Исповедь на заданную тему - Ельцин Борис Николаевич - Страница 37

Итак, в перерыве Пленума, когда мы поздоровались, Горбачёв спросил: «Что, с комсомольцами встречался?» Я говорю: «Да, была встреча, и очень бурная, интересная.» «Но ты там критиковал нас, говорил, что мы недостаточно занимаемся комсомолом?..» Я говорю: «Не совсем точно Вам передали. Я говорил не о недостаточно, я говорил, плохо занимаются.»

Он постоял, видимо, не нашёл, что ответить. Несколько шагов мы прошли рядом. Я сказал ему, что вообще, наверное, надо бы встретиться, появляются вопросы… Он ответил: «Пожалуй, да.» Ну, и все. Я считал, что конечно, инициатива должна идти от него. На этом наш разговор закончился.

Вот за полтора года, пожалуй, единственный случай, больше мы не разговаривали, не встречались.

И все-таки, я чувствовал, лёд тронулся. Моё заточение подходит к концу. Начинается какое-то новое время, совершенно неизведанное, непривычное. И в этом времени пора находить себя.

ХРОНИКА ВЫБОРОВ 26 марта 1989 ГОДА

Последний день. Воскресение. Я чувствую по всем своим домашним лёгкое волнение, излишнюю суету. Как-то это передаётся и мне. Но, конечно, моё необычное состояние могут заметить только жена и дети. Кто-то выглянул в окно и с ужасом увидел, что во дворе, прямо у дверей подъезда, уже ждут с теле— и видеокамерами представители западных телекомпаний. Уже несколько месяцев соседство зарубежных корреспондентов стало для меня почти таким же привычным явлением, как и присутствие доверенных лиц. Последние дни я уже не мог шага сделать один, спрятаться от журналистов было невозможно. Я, конечно, понимал, это их работа, их профессия, но честно признаюсь, выдержать такое давление очень тяжело.

А сегодня, понял я, будет пик журналистского ажиотажа. Жена и дети впервые увидят и почувствуют, что это такое, думаю, что произведёт это на них тягостное впечатление.

Мы собираемся, одеваемся почти торжественно, выборы — всенародный праздник, и выходим из подъезда. И тут же на нас накидывается толпа журналистов, советских почти нет, в основном западные. Они зачем-то снимают наш семейный поход от дома до Фрунзенского районного Дворца пионеров, где расположен избирательный участок. Я, честно говоря, не очень понимаю, для чего они запечатлевают эти «исторические» кадры, но они носятся, снимают нас то сзади, то спереди.

А у самого Дворца совсем страшная картина. Примерно сто человек с камерами, светом, вспышками, диктофонами окружают меня, наседают, задают вопросы, перебивая, кричат на всевозможных языках. Прорываюсь сквозь толпу, поглядываю на своих, как они там… Они держатся, но явно из последних сил. Поднялся на второй этаж вместе с этой людской, наседающей на меня массой, зарегистрировался, мне выдали бюллетень.

Я подходил к урне, на меня нацелились десятки объективов. Мне почему-то вдруг стало смешно. Я вспомнил тысячи одинаковых снимков из недавнего прошлого, когда наш стареющий лидер величественно и надолго замирал у урны с бюллетенями, ему явно нравился и этот праздник выборов, и он сам, и завтрашняя будущая фотография на первых полосах всех газет и журналов: «Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного совета СССР товарищ Л.И.Брежнев на избирательном участке…»

И когда на меня наставили телекино— и фотокамеры, я, почувствовал, насколько нелепо это выглядит со стороны, пробормотал: «Так дело не пойдёт, это кадр из эпохи застоя,» — быстренько опустил бюллетень и поспешил на выход. Кажется, меня никто не успел сфотографировать за этим торжественным занятием: опусканием бумаги в щель, все корреспонденты бросились за мной и по дороге снесли кабину для тайного голосования. В общем, мне было искренне жаль членов избирательной комиссии, на них обрушился смерч, ураган, и я попытался, как можно скорее выйти на улицу, чтобы увести всю эту разбушевавшуюся журналистскую братию из здания Дворца пионеров.

Где-то в течение получаса я не мог вырваться из плотного окружения, отвечая на вопросы по поводу выборов, своих шансов, будущего, прошлого, и т.д. и т.п. Наконец, прорвался и почти бегом мы вместе с моей семьёй поспешили от продолжающих нас преследовать журналистов в дом к моей старшей дочери,, который был ближе. Там мы от всех спрятались и могли спокойно отдышаться и как-то осознать то, что происходит сегодня. А сегодня настал решающий день. И этот день подведёт итоги предвыборной борьбы не с соперником, а с аппаратом.

Практически на каждом избирательном участке столицы находились мои бескорыстные помощники, которые, во-первых, тщательно следили, чтобы не были возможны никакие махинации, подтасовки (но я в это не верил, думал, на такое никто бы не пошёл), а во-вторых, они сообщали результаты голосования, когда становились известными самые первые предварительные итоги.

За цифры, практически за каждый голос, мы волновались не случайно Стало известно о неожиданно принятом решении — всех советских служащих, работающих за рубежом в 29 странах, причислить к Московскому национально-территориальному округу. Это была ещё одна, наверное, последняя попытка повлиять на результаты выборов. Всем было ясно, что цифры из-за рубежа поступят самые безрадостные. Скорее всего в каждом посольстве все послушно проголосуют так же, как проголосовал посол. Все-таки это за границей… Именно поэтому в Москве должен был быть явный перевес, чтобы никакие печальные известия из-за рубежа не могли повлиять на результат.

Когда журналисты, дежурившие у подъезда старшей дочери, поняли, что ждать меня бессмысленно и разошлись, мы выбрались из своего убежища и решили просто погулять по городу. Каким-то светлым было это путешествие по Москве. Проходили люди, здоровались, улыбались, желали успеха…

Вечером сообщили предварительные результаты. По всем округам с явным преимуществом я шёл впереди.

К XIX Всесоюзной партконференции готовились все. Готовилось руководство, аппарат Центрального Комитета, многого от неё ждала партия, да и все общество. Сейчас уже можно определённо сказать, что, конечно, конференция смогла дать толчок развитию общества. Однако не стала тем историческим поворотным моментом в жизни страны, каким должна была стать. Некоторые её решения оказались более консервативными, чем состояние общества в тот момент. Например, предложение о совмещении функций партийных и советских руководителей, начиная с Генсека и заканчивая районными секретарями, явилось для людей чем-то вроде грома среди ясного неба. Даже Сталин, помнится, не позволил себе соединить две эти должности… Народ это предложение активно не поддержал, зато большинство делегатов послушно приняли резолюцию на этот счёт.

Как я уже сказал, к партконференции готовились. Тщательнее обычного избирали делегатов, причём избирали по инструкции, разработанной ЦК. В организации псевдовыборов активно преуспел Разумов, первый зам. зав. орготделом ЦК. Все кадровые вопросы были практически в его руках, и потому субъективизм, симпатии, антипатии, протекционизм были проявлены в полной мере.

Я тогда находился как бы в изгнании, работал в Госстрое, и руководству партии, властям, конечно, не хотелось, чтобы я вернулся к политической жизни. А я в себе чувствовал и силы, и желание начать работать по сути заново, да и принципы не позволяли мне спокойно, без борьбы уйти с политической арены.

В тот момент моё выступление на октябрьском Пленуме ЦК по-прежнему для всего народа было скрыто, и, конечно, определённый ореол таинственности веял над всей этой ситуацией.