Стажёр (СИ) - Темень Натан - Страница 31

Проснулся резко — шум какой-то. Совсем рядом. А мне муть снилась всякая, про мою Верочку — что она, вся такая красивая в передничке горничной, пыль с рояля сметает. А господин Филинов её ухватил и лапает… по всякому. Подскочил я на лавке, со сна так и подумал, что Верочка кричит.

Выскочил из каморки своей — мама дорогая!

Нет, это не Верочка с хозяином. Большое, мохнатое, страшное. Прёт на меня, ревёт так, что стены дрожат.

Честно, я едва в подштанники не наложил от испуга. Медведь. Здоровый такой, косматый, глаза горят, рычит страшно. А у его ног женщина съёжилась, руками голову закрыла и визжит так, что медвежий рык заглушает.

Если бы я до этого не видел, как наш гоб в собаку перекидывается, точно бы обосрался. Но если другой человек от испуга столбом стоит, мама выговорить не может, то я только злее делаюсь.

Вот и сейчас — смотрю, а медведь-то не настоящий! По шерсти искры синие прыгают, вроде блох, но не блохи, а вроде тех, когда мы с гоблиншей колдовали. Лечили друга моего. У неё тогда ладонь прозрачная стала, и синие искорки так же прыгали.

Магия! Не зверь это, а мираж, иллюзия. Обман.

Пригляделся, вижу — медведь немножко просвечивает, и сквозь шкуру мохнатую виден силуэт вроде человеческого. Только плечи очень уж широкие, шея короткая, и голова как чугунок. Орг, вот кто это!

А медведь поддельный меня увидел, на дыбы поднялся, лапы растопырил, пасть разинул — вот-вот сожрёт. Пасть огромная, глаза как фары, жуть жуткая. Хоть и мираж, а страшно до дрожи.

Ну, я портки подтянул, шагнул к нему. Он ревёт, ко мне лапы тянет, когтищи растопырил, а я руку в пасть разинутую сунул и за язык его ухватил.

Это со стороны кажется, что за язык. Пальцы схватили нос орочий, что внутри призрачной головы медвежьей прятался. Ухватил я орка за нос и давай крутить. "Сделать сливу" — называется.

Попытался он вырваться, а я держу крепко. Ещё для верности шагнул вплотную и за ухо другой рукой цапнул.

Ну орг не стерпел, обхватил меня и давай дубасить, по спине и по плечам. Со стороны, наверно, зрелище что надо: чувак в одних подштанниках медведю голыми руками пасть рвёт. А я прижал орга к стенке и шепчу, тихо, чтобы только он слышал:

— Ты на кого хвост пружинишь, желтопузый? Старшую кровь не признал?

Это я наудачу бросил: вспомнил, как наши гоб с оргом Альфрида боялись и уважали. Да ещё в учебнике, что я пигалице подарил, об этом намекали. Что прибыли орги и гобы вслед за эльвами, и были они их ниже — как слуги или вассалы.

Сработало. Орг как услышал, что я сказал, затрясся весь, колотить меня перестал. А иллюзия пропала.

Косматая шкура на клочки распалась, в воздухе растаяла, как дым. Лапы, когти, морда огромная с горящими глазами — всё исчезло, только орг остался. Один из слуг, что живут в отдельном домике во дворе, сразу видно.

Отпустил я его.

Женщина, что на полу у лап фальшивого медведя дурью кричала, руки от лица отвела, улыбается. А это одна из девушек-служанок оказалась. В одной ночнушке, ноги голые, коса растрёпана, рот до ушей. Смешно ей.

Смотрю — а за медведем вся компания собралась. Тут и лакеи, и служанки, и даже господин Филинов. Но тот на лестнице стоит, за перилами, вроде нет его. Но тоже ржёт как конь.

Отряхнул я руки, говорю:

— Весело тут у вас. В следующий раз двух медведей приводите. Или трёх.

Фыркнул господин Филинов, развернулся и вверх по лестнице ушёл — досыпать.

Девчонки хихикают, друг дружке шепчут что-то и на меня зыркают.

Матвей Прокофьевич стоит в сторонке, и взгляд у него хуже чем у недавнего медведя. Потому что медведь тот ненастоящий. А в глазах у начальника смерть моя — самая реальная.

Глава 23

Мы ехали бодрым шагом. Хорошие лошадки у моего нового босса, резвые, ладные, одинаковой масти — как близнецы. Идут ходко, пофыркивают, радуются прогулке.

Босс на сиденье экипажа с удобством устроился, меховым пледом ноги прикрыл, важный такой. Сидит, окрестности озирает с хозяйским видом.

