Интриган. Новый Петербург (СИ) - Чехин Сергей Николаевич - Страница 26

Я предупредил, чтобы он не пил ничего крепче чая и держал наган под рукой — на случай, если переговоры пойдут не по плану.

В Эйре я не сомневался — старик не лгал, к тому же дорожил дочерями. А вот его сынок — слишком темная лошадка, чтобы опираться исключительно на доверие. Как говорится: надейся, а сам не плошай.

Вернувшись в город, я оставил ильвас на попечение горничной и хотел заняться деловыми вопросами — осмотреть предложенной Ритой помещение, проверить счет в банке и нанять бригаду рабочих.

Однако вместо этого меня вызвали на «ковер» к отцу.

Андрей Семенович Старцев (оперативный псевдоним — Чехов) сидел за столом в окружении кип документов и выражением лица очень напоминал родного отца, когда я возвращался поздним вечером с очередной гулянки, куда сбежал без его разрешения и ведома.

— Иногда мне кажется, — начал глава рода, когда я встал напротив, будто нашкодивший школьник, — что это я три года не был дома. Потому что вообще не понимаю, что происходит.

Не успел ты вернуться, как Афина пропала, а по городу поползли странные слухи. О каком-то морском сражении, о частых визитах в Тайную канцелярию и подозрительно тесном знакомстве с Ритой Кросс-Ландау, семья которой прежде держала нас за нищих оборванцев.

Но и это еще не все. Буквально только что мне позвонили из банка и уведомили, что на счет перевели без малого двадцать тысяч рублей. И кто бы мог подумать — Хмельницкие! Семья, готовая убивать и калечить за копейки, невесть с чего расщедрилась на такую сумму. Не хочешь рассказать, что вообще происходит?

Да, именно так меня и отчитывал папа — аж сердце екнуло от тоски и ностальгии.

— Не могу, — ответил, как есть. — Скажу лишь, что все это ради сестры.

— Это не ответ. Когда речь заходит о подобных вещах, нужны подробности. В противном случае, я наложу вето на все твои сделки. Право подписи все еще у меня, как у главы рода. А твоя доверенность аннулирована вскоре после отбытия на фронт — таков закон.

Так что я могу подписать эту бумагу, — Андрей хлопнул ладонью по листу с машинописным текстом, — и кровавые деньги Пана отправятся обратно в его воровскую казну, где им самое место. А тебя ждут серьезные разбирательства, потому что ты нарушил главный принцип нашей семьи — никаких якшаний с бандитами.

А то, что я вижу, меньше всего похоже на честный бизнес. И если ты не подчинишься, я пойду дальше и подниму вопрос о лишении тебя наследства. Моя семья и так в упадке. И я не позволю, чтобы ты окончательно ее похоронил. И потому я требую, чтобы ты оставался дома до тех пор, пока ситуация не прояснится.

— Прости, но я не могу.

— А придется, — в кабинет вошел Орест Пушкин, придерживая ладонью саблю, а следом — двое вооруженных револьверами городовых. — Старцев Гектор Андреевич — у нас есть ряд вопросов по поводу вашей деятельности. Вот повестка — ознакомьтесь и следуйте за нами. А вы, Андрей Семеныч, не волнуйтесь. Вы сделали правильный выбор.

Глава 11

— Вы не имеете права!

— Имеем, имеем, — Орест бережно взял меня под локоть. — Вот документы, вот печати.

— Отец, одумайся! — прорычал у порога.

— Я уже все обдумал, — Андрей подошел к окну и свел руки за спиной. — Или сделаешь по-моему, или ты мне больше не сын. Лучше запятнать честь нищетой, чем кровью. Грязные деньги никому еще не принесли счастья. Уведите его.

— Пошли, — усач в синем мундире склонился к уху и звякнул висящими на поясе наручниками. — Не усугубляй.

Пришлось подчиниться, иначе спор мог перейти в драку, а проблем с домом Пушкиных мне совсем не хотелось.

Из участка свяжусь с Юстасом, и он все разрулит. Час потраченного времени не стоит колдовского боя — я уже видел, чем это может закончиться.

Меня усадили в зарешеченный кузов полицейского грузовика, будто опасного преступника, и повезли в неизвестном направлении.

Ожидал, что как знатную особу доставят в главное управление на площади, однако фургон остановился у заштатного околотка рядом с громадным сталелитейным заводом.

Конвой сопроводил в мрачное помещение с грязным полом и запер в камере. Собственно, весь участок состоял из двух комнат — обезьянника и кабинета. И кроме нас здесь никого не было, даже конвоиры остались снаружи.

