Миры за мирами (ЛП) - Фульц Джон Р. - Страница 3

— И где же? — спросил он.

— В вечности, — ответила она. Теперь она опять стала старой и морщинистой, её волосы сплелись в сивую паутину.

— Ты не можешь остаться в этом мире, — сказала она. — Ты принадлежишь Стране Смерти. Силой плоти, что мы делили, я приказываю тебе возвращаться. Тотчас же.

Чивейн облачился в серебряные доспехи и оседлал коня. С горы накатывался туман и он въехал туда, оглянувшись один-единственный раз. В последний раз он взглянул на деву. Она махала ему, пока он не исчез из мира живых. Затем лишь горная ведьма осталась стоять у пещеры. Она вытерла набухающие слезами глаза и отправилась спать. Завтра она начнёт готовить пещеру к появлению ребёнка.

Чивейн ехал сквозь туман, пока перед ним не сформировался серый мир Страны Смерти. Руины повергнутых цитаделей и павших городов лежали окрест по всей пыльной равнине. В воздухе плясали и трепетали видения. Безжизненное небо было серебряным и полным мерцающих чёрных звёзд. Впереди высились Великие Врата, где души мёртвых уходят в загробную жизнь.

Перед Вратами стояла могучая фигура. Тень Барейна Ястребиного Сердца подняла свои двойные секиры, впившись в Чивейна взглядом из-под рогатого забрала.

— Я говорил, что встречу тебя здесь, — сказал Ястребиное Сердце. — Теперь мы снова станем биться. Во веки веков.

— Нет, — ответил Чивейн. — Я устал от сражений. — Он снова старел. Его броня и меч покрывались ржавчиной, борода удлинялась и белела. Сила покидала его члены. Рыцарь сполз со своего коня и опёрся на сломанную колонну.

Призрак Ястребиного Сердца топнул по костной пыли, чтобы запорошить его.

— Бейся! — настаивал Ястребиное Сердце. — Ты должен! Или я уничтожу тебя одним ударом этих секир.

Чивейн рассмеялся. — Ты не сможешь убить меня. Я уже мёртв. Как и ты. Сражаться здесь будет бессмысленно.

— Нет! — проревел Властелин Всадников. — Мы будем сражаться снова и снова, всю вечность. Вставай, южный человек! — Он занёс огромные секиры над головой Чивейна.

Чивейн швырнул свой ржавый меч к ногам завоевателя. — Я испытал больше, чем мне причиталось от утех жизни, — сказал он. — Но теперь всё это кончилось. Я желаю лишь покоя. — Он зевнул и откинулся головой на изломанный мрамор.

— Да будет так — промолвил Ястребиное Сердце. Он махнул огромной секирой по дуге, срубив с плеч голову старого рыцаря. Заржавленные кольчужные звенья и кровь разбрызгались в пыли. Ястребиное Сердце высоко поднял голову Чивейна, в насмешку над тем, что герой сделал с ним в мире живых. Он забрался на коня Чивейна и въехал на нём через Врата в Страну Смерти, возглашая о своей победе.

Сразу же за Вратами голова Чивейна расплылась прядями тумана в кулаке Ястребиного Сердца. Властелин Всадников оглянулся назад, сжав опустевшие пальцы, но Врата исчезли в сером тумане. Полчища демонов подкрадывались к нему, привлечённые отзвуками его бахвальства. Он рубил по ним обеими секирами, но не мог прорезать их плоть. Они смеялись и верещали, как обезьяны, пока его лезвия со свистом пролетали сквозь призрачные тела. Демоны вырвали секиры из его рук и утащили его, кричащего и упирающегося к громадной яме, где над колоннами дыма и пламени взлетали вопли проклятых душ. Они приковали Ястребиное Сердце к стене пылающей бездны и приступили к первому из бесконечных мучений.

Мысли Чивейна колыхались на ветру, словно цветы лотоса. Он помнил удар огромной секиры и ничего больше. Он слышал гудение небесных токов, что текут между мирами. Рассеянные мысли, будто мотыльки, слетались к крошечному и неколебимому пламени, золотой точке солнца в бесплодной пустоте. Великое спокойствие снизошло на эти разодранные клочья сущности. Они согрелись, уменьшились и смешались со сновидениями, плавающими в растворе совершенного спокойствия. То, что осталось от Чивейна, бесконечно малая искра, устроилась в своём новом доме. Заснув там на девять месяцев.

