Стажёр (СИ) - Темень Натан - Страница 1

Натан Темень

Стажёр

Глава 1

— Стажёр. Стажёр!

Голос начальника. Точно, начальника. Кто ещё может так говорить. Выпрямляюсь, вытираю рот ладонью. В глазах плывёт, во рту — омерзительный привкус рвоты.

— Быстро — обежал поляну по периметру. Пропустишь хоть иголку — смотри у меня!

Это сколько ж мы вчера выпили? Ничего себе отметили день студента. Оглядываюсь. Поляна. Ну такая поляна — пятачок снега, деревья по кругу, из снега между деревьев торчат чёрные прутья кустов. Под деревьями снег свежий, посередине поляны — утоптанный. Следы туда-сюда. Несколько человек — кто в мундирах, кто в пальто. Стоят, смотрят. Смотрят на то, что в самой серёдке.

В середине, в самом центре поляны, на снегу лежит девушка. Руки-ноги раскинуты, как у морской звезды. На обнажённом теле лежат и не тают снежинки. Начиная от ключиц и до низа живота кожа аккуратно разрезана крест-накрест и отогнута в стороны. Как будто распахнулись треугольные лепестки кровавого цветка.

Лицо девушки запрокинуто в небо. Глаза открыты. Широко открыты… Нет у неё глаз. Ох ты чёрт…

Вокруг тела по снегу выведена чёрная полоса. Похоже, баллончиком с краской поработали. Круг изнутри заполнен зигзагами, кружками помельче и всякими загогулинами.

Никто из людей через черту не переступает, все старательно держатся на расстоянии.

Вот к трупу придвинулся человек со старомодным фотоаппаратом, громоздким, угловатым. Встал как можно ближе к чёрной полосе, изогнулся, вытянулся, но умудрился носками ботинок не залезть в краску. Вспыхнуло, зашипело. Яркий свет облизал тело и сгинул. Магний для вспышки — вот что это такое.

— Что скажете, Викентий Васильевич? — мрачно говорит один из собравшихся — пожилой дядька. Пальто на нём тёмно-серое, застёгнуто на все пуговицы, на шее — белоснежный шарф. Рука в перчатке лежит на рукояти трости. Трость — явно дорогая, тяжело упирается в снег.

— Что скажу, Иван Витальевич, — другой дядька, что стоит рядом с пожилым, покачивает головой. Выражение лица — будто лимон укусил. Пальто у него много проще, чем у пожилого, держится на одной пуговице. Шарф выбился и торчит снизу — клетчатый, пёстрый. — Скажу, что придётся сообщать наверх, в его милости канцелярию. Кавалерию вызывать.

Пожилой дёрнул ртом, недовольно так. Тяжело вздохнул, на палку навалился. Вот артист, как играет. И не подумаешь, что обычный реконструктор.

Ох нет, ребята, что-то здесь не так. Я, конечно, пил с устатку и не евши. Но мы ж только что с Альбинкой здесь гуляли. Да, вот на этой самой поляне. Она только что тут со мной была. Альбинка. И никого больше. Как надо было отключиться, чтоб не заметить, что моя девчонка исчезла, а вместо неё появилась компания с косплеем под позапрошлый век? Мужик-фотограф с магнием, по периметру жандармы в мундирах. И я — среди них. А уж так манекен трупа естественно разложить — суметь надо… И вонища самая натуральная.

Тут меня снова начинает мутить.

— Ты ещё здесь? — бросает мне один из мундирных.

Срываюсь с места, бегу с поляны между сосен, через голые мёрзлые кусты.

Там останавливаюсь, жадно вдыхаю зимний воздух. Фух-х, отлегло. Манекен-манекеном, а зрелище гнусное.

Оглядываюсь. Позади, на поляне, стоят люди в мундирах и пальто.

Снова вспыхнул магний. А может, это шутка? Ну, бывает, решили пошутить друзья, заплатили денежку, выехали на природу, а там всё готово — заходи, не стесняйся. А сами сидят рядом, за кустами, на телефон всё снимают и ржут в рукав, чтоб не слышно было. От смеха давятся, пальцами тычут. И я тут — самый смешной клоун.

Ладно. Главное в таком деле что? Виду не показывать. Подыгрывать надо. Если метаться начнёшь, сопли на кулак наматывать, или, ещё хуже — кричать, что шутка надоела, давай по домам уже — всё. Никогда не забудут.

Какой вывод? Делать вид, что так и надо. Сказали — осмотреть периметр, значит будем смотреть.