Рядом с ним Матвей Прокофьевич, глава охраны. Я с кучером, впереди. На запятках орг давешний, тылы прикрывает.

Поднялись утром рано, и покатили.

Мне Матвей оружия не дал, хоть я и охранник. А сам револьвер взял, я видел у него на поясе, под тулупчиком.

Едем по важному делу. У босса здесь заводик небольшой, рядом с заводом— посёлок. Там рабочие живут. Вот и едем — с проверкой.

Вокруг лес весь повырублен, а деревья на постройку этого самого заводика и пошли. Был лес — стал прогресс.

Да ещё подвозят, из соседнего лесочка, откуда звук топоров раздаётся. Пока мы с проверкой ходили, телеги со стволами свежими подкатывали одна за другой. Понятно — здесь доски делают, и прочий материал для строительства.

Заводик работает исправно, рабочие — почти все поголовно — гобы и орки, носятся как угорелые, стараются. Тощие, оборванные, но работают, словно черти.

Я спросил потихоньку, сколько получают, мне сказали. Услышал я, аж поперхнулся. Эх, думаю, обнаглел Димка Найдёнов, когда десять рублей в неделю требовал. Люди, то есть нелюди, за копейки работают и рады. Вон как надрываются. А что делать — в городе работы нелюдям мало, в деревне и того меньше. Не всем же грабить — кошельков чужих на всех не напасёшься.

Босс доволен остался, старшего похвалил, и поехали мы дальше. Но не к себе домой, а по дороге вдоль лесочка.

Едем, господин Филинов озирается, зубом цыкает — как на конфетку.

— Эх, — говорит, — какое место хорошее! Вот этот бы участок, да другой, что по соседству, купить! Я бы развернулся.

— Позвольте спросить, — тут я не выдержал, — что бы вы сделали — ещё одну лесопилку?

— Нет, лесопилка у меня уже есть. Одной достаточно, — буркнул Филинов. — Настоящий завод построить хочу. Станки поставить, корпуса каменные, к ним бараки для рабочих. Чтоб из города не возить.

Оживился босс, меховой плед откинул, руками размахивать стал.

— Зачем в городе нищету разводить? Гобам и оргам запрет дан лишнего плодиться — так они тайно. Наплодят детишек, те на улицу — воровать, милостыню просить. А кто и грабить. У меня же все при деле будут.

— Правильно, — говорю.

— Вот, ты понимаешь, не зря в университете штаны протирал! — горячится Филинов. — А наши власти не желают понимать. Что им — именьице фамильное есть, пшеница растёт, скот плодится — и ладно. Раз в год по весне эльвы прикатят, над земличкой поколдуют — на урожай, и все довольны. А что земля родит всё хуже, так что — на наш век хватит!

— Так если хватает… — засомневался я.

— Сегодня хватает, завтра нет! — отрезал босс. — Сегодня мы на коне — всему миру пшеницу продаём, в золоте купаемся. А они там, у себя, пока мы спим сладко, машин понаделали, без всякой магии. У нас в городе кто на авто ездит? А? Вот то-то и оно. А у них скоро каждый сможет. Веялки, сеялки, того гляди, пахать будут не лошадью, а железом! Тут нам и конец придёт.

— Почему это — конец? — спрашиваю.

— А потому. Не нужны мы им станем, с зерном своим. А не нужны, так и деньги — всё. Сядем мы на жопу, будем лапу сосать. Бери нас голыми руками…

— Так что же вы там, наверху, не скажете, — говорю. — Это же ясно, как дважды — два.

Засмеялся Филинов, аж затрясся весь.

— Молод ты ещё, хотя и с дипломом! Думаешь, всё по уму да по науке в мире делается? У каждого свой интерес. Мне вот участок нужен, чтоб земля, да возле реки, да с лесом. Кто мне её даст? Эльвы здесь право имеют, самый лакомый кусок под себя взяли, травинку сорвать не моги. Им волю дай — лес будет расти от края до края, и ничего в нём не будет, кроме волков и медведей с лосями.

Тут я даже и возразить не смог. Послушать босса, так он везде прав, а другие дурачьё, как на подбор. А Филинов разошёлся, так и сыпет:

— Наши эльвы, конечно, самые лучшие. За границей таких не сыщешь. У них там, за границей, всё больше орги и гобы мелкие, самой вредной породы. Наша община инородов самая большая и для власти много делает. Тут не поспоришь! Никто им не указ, кроме государя. Захочет старший эльв, благородный господин Домикус, чтобы лес стоял вечно — он будет стоять. И государь одобрит, потому что старший эльв для него — первый советник и лучший друг.