В день яркого света и боли он вновь вернулся в мир. Повитуха вытащила вопящего младенца из чрева ведьмы. Колдунья потеряла при родах слишком много крови. Она лежала при смерти, с розовым новорождённым на руках.

— Чивейн — сказала она повитухе. — Его имя Чивейн.

— Это имя героя, — ответила повитуха. Она смотрела на круглое и нежное лицо младенца. У него были голубые глаза и что-то львиное мерцало в их глубине.

Ведьма кивнула. — Возьми его, воспитай его с любовью, — сказала она. — Он вырастет высоким и сильным, как его отец. И когда снова появятся вопящие налётчики с севера, как всегда алчные до нашей крови и золота, он будет там, чтобы встретить их. Все узнают его имя. — Она один раз поцеловала сына в безволосую головку и умерла.

Повитуха забрала маленького Чивейна из пещеры и унесла в долину. Её народ аккуратными рядами сажал весенние посевы вдоль речного берега. Тёплый ветерок играл верхушками ив. Она принесла дитя в свой скромный дом, называя всем его имя, когда проходила мимо.

Однажды вечером, когда ребёнок спал в своей колыбели, она нашла двуручный меч, лежащий у очага. Никто в деревне не признавался, что оставил его там, и никто не мог даже позволить себе подобное оружие. Его ножны были из древней кожи, усеянной самоцветами и золотыми инкрустациями, сам же клинок выкован из чистейшего серебра.

Она положила меч на колени и наблюдала, как дремлет младенец. Столь спокоен, столь полон блаженной невинности. Увы, это было лишь мирное время: мир никогда не бывает долгим.

Снаружи стенал холодный северный ветер, обещая отомстить Стране Ив.

Она укрыла серебряный клинок в яме под своей хижиной.

Он будет лежать там, покуда не понадобится Чивейну.

Яэль Струнный

Среди палаток, где солдаты шептались о пауках и колдунах, расхаживал менестрель и бренчал на своей гитарре. Тут и там он останавливался рассказать байку или спеть песню, ободряя сердца слушателей. Везде, где он проходил, разговоры от возбуждённого беспокойства обращались к самоуверенной браваде. Фермерские отпрыски и необстрелянные рекруты сравнивали себя с героями песен менестреля. Они таращились на его багряно-золотой плащ, когда он проходил поблизости, приглашали его к своим кострам и предлагали подогретое вино за любимые напевы.

Яэль Тараска угождал им всем. Таков был долг, наложенный на него королевой Шарока. Семь лет она держала Яэля при себе придворным менестрелем и дорожила силой его голоса. Однако теперь присутствие Яэля требовалось её солдатам гораздо больше, чем ей. — Такие люди, как ты, бесценны во время войны, — объяснила она ему, — ибо твой язык воодушевляет других отдать жизнь во имя престола. Твои песни заставляют воинов жаждать славы. Ты отправишься с полководцем Анко в долину Эзерель.

Так Яэль сменил комфорт дворцовой жизни на грубую палатку среди грязи и куч грифоньего помёта. Легионы Шарока разбили свой лагерь севернее долины, десять тысяч шатров и походных костров под шелестящим знаменем Льва и Ястреба. Сапоги Яэля из прекрасной шарокской кожи измарались в лагерном соре и он лишился еженощного общества дворцовых куртизанок. Если он не мог заставить себя съесть жалкую солдатскую порцию, то его живот оставался пустым. Полководец Анко и его лейтенанты вкушали великолепные яства в огромном шёлковом шатре позади палаточных линий. Но лишь покорители грифонов, Рыцари Королевского Дома, могли получать деликатесы с королевского двора. Яэль довольствовался имеющимся под рукой вином.

«Скоро, — напоминал он себе, шатаясь от палатки к палатке, — битва наконец-то произойдёт и я вернусь во дворец». Этой ночью он не сможет заснуть, поскольку полководец Анко велел ему развлекать войска до рассвета. Анко хорошо знал подкрадывающийся страх, грызущую жуть, что колеблет решимость неиспытанных воинов в ночь перед атакой. Он знал, что Яэль Струнный своими песнями может вызывать у воинов отвагу. Менестрель считал себя везунчиком за такую обязанность. Большинство воинов, которым он пел этой ночью, завтра погибнет в долине. Лучше уж петь для королевы, чем умереть за неё.