Орест же развалился за единственным столом с кипами засаленных папок и телефоном и достал бутылку беленькой. Налил, опрокинул и по привычке занюхал рукавом.

— Эх, хороша. Пожалуй, ради такой прелести и стоит терпеть Пана. Будешь?

— Я требую звонок, — сказал наугад, предположив, что нечто подобное аристократам дозволено.

Полицмейстер разложил на тарелке копченое сало, соленые огурчики и чеснок. И облизнул пухлые губы, с вожделением уставившись на простецкую, но сытную поляну.

— Может, сальцу? Это вторая причина, почему я кое-как перевариваю Хмельницких.

— А третья — взятки? — не удержался от усмешки.

— Нет. То четвертая. А третья — вот, — рядом с блюдом легла краюха ржаного хлеба. — Посмотри — амброзия! Пища богов. Точно не будешь?

— Я требую звонок. Не смей меня игнорировать, Орест. На кону жизнь моей сестры.

— И кому же ты хочешь позвонить?

— Обер-прокурору. Ты мешаешь делу государственной важности.

— Хо-хо… — Пушкин хлопнул вторую и утер порозовевшие щеки. — Медаль получил — и сразу важным и деловым стал.

— Медаль? — я нахмурился. — Какую еще медаль? Мне ничего не вручали.

— Потому что еще не довезли. Из самого императорского дворца едет! — мужчина сделал небольшой бутерброд и целиком сунул в рот. — Говорят, адмирал выхлопотал — за спасение сына. Но такой медали нет, поэтому дадут за отвагу третьей степени.

Не знаю, чем ты заслужил такую награду, но слухи ходят разные. Якобы, помог прикончить контр-адмирала янки. Ох-хо-хо, Гектор. Только с фронта вернулся, а уже ввязался в новую войну. Неужели твой отец прав? И пора бы тебе остепениться, осесть да взяться за голову.

— Ты меня для нотаций здесь запер? — я оперся ладонями на прутья. — Дай поговорить с Юстасом. Ситуация крайне серьезная.

Орест хотел что-то ответить, но тут хлопнула входная дверь, а в коридоре послышались тяжелые шаги и брань.

Двое рослых городовых едва удерживали под руки молодую девушку, которая брыкалась и вырывалась, что заарканенная лошадь.

Мужчин спасали только кандалы на запястьях, и даже с ними бестия умудрилась подпрыгнуть и сбить со стола башню из бумаг.

Теперь понятно, почему лицо разбито, короткие светлые волосы взлохмачены, а заляпанная кровью белая рубаха разорвана на груди.

Довершали образ лихой бандитки кожаная жилетка, штаны и сапоги со шпорами. Хотя узнице больше подошла бы морская форма — мат-перемат стоял такой, что уши покраснели бы даже у боцмана. Причем с пиратского корабля.

— А ну отпустили, псы позорные! Да вы знаете, с кем связались?! Да вас на ремни порежут и в лесу закопают! — и это самое пристойное, что вырвалось из окровавленного рта.

Арестантку кое-как затолкали в камеру и спешно заперли дверь.

Девушка в ярости тряхнула решетку, и, поняв, что уже не сбежать, зверем зыркнула на меня.

Прошла мимо, нарочно задев плечом, и развалилась на нарах с широко раздвинутыми ногами.

И каждым жестом, каждым злобным взглядом пыталась показать, что волчица поймана, истерзана, но не сломлена, и скоро снова упорхнет на свободу.

— Ну-с… — начальник заправился третьей и в предвкушении потер руки. — Пора знакомиться.

Пригладил усы, подтянул ремень и встал напротив. И с гордым видом и сияющей улыбкой произнес:

— Гектор Андреевич Старцев. Варвара Николаевна Пушкина. Совет, как говорится, да любовь.

У меня аж челюсть отвисла. Ожидал чего угодно, но только не этого. И судя по схожей реакции сокамерницы, для нее услышанное тоже стало сюрпризом.

— В смысле? — чуть ли не хором выкрикнули мы.

— А что? — полицмейстер развел руками. — У вас обоих шила в пятых точках. Вот и будете друг за другом приглядывать. Никаких больше авантюр для Гектора. Никаких пьяных драк для Вареньки. И вам безопаснее, и семьям не придется за вас краснеть. Да, Варвара? — голос грянул револьверным выстрелом. — Еще раз твои выходки попадут в газетаы — и я женю тебя на козле. Буквально.