Снег сминается под ногами, лёгкий, пушистый. Сразу видно, выпал недавно. Поверх немаленьких сугробов. Странно, когда мы в район выезжали, было потепление. Таяло всё.

Чуть подальше, метрах в трёх, сидят на корточках двое в мундирах. Разглядывают что-то. Следы?

Оглядываюсь по сторонам. Надо поддерживать шутку. Я же кто — стажёр. А это — полиция на выезде.

На ветке, торчащей из снега, что-то синеет. Нитка, просто обрывок синей нитки. Может, важно, а может, и нет. А может, такой квест, и это подсказка.

Хлопаю себя по бокам. Внезапно с холодком в груди понимаю, что одежда не моя. Не та, в которой я вышел из дома, чтобы прогуляться с Альбинкой до леса. "Подышать воздухом", как сказала она.

Пальтишко на мне серое, простое. Зато в кармане есть платок. Белый квадратик ткани. Отгоняю паническую мысль о внезапном сумасшествии меня-любимого. Вытягиваю платок, подхватываю им синюю нитку с ветки, аккуратно заворачиваю. Вот и улика. Молодец, стажёр.

Кто-то мяукает. Тонкий, дребезжащий мяв. Тихий, еле слышный.

Смотрю — возле сосны в снегу шевелится комок шерсти.

Наклоняюсь посмотреть. На меня смотрят кошачьи глаза, маленький треугольный рот открывается и выдаёт дрожащее "м-я-я-в".

— Кис, ты здесь откуда?

Я кошатник. Кто-то любит собак, я тоже их уважаю. Но кошаки — это кошаки.

Подхватываю котёнка под пузо — хотя какое там пузо, одна шкурка и рёбра, такой тощий. Котёнок смотрит мне в лицо и жалобно дребезжит. Белый живот, серая спина, лапы в полосочку. Глаза круглые.

— Мя-яяв.

Чёрт, не могу я бросить мелкого кошака обратно в снег. Вздыхаю и сую тощий шерстяной комок за пазуху. Отдам Альбинке, когда эта дурацкая шутка закончится.

Подхожу ближе к двоим в мундирах. Они уже поднялись на ноги, и я вижу, что один держит через платок (такой же, как у меня) малярную кисть. Кисть с круглой деревянной рукояткой, щетина вымазана чёрным. В снегу под ногами углубление, в чёрных же кляксах — как видно, отсюда её и вытащили.

Понятно — тот, кто создавал эту композицию с манекеном, не заморочился убрать мусор за собой. Бросил тут же. Нет чтобы в пакет сложить, донести до контейнера…

Тащим добычу на поляну.

Важный дядька в пальто меж тем кивает всем, разворачивается и уходит, тяжело опираясь на трость.

Второй дядька, как его там — Викентий Васильевич, задумчиво заправляет клетчатый шарф, проводит ладонями по бокам своего пальто, будто отряхивается, и зыркает на меня.

Меж тем появляется ящик для улик. Двое мундирных и я складываем туда добычу под зорким взглядом ещё одного полицейского.

— Бургачёв! — гавкает дядька в клетчатом шарфе. Надо же, какой голос у артиста прорезался.

Мундирный, что стоит возле чёрного круга, дёргается, отвечает:

— Слушаю, господин капитан.

Дядька смотрит кисло, жуёт губами. Видно, недоволен.

— Бери стажёра своего, ноги в руки, и вперёд. Обойти все дома, всех опросить. Кто что видел, кто слышал, всех трясите. Каждую собаку.

Мундирный вытягивается, резко кивает.

— Да, господин капитан!

Бросает мне:

— За мной.

А я стою, пялюсь во все глаза на фотографа. Он как раз возится со своим аппаратом, укутывает его в большой платок. Шапка у фотографа съехала набок, и из-под края высунулся кончик уха. Острого такого, зеленоватого гоблинского уха.

Фотограф будто чувствует мой взгляд, оборачивается, подмаргивает кошачьим глазом, нахлобучивает одним движением шапку обратно на лоб. Подхватывает фотоаппарат подмышку, и шлёпает с поляны вслед за начальством в белом шарфе.

— Заснул, что ли? — рыкает мундирный Бургачёв. — Шевели ногами!

— Я понимаю, голубчик — день основания университета, студенческая вечеринка, дело молодое, — глумливо произносит дядька в клетчатом шарфе. — Но надо же и честь знать. Не напиваться до положения риз.

Вот чёрт. Реконструкторы хреновы. Сами скачут с одной поляны на другую, толкиенисты недоделанные. Реквизит не успевают сменить, грим с ушей стряхнуть. А туда же — голубчик! Ещё и прикалываются…