Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Неверный муж моей подруги, часть 2 (СИ) - Хаан Ашира - Страница 21


21
Изменить размер шрифта:

— Все в порядке, — говорю я Вере. — Прости, я правда в порядке.

Закрываю окно, и в купе становится намного тише — перестук колес не врывается громом в наш разговор. В моей встрепанной ветром голове пусто и звонко. Боль отражается от стенок, шипастым мячиком рикошетит и целит все время в глаза.

Мне просто перестало быть хорошо — поэтому так плохо.

Как наркоманы, даже пережив ломку, больше не получают радости ни от чего в мире.

Потому что вся радость осталась там, где были наркотики.

— В любом случае, все закончилось, — говорю я Вере, откидываясь на спинку сиденья и закрывая глаза. Так меньше болит. — Я осталась одна.

— Одна… — она усмехается так горько, что я неосторожно приоткрываю глаза и морщусь от пронзительных стрел света, втыкающихся в мой мозг. — Ты не одна, Светлан. У тебя есть муж и дети. Вот у меня вообще никого нет. А у вас с твоим любовником есть семьи. Но вы все равно ноете про одиночество.

Я пожимаю плечами, снова осторожно устраивая гудящую голову на подголовнике:

— Наверное, так. И в этих семьях выдают наш паек тепла и любви. Скудный. По разнарядке. И слишком дорогой.

— Вы настолько к этому привыкли, что даже не считаете чем-то ценным то, что вам есть, куда вернуться, — говорит она с усмешкой. Вера сидит напротив, но ее силуэт размыт, я никак не могу сосредоточиться, чтобы увидеть выражение ее лица. Она больше не веселая и не добрая. Она потухшая. — Мне вот больше некуда.

— Ты жалеешь, что ушла от мужа?

Наверное, если бы я могла мыслить ясно, без чугунной боли в голове, я бы не стала задавать этот вопрос.

Бестактный и болезненный.

Но реальность вокруг меня кажется филиалом Чистилища, коридором, ведущим к ядовитым болотам и озерам лавы.

В Чистилище вполне уместна светская беседа на острые темы. Все мы тут грешники.

И точно знаем, за что получили каждую из пыток.

Вот эта огненная капель на пальцы ног — за то, что подумала в роддоме: «Какие уродливые младенцы! Почему у всех нормальные, а у меня нет?» А этот раскаленный браслет на запястье — за раздражение, с которым я встречала свекровь, когда та приезжала помочь с детьми. Назойливое жужжание мухи над левым ухом — за анальный секс. А сверло в висок… О, мое любимое сверло — точно за Германа!

Хотя нет…

Если с Германом сверло пропадало, это значит…

Значит…

Значит…

Логические связи рвутся и плавятся под воздействием боли.

Что это значит?

— Жалею, — говорит Вера неожиданно, и я вздрагиваю, уже забыв к тому моменту о своем вопросе. — Если честно. Кому угодно другому я бы сказала, что — ни в коем случае, даже думать об этом не собираюсь, что это лучшее решение в моей жизни: бросить изменщика. Что себя надо уважать и ни минуты не терпеть такое неуважение!

— Но?

— Но я потеряла тот скудный паек любви, о которым ты говорила. И теперь мне вечно голодно. Если бы я знала, что будет так плохо — я бы попыталась все исправить…

— И простить?

— Даже простить. Вы зажрались, Светлан. Вы хотите быть не только сытыми, но и счастливыми. Но я вас так понимаю…

Интересно, где-нибудь и когда-нибудь в мире еще существует такой откровенный разговор между женой и любовницей?

— Что будешь делать? — спрашиваю я Веру.

— Полгодика перекантуюсь в тихом местечке, чтобы муж угомонился и перестал искать, — вздыхает она. — Он у меня влиятельный человек. Даже в Москве не сумела бы спрятаться, а вот в деревне какой-нибудь — надеюсь, смогу. Деньги пока есть.

