Миры за мирами (ЛП) - Фульц Джон Р. - Страница 19

Месяц спустя мы услыхали от прохожего траппера, что Бун пересёк большую реку, отправившись на север, сражаться с красномундирниками. К этому времени мы устроили неплохую жизнь в нашем новом имении. Когда мой отец и его люди не уходили охотиться, они таскали камни от большого ручья и сооружали фундамент нового замка. Потребовались бы годы, чтобы завершить это — возможно, вся его жизнь — но он твёрдо решил выстроить цитадель, не уступающую той, которую покинул. Мать с Миарой ухаживали за большим огородом между хижин, посадив картофель, лук, морковь и кукурузу. Что до меня, то я тренировался стрелять из кремнёвого ружья и тем летом добыл своего первого лося. Я даже освежевал его своим собственным ножом. Я учился быть мужчиной. Однажды я унаследую замок, который мой отец складывал из неотёсанных камней этой земли.

Когда осенний холод одарил поцелуем воздух долины, яркие красный, золотистый и рыжий цвета заполонили ветки и покрыли землю. Материнский сад принёс урожай, а отец доделал подземный погреб и основной фундамент своего нового замка. Я хорошо познакомился с четырьмя вилланами. Их звали Уолтон, Бейкер, Монро и Диллон. Я думал о них, как о своих дядюшках.

— Ещё больше людей придут и поселятся здесь, — говорил нам отец, когда мы сидели в хижине у очага и попивали сидр, с животами, набитыми материнской стряпнёй. Она положила голову ему на плечо, пока мы с сестрой сидели и выслушивали его мечты. — Каждый месяц всё больше поселенцев прибывает из Старого Света. Им потребуется хорошее место, там, где они смогут собраться, процветать и быть свободными. Таким местом и будет графство Каррик.

— А как насчёт той кровавой революции? — спросила его мать. В нашей семье она вечно мучилась всякими опасениями. В основном прагматичного толка. — Говорят, что туземцы вытесняют поселенцев с большой реки. Многие из них скапливаются в городе Буна, как в убежище или отступаются и возвращаются назад через горы.

— Не нас, — ответил отец. — Мы в безопасности так далеко на юге. Вдобавок, у нас есть оружие и теперь мы лучше стреляем, чем когда только прибыли. Даже Кормак у нас — меткий глаз. — Он улыбнулся мне, но мать осталась при своём мнении. Я вспомнил чикамога, их окровавленные лица и перерезанные горла. У меня всё ещё оставался тот синий самоцвет. Я хранил его у себя в кармане, на удачу.

Я в одиночку ушёл в леса, со своим кремнёвым ружьём охотиться на диких индеек, когда шауни[10] нашли долину. Мне на глаза попалась жирная птица, но тут я заметил чёрный дым, поднимающийся в бледные небеса. Было холодно, но снег ещё не шёл. Я помчался назад, к хижинам, дыхание обтекало плечи белым потоком. Я взобрался на восточный хребет и посмотрел вниз, и с первого взгляда понял, что произошло.

Обе хижины были охвачены пламенем, а огород втоптан в грязь. Все коровы и мулы валялись мёртвыми, утыканные стрелами, а лошади пропали. Я нашёл свою мать, лежащую среди срубленной кукурузы, её длинное платье почернело, залитое кровью. В груди у неё, прямо в грудной кости, торчал томагавк с каменным оголовьем. Разрезы пересекали её руки и ноги. Задыхаясь от ужаса, я изливал слёзы и рвоту на окровавленную землю. Тело моего отца лежало в нескольких ярдов, почти разрубленное на части. Я пытался крикнуть, но не смог издать ни звука. Я никогда этого не мог. Не кричал даже, когда был маленьким.

Налётчики убили и моих дядюшек. Тела Уолтона и Бейкера были ужасно изувечены. У бедного Монро пропала голова. Я не смог найти тело Диллона, лишь его сломанное ружьё. Они упорно отбивались… пятеро мёртвых туземцев лежали вокруг. Брошенные своими же соплеменниками на корм воронам. Придя в себя, я изучил трупы индейцев. Это были не чикамога. Их лица выглядели по-иному, а боевая раскраска была чёрной. Это северные налётчики, шауни из-за большой реки. Они никогда не бросят эти древние охотничьи угодья. Нет, пока хоть один из них живёт и дышит.

