Спорить и отбиваться сил не было, покорно поплелась к своему дому. Андрей шел за нами.

Возле квартиры оба мужчины остановились, я вошла внутрь и вынесла коробку с немногочисленными пожитками Никиты, которые он успел у меня оставить. Андрей забрал мою ношу, брезгливо и надменно посмотрел на Рому, отвернулся и сплюнул на пол, прошептав какое-то ругательство.

— А ну стой, — глаза Ромы мгновенно налились кровью, а кулаки сжались так, что проступили крупные вены.

— Нет, не надо, — я сделала шаг вперед, вцепившись Роме в руку.

— Отпусти, — зашипел он, делая шаг в сторону удаляющегося Андрея, — Вика, отпусти!

Смотрела на взбешённого Рому, который рвался вслед за Андреем и понимала, что ничем хорошим это не закончится. Роман попытался отцепить меня от себя, и я не придумала ничего умнее, как повиснуть у него на шее и поцеловать…

Глава 19

Роман громко выдохнул, сделал еще один рывок в сторону лестницы, а потом громко застонал и перехватил инициативу, зарывшись пятерней мне в волосы, а другую руку опустил на бедра и с силой сжал. Поцелуй жесткий и глубокий, от которого дыхание замирало и колени подогнулись. Упасть, конечно, не дал. Только сильнее перехватил за талию, так сильно прижимая к себе, что кости хрустнули. Никогда я даже представить не могла, что поцелуй может подчинять, поглощать, не оставляя в голове ни одной мысли, только дикое, животное желание принадлежать. Я просто ненормальная, раз испытывала подобные чувства к Роме.

Тем временем Роман приподнял меня над полом и потащил в гостеприимно открытую дверь моего жилища:

— Или хочешь в подъезде? — уточнил он перед тем, как закрыть дверь. Замотала головой, проворачивая замок, — зря, — хмыкнул и снова привлек к себе. Поцеловал шею, одной рукой обхватив грудь и погладив твердую горошину большим пальцем. По телу прошла волна удовольствия, я вздрогнула. Даже сквозь ткань его прикосновения ощущались необыкновенно остро. Рома аккуратно поставил меня у стены и опустившись на корточки снял с меня обувь:

— Неудобно в них, — широко улыбнулся и задрав подол платья, провел дорожку поцелуев по внутренней стороне бедра. Меня повело, вцепилась ладонями в его плечи, пытаясь сохранить равновесие, пока Роман вырисовывал языком узоры на моих бедрах, а указательным пальцем водил по клитору, сквозь ткань кружевного белья, которая была уже насквозь мокрая. Запрокинула голову назад, хватала ртом воздух и застонала, когда Рома отодвинул край трусиков и двумя пальцами вошел. Закинул ногу себе на плечо, придерживая, а другой задвигался внутри. Низ живота буквально горел, двинулась бедрами навстречу Роминым движениям, не в силах сдержать крик, как Рома медленно вынул пальцы, снизу-вверх глядя черными, дикими глазами. Его ноздри широко раздувались, а грудная клетка высоко вздымалась, Роман с трудом сдерживался:

— Хочу тебя, пиздец как хочу, — сквозь сжатые зубы выпалил он.

Резко поднялся, подхватил меня на руки и понес в гостиную, где просто разорвал платье, а следом за ним и белье тонкими лоскутками полетело на пол, я даже пикнуть не успела. Снова привлек к себе, целуя губы, почти кусая, окутывая своим ароматом: горьковатым, смешанным с возбуждением, от которого я совершенно потеряла голову, судорожно снимая с него одежду. Сначала футболку, а потом трясущимися руками попыталась расстегнуть ремень джинсов, но получалось плохо. Рома перехватил мои запястья и сам снял ремень, расстегнул ширинку и стянув джинсы выпрямился, тут же развернув меня спиной к себе и заставил упереться руками о спинку дивана, тут вошел. Я выгнулась дугой от невероятных ощущений, теряясь во времени и пространстве от глубоких толчков, до боли впиваясь пальцами в обивку дивана.

Рома протянул руку, сжал рукой грудь и легонько ущипнул за сосок, унося в водоворот бешеного, ослепляющего оргазма, когда все тело бьет крупная дрожь, слыша только удовлетворенный рык «моя».

— Ты ведь не думаешь, что это конец? — хищно поинтересовался Роман мне на ухо, когда я немного пришла в себя, взял на руки и потащил в спальню.