— А потом?

— Я немецкий хорошо знаю. Образование у меня медицинское, хоть и неоконченное. Язык подвешен. Учительницей или медсестрой точно возьмут. Я бы с удовольствием огород завела, в земле возилась. У меня знаешь, какие орхидеи росли? Никому не доверяла за ними ухаживать. А гости думали — у нас личный флорист, только мы скрываем, чтобы не переманили.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Когда она говорит про орхидеи и огород, она вновь вспыхивает, как в тот момент, когда вошла в купе и делилась со мной снедью.

Когда про мужа — вокруг нее словно вырастает бетонный забор.

— Но ты же можешь вернуться… — мягко говорю я.

Очень мягко.

Она отвечает быстрее, чем я заканчиваю фразу:

— Нет.

— Почему? — удивляюсь я. — Ты же говорила, что могла бы даже простить. Но не вернешься. Где логика?

— Нет тут логики, Светлан, — усмехается Вера. — Тут сплошные эмоции. В одну секунду я ненавижу его так, как только могу. За то, что украл у меня мою жизнь, за то, что пять лет делал из меня рогатую идиотку — я была счастлива, не зная, что уже несчастна! И эти пять лет он украл у меня задним числом. Когда каждый счастливый день отдельно болит — вот мы с ним гуляли и целовались как подростки, а потом он поехал «на работу». К ней, значит. Сразу после меня. И меня выворачивает от боли! А потом у меня бессонница, и я так скучаю по его рукам, что готова его делить хоть со всеми бабами в мире, лишь бы возвращался ко мне! Потому что он мой — настоящий.

— Как можно уехать от настоящего?

— А ты как уехала? Спокойно приняла, что твой Герман вернулся к жене, даже не боролась. Сама мне сказала, что это настоящая любовь. И отказалась от нее. А?

— Я — это другое.

— Нет! То же самое! Почему вы не сделали все, чтобы быть вместе?

— Что, например?

— Почему вы не развелись?

Я снова прикрываю глаза, ожидая, что сверло, вгрызающееся в висок, увеличит обороты и разогреется добела, уничтожая меня окончательно.

Но неожиданно боль отступает.

На несколько мгновений, потому что призрак мигрени все еще аурой мерцает вокруг моей головы, пульсируя в такт ударам сердца.

Я вдыхаю полной грудью, наслаждаясь украденными у боли мгновениями облегчения.

Почему мы не развелись?

Тогда. Может, разведемся?

Тогда. Может, разведемся?

Почему же мы не развелись?

Конечно, я об этом думала.

Мы. Мы думали.

Вместе и по отдельности.

Не сказать, чтобы нам нравилось красть эти редкие минуты иной жизни.

Не сказать, чтобы нам никогда не хотелось сделать ее целиком — нашей.

Тогда — почему?

Это было где-то в конце февраля. Когда время равнодушного жесткого секса уже прошло, а время нежных командировок еще не настало. Мы все еще чувствовали себя слегка стесненно в обществе друг друга, хоть и знали тела друг друга наизусть, а мысли будоражили и волновали нас, как в первые дни.

Время настоящей близости еще не настало.

Но вот-вот должно было.

Я валялась на кожаном диване в кабинете Германа, задрав ноги в шерстяных колготках на спинку и свесив освобожденные от заколок волосы до самого пола.

Наблюдая за тем, как он наливает виски в тяжелый хайболл и пьет чистый алкоголь, словно воду, я не могла не любоваться этим чужим мужчиной.

В кабинете было, как обычно, темно, светила только настольная лампа, отвернутая к окну.

Дорогие часы на руке Германа отбрасывали холодные злые блики, попадающие мне в глаза, тень острой скулы придавала ему демонический вид, а черные глаза сияли тьмой даже в оконном отражении.

Сердце вздрагивало и замирало от боли при взгляде на него. Словно кто-то тянул сквозь живую плоть тонкую стальную струну с острыми заусенцами.