Душащая паника навалилась на меня. Миара. Моя сестра… где она? Я искал везде и не находил тела. Пошёл холодный дождь и затушил пламя, пожиравшее хижины. Я перерыл почерневшие, дымящиеся развалины. Обнаружил обугленные кости Диллона. Но ни единого признака моей сестры. Наконец я обнаружил жёлтый чепец Миары, лежащий поодаль в нескольких сотнях ярдов, окружённый следами копыт скачущих лошадей.

Они забрали её. Я слыхал, как лонгхантеры поговаривали о туземцах, которые так делали. Они забирали юных девушек и воспитывали их, как рабынь или жён. Так же поступали и с некоторыми племенами.

Я рухнул на колени прямо в грязь и оплакивал Миару, а когда поднял глаза, прямо передо мной стоял гном. Дождь стекал с его спутанной бороды. Маленькое личико имело цвет свежевспаханной почвы и, как ни странно, в промокших гномьих космах росли листья. Его синие глаза смотрели на меня. Это выражение морщинистого лица могло быть лишь жалостью.

Я вытащил из кармана синий камень и держал его на ладони, словно я мог отдать его назад, обменять на жизни моей семьи. Но их отнял не гном. Я рыдал у его босых ног, которые походили на древесные корни, вырастающие из грязи.

Он протянулся корявую руку и ухватил мою ладонь. Гром грохотал над долиной, когда мы начали тонуть. Мы проплывали вниз, сквозь грязь, как два клочка бестелесной дымки. Мы двигались сквозь саму землю и я подумал, что, наверное, сплю. Ночной кошмар. Как ещё можно было объяснить это втягивание в твёрдое вещество земли, словно в тёплую воду? Разве что… разве что я помешался. Увидеть свою семью вырезанной… может быть, я сошёл с ума. Или это была часть кошмара?

Моё зрение прояснилось и звуки бури смолкли. Теперь мы с синеглазым гномом стояли в подземной пещере. Колонны из неотделанного камня вырастали из пола и сужались в блестящие острия. Мы были не одни здесь и вокруг царила не полная тьма. Глаза дюжины или больше гномов вперялись в нас из всех уголков пещеры. Словно драгоценности, удерживаемые перед светом пламени, они мерцали и омывали меня пестрящим светом, напомнившим мне церковные витражи.

— Сын Каррика, ты знаешь, кто я? — спросил гном. Его крохотная рука всё ещё сжимала мою собственную. Я дрожал, хотя в пещере не было холодно.

Я кивнул. Дедушкина история никогда не выходила у меня из головы.

— Пак’о’лин… — запинаясь, пробормотал я.

Мои глаза застилали слёзы и сажа. Это было первое слово, которое я произнёс за всю жизнь. Но изумление этим чудом ускользнуло от меня. Ибо ускользнуло и всё остальное.

Синеглазый гном кивнул и улыбнулся. Его зубы походили на необработанные золотые самородки.

— Мы вернули тебе назад твой голос, — произнёс Пак’о’лин, — и вместе с ним силу Древних Обычаев. Ибо вы никогда не забывали Обет Гоба… Вы, кто слушал… и учился у Диармуйда Верного. Теперь же пойдём с нами и позволь нашему королю сдержать своё слово. Там, наверху, для тебя не осталось ничего.

— Нет! — Закричал я. — Там Миара! Моя сестра… я не брошу её. Я скорее умру!

Гномы придвинулись ближе ко мне, сузив яркие глаза и обмениваясь заинтересованными взглядами. Теперь я отчётливо их различал. Кожа их носила все оттенки почвы и камня, некоторые из них были выщерблены и надколоты, будто миниатюрные статуи. Они носили бронзовые шлемы древнего вида, а некоторые — ещё и тёмные шерстяные плащи. Самоцветные ожерелья висели на мощных шеях и драгоценные камни мерцали на коротких пальцах. Некоторые носили древние бронзовые или железные нагрудники и, тогда как одни щеголяли босыми каменными ногами, другие расхаживали в медных башмаках, подбитых золотом. В их бороды вплетался мох, лишайник, листья и колючки. Несмотря на морщинистую кожу и грубые лица, вблизи они не казались такими уж уродливыми. Их щёки были пухлыми, как у детей и они часто улыбались, даже нашёптывая о тайном и смертельном. Они носили короткие изогнутые мечи в разукрашенных самоцветами ножнах. Я вспомнил глотки девяти чикамога в горах… аккуратно перерезанные от уха до уха кем-то, кто не оставил следов.