Мы занимались любовью до рассвета. После первого оргазма Роман не торопился, подолгу лаская и терзая мое тело, доводя до пика удовольствия столько раз, что я сбилась со счета. К утру обессиленная и вымотанная настолько, что даже пошевелить пальцем казалось подвигом, я просто отключилась.

Проснулась и недовольно поморщилась: низ живота ныл, губы горели и припухли, а колени все еще дрожали. Роман спал, лежа на животе и широко раскинув руки, дышал тяжело и рвано, веки чуть подрагивали, а на щеках появился нездоровый румянец. Протянула руку, трогая лоб — кипяток. Рома весь горел!

Превозмогая слабость, поднялась с постели, надела длинную футболку, которая заменяла мне ночную рубашку и потопала в кухню. Налила в стакан теплой воды и вернулась к Роме. Потрясла его за плечо, он резко открыл мутные глаза с воспаленными веками. Молча протянула стакан воды, Рома кивком поблагодарил, с трудом сел на постели и жадно допил до дна.

Я открыла прикроватный ящик, доставая градусник:

— Ты весь горишь, нужно измерить температуру, — и сама не узнавала свой голос: охрипший, надтреснутый.

— Не надо, все путем, — тяжело выдохнул Роман, устало откидываясь на подушки.

— Рома, надо, — с нажимом продолжила настаивать я. Роман скривился, но градусник взял. Сунул подмышку и прикрыл глаза, со свистом вдыхая. Через пару минут я притянула руку, а Роман со смешком передал мне искомый. Посмотрела на показатели и впечатлилась — 39,8! — Нужно срочно вызывать врача.

— Не дизели, Вик, все норм. Не нужны мне твои врачи, без них всегда справлялся, — Рома с трудом ворочал языком, а у меня вдруг открылось второе дыхание и вернулись физические силы. Сбегала в ванную и налила в тазик теплой воды, аккуратно обтерла шипящего и ругающегося сквозь зубы Рому. Он пытался отбиваться, но как-то вяло.

Ближе к началу рабочего дня позвонила Даше, которая весело сообщила, что на работу она выйдет, чем несказанно меня обрадовала.

К обеду прибыл мой знакомый врач, который осмотрев Рому вынес вердикт — острое респираторное заболевание. Написал целый список препаратов, в которых нуждался Роман, исключив только уколы — болезный уперся рогом, наотрез отказываясь. Пришлось бежать в аптеку.

На следующие три дня я превратилась в сиделку самого невозможного пациента, который совершенно не умел нормально болеть! Он постоянно порывался встать и куда-нибудь улизнуть, прием лекарств превратился в бесконечные споры. Рома даже умудрялся отвечать на рабочие звонки, правда больше возмущался, что «эти тупни без него шагу ступить не могут». На второй день болезни так вообще собрался уехать, боясь меня заразить. Не пустила.

Варила куриные супчики и постоянно заставляла пить горячий чай с малиновым вареньем. К концу четвёртого дня температура начала спадать, а общее самочувствие Романа стало меняться в лучшую сторону. Только взгляд был странным. Настороженный. Неверящий. Словно подобная забота для него в новинку. Стал закрываться от меня, огрызаться и каждое слово воспринимал в штыки, мгновенно становясь колючим.

Все это время я спала в гостиной на диване, Роман не позволял даже просто лечь рядом. А спустя неделю я проснулась в пустой квартире…

Глава 20

Пила чай, задумчиво пялясь в стену и гадая, что я сделала не так? Почему он ушел и не оставил даже записки? Я стала настолько ему неприятна, что он не посчитал нужным сообщить, что уходит? В глаза мне побоялся смотреть?

В груди болезненно заныло, а предательское сердце словно тисками сжали. И сама не понимала то ли это мое уязвленное самолюбие, то ли… Об этом варианте даже думать страшно было и мысленно произнести самой себе не получалось. Но в груди горело, а слезы из глаз катились сами собой. Я всегда считала это отдельным видом женского мазохизма — влюбиться в плохого парня и страдать. А оказалось, что и сама я мазохистка. Изощренная. Только вот его напору слишком сложно противостоять. Рома окутывает собой, занимая все свободное пространство: в мыслях, чувствах, желаниях. Он поразительно легко вытеснил из моей жизни Никиту, да так, что я и думать о нем забыла.