Неверный муж моей подруги, часть 2 (СИ) - Хаан Ашира - Страница 4

Уже двадцать восемь дней никто не писал мне номер рейса, время встречи или короткое: «Лана, ты мне нужна». Без сердечек и смайликов, вполне деловое сообщение — я такие регулярно пишу помощнице: «Тина, ты мне нужна».

Только вот от Германа это звучало совсем иначе. Сколько бы раз он так ни написал, читая эти слова, я неизменно ощущала остро-сладкий укол в сердце.

«Лана, ты мне нужна».

На следующий день после визита Германа к нам, когда я так и не нашла его во всем огромном торговом центре, мне приснился странный сон. Будто я забыла, что у меня есть еще один телефон, тайный. Простая китайская звонилка, которую я прячу в подъезде нашего дома между третьим и четвертым этажом — за батареей. И вдруг вспомнив об этом выскакиваю из постели прямо в футболке и трусах, несусь вниз по лестнице, оставив дверь открытой, достаю этот телефон и вижу на нем смс:

«Лана, ты мне нужна».

И геометка.

На которую я нажимаю, не глядя, вызываю туда такси, прыгаю в машину, и она везет меня долго-долго. Заезжает в лес на окраине города, пробирается по разбитой дороге, наконец застревает в какой-то яме. Водитель выходит из нее, достает из багажника моток веревки, открывает дверь и говорит мне:

— Выходи. Тут недалеко осталось.

— А веревка зачем? — спрашиваю я.

— Велено привязать тебя к дереву, чтобы не сбежала, пока он не придет.

— Кто — он? — пугаюсь я.

— Волк. Страшный серый волк, — серьезно отвечает водитель и начинает тянуть меня за руку из машины.

На этом я просыпаюсь в тишине нашей супружеской спальни. Игорь спит, укрывшись одеялом с головой, за окнами только занимался серый рассвет, а я…

Борюсь с собой, чтобы не броситься к батарее между четвертым и третьим этажом и не проверить — вдруг там и правда спрятан телефон, на котором меня ждет сообщение от Германа, что я ему нужна?

И все-таки не выдерживаю. Ощущая себя полной дурой, спускаюсь пешком, не дожидаясь лифта. Разумеется, никакого телефона за батареей нет. Выхожу на улицу и вызываю такси — наверное, отзвуком кошмара и затаенной надеждой, что таксист отвезет меня в лест к страшному серому волку и можно будет перестать беспокоиться обо всем этом треше.

Мой телефон в сумке начинает вибрировать, и я долго роюсь, совершенно ничего интересного от него не ожидая.

Но он еще умеет удивить.

— Привет, — сдавленным голосом говорит в трубке Полина. — Что ты сегодня делаешь?

— Работаю, — честно отвечаю я, закрывая глаза и позволяя холодным волнам страха пройти через меня и молясь, чтобы они не содрали с меня шкуру.

— А, точно… — убито отвечает она, и я слышу в ее голосе плывущие нотки опьянения. — А вечером? Давай встретимся и выпьем, Лан, а? Я не могу больше это все… одна.

Я закрываю динамик телефона и хрипло смеюсь, выталкивая из горла каркающие звуки в потолок машины. Чувствуя себя слишком безумной для этого мира.

Если я поеду бухать с Полиной — история повторится и Герман вернется?

Нет, в этот раз все иначе. В этот раз она знает, что у него есть любовница и разговоры будут вовсе не о том, как прекрасно быть замужем и ни о чем не беспокоиться.

Может быть, мне и надо поехать. Посмотреть на то, какую боль я причиняю человеку, который ничего плохого мне не сделал. Прочувствовать ее до конца — и продержаться еще двадцать восемь дней. И еще двадцать восемь. И еще тысячу, две, три тысячи дней без Германа.

А там, глядишь, отпустит.

— Давай в шесть рядом со мной, — говорю я Полине. — Я скину адрес.

И все-таки, когда я кладу трубку, одна маленькая и слишком умная часть меня шепчет на ухо — ты ведь согласилась не для того, чтобы удержаться. Ты согласилась, чтобы узнать, что происходит с Германом.

Как бы мне ни хотелось себя обмануть — перестать слышать эту часть не получается.

Сейчас. Чего ему не хватало?

Сейчас. Чего ему не хватало?

Когда-то давно я думала, что жизнь — очень простая штука.

Вот правильные поступки — а вот неправильные.

Просто делай то, что правильно и не делай того, что неправильно.

Вот и весь секрет счастья.

Первой проблемой стало определить конкретно: что правильно, а что неправильно.

Как ни странно, в одеяльце, в котором меня забирали из роддома, никто не подложил полное руководство по проживанию жизни. Так что достоверного источника у меня не было.

Приходилось верить людям на слово.

Но чем старше я становилась, тем чаще возникал вопрос — а почему я верю именно этим людям? И откуда они черпают свои знания?

Почему чьи-то чужие представления о том, как правильно, должны управлять моей жизнью? Моей?

С этого момента подчиняться чужим правилам я уже не могла, пока мне не объясняли их смысл. «Ну, просто так принято» и «Так надо» за объяснения не считались.

Как-то вдруг в тридцать лет оказалось, что я теперь совершенно не знаю, как правильно.

И, главное, никто не знает. Не у кого спросить.

Единственный ориентир, который я нашла для себя — не делать людям больно.

До сегодняшнего дня мне удавалось как-то держаться за призрачную надежду, что хоть это у меня получается.

Но когда Полина входит в бар в темных очках в девять вечера, сразу останавливая пробегающую мимо официантку, чтобы попросить бутылку вина, и снимает их, только сев за стол, я понимаю, что обманывала себя.

Ничерта у меня не получилось.

— Что, настолько хреново выгляжу? — она трет красные заплаканные глаза, не замечая, что размазывает остатки туши. — Да, Лан, теперь все мои сорок налицо. Раньше была женщиной без возраста, а теперь он мне отомстил.

Я сжимаю ледяными пальцами бокал со светлым пивом — пьянеть не хотелось, только поговорить. Но, кажется, чтобы догнать ее, надо уже заказывать водки. Она пьяна так глубоко, как бывает лишь на третий-четвертый день возлияний. Не запоя, нет. Просто безостановочного вливания в себя алкоголя.

Мешки под глазами, уставшая серая кожа, морщины на лбу — все исправимо, но всего этого не было еще месяц назад.

— С Маруськой все нормально? — мне нужно промочить горло элем, чтобы суметь выдавить из себя хотя бы этот вопрос.

Полина отмахивается:

— Ерунда. Даже зашивать не пришлось, больше визгу было.

— Хорошо… — тупо бормочу я, не зная, что еще сказать.

Несколько глотков пива меня спасают.

В любой другой ситуации я бы уже сбежала. Но сейчас нет ничего важнее, чем узнать, что происходит с Германом. Я готова выжимать из Полины каждое слово любыми неконвенциональными методами. Мне слишком нужно знать.

— Лан, я сама себя не узнаю… — Полина дожидается свою бутылку вина и смотрит на то, как официантка наполняет бокал, непроизвольно облизывая губы. — Представляешь, отняла у него телефон и сама отправила ей сообщение — расстаемся, мол.

— А она? — спрашиваю я, балансируя между равнодушным знанием о том, что «она», то есть я, промолчала, и имитацией интереса для правдоподобности.

— Не знаю. — Полина делает несколько жадных глотков и только потом обращает внимание на официантку, которая ждет, пока она что-нибудь закажет. — Я еще подумаю, — говорит она ей. А мне: — Герман забрал телефон обратно и молчит.

— В смысле — молчит? — удивляюсь я. — Он же, получается, теперь в курсе, что ты все знаешь?