Магический код - Егорова Ольга И. - Страница 10

Вот ведь взять хотя бы для примера ту самую утреннюю девчонку. Несуществующую, пригрезившуюся, придуманную утренним солнышком, нарисованную в воспаленном мозгу разомлевшим под лучами этого солнышка воображением. Девчонка — хорошая, такая простая и забавная, с сине-зелеными глазами и смешными косицами, торчащими в разные стороны. Появилась — и исчезла, словно не было ее. Спрашивается, почему исчезла? А потому, что таков закон жизни. Его, Ивана Ламихова, модного дизайнера из российской глубинки, жизни. Закон, согласно которому все хорошее, простое, забавное, с сине-зелеными глазами, смешными косицами и так далее, из его жизни немедленно исчезает. Видно, не заслужил он ничего такого вот сине-зеленого с косицами. А заслужил только тяжесть неба, уставшего висеть над миром за эти долгие тысячелетия его существования. Эх…

В голове гудело набатным колоколом, кровь пульсировала в висках с такой силой, которой хватило бы для работы скромной гидроэлектростанции. Иван чувствовал, что сил подняться с лестницы и одолеть оставшиеся пять маршей у него просто нет. Привалился плечом к стене, вяло поразмыслил о том, что если уж суждено ему сидеть на лестнице до самого утра, то нужно обеспечить себе хоть какой-то комфорт. Стена оказалась холодной, плечу на ней было неуютно. Ничего, утешил он себя, рано или поздно плечо нагреет стену, она станет теплой, и плечу будет уже не так неуютно. И еще подумал о том, что все-таки не нужно было так напиваться. С горя ли, со злости ли, все равно — не нужно было.

Внизу послышались тихие шаги. В глубине души Иван понадеялся, что шаги затихнут на уровне второго этажа, потому что подниматься пешком выше — это уже патология. В отеле два исправно работающих лифта, нормальный отдыхающий человек ни за что в жизни не попрется пешком в такую даль, если он, конечно, не пьяный и не боится встретиться взглядом с собственным отражением в зеркале. Если бы в лифтах не было зеркал, Иван и сам бы ни за что в жизни не пошел пешком.

Но шаги на уровне второго этажа не затихли. Кто-то продолжал свое путешествие по лестнице, и вот сейчас, совсем скоро, этот «кто-то» появится в пределах обоюдной видимости, и увидит Ивана, и осудит его за то, что он, такой пьяный и некультурный, сидит здесь прямо на ступеньках, и усмехнется презрительно, или, не дай бог, посочувствует, или, что еще ужаснее, помощь свою начнет предлагать…

Иван заранее поморщился от такой перспективы — и тут же ее увидел. Она оказалась той самой стриптизершей-лесбиянкой. Вот в ней-то и причина всех бед, тут же со злостью подумал Иван, ну а если не всех бед, то по крайней мере его паршивого настроения в этот вечер. Ну уж нет, просто так теперь она от него не отделается, уж он ей сейчас выскажет… Выскажет все, что думает по поводу демонстрации всяких извращений под видом высокого искусства… Благо дело, французский язык знает почти в совершенстве, спасибо родной спецшколе и хорошему преподавателю…

В черных ее глазах сперва мелькнул испуг. Она шла прихрамывая на левую ногу, это Иван сразу успел заметить, и даже успел подумать о том, какого же тогда черта эта французская дура поперлась пешком по лестнице, если у нее так сильно болит нога. И еще успел подумать — как же она с больной ногой танцевала? Или нога у нее заболела уже потом, после танца, но тогда какого же черта она поперлась пешком…

Рывком отодвинувшись от стены, он переместился на самую середину ступеньки, загородив таким образом стриптизерше проход. Та замерла в двух шагах от него, подозрительно, но теперь уже без страха уставившись на Ивана. Он некоторое время не поднимал глаз, рассматривая босые ступни ее ног. Черные лакированные туфли на шпильке стриптизерша почему-то держала в руках.

— Bon soir, madame![1] — выговорил он на безупречном французском, встретившись наконец с ее растерянным взглядом. — Ой vous depechez-vous? Voulez-vous passer avec moi cette soiree magique? A moins que votre amie ne replique pas…[2]

Стриптизерша молчала.

— Est-ce que vous n'aimez pas les homes tout a fait? — не унимался Иван. — Meme riche et charmant comme moi? Peut-etre je vous parais un peu ivre? Ou…[3]

Дальше она слушать не стала. Просто протиснулась в узкую щель между стеной и Иваном и пошла вверх по лестнице. Иван обернулся вслед:

— Madame, vous ne me repondez…[4]

— Да пошел ты, — беззлобно ответила мадам на чистейшем русском языке. И добавила, вздохнув: — Напился, сидишь тут на лестнице… И без тебя тошно…

В следующий миг ее уже не было — она исчезла в лабиринте лестничных маршей. А в следующий миг… В следующий миг Иван почувствовал, что вот сейчас, вот именно в эту секунду, все оставшиеся шесть этажей и все турецкое небо вместе с турецкими звездами дружно свалятся на него и придавят его к земле… Потому что голос этот он уже слышал, и девчонку эту уже видел, оказывается, утром, и была она никакой не стриптизершей, а той самой, той самой девчонкой с дурацкими косицами и сине-зелеными глазами… Только теперь волосы свои распустила и глаза сине-зеленые поменяла зачем-то на черные, запасные…

Господи, да неужели такое бывает? Шесть верхних этажей и небо со звездами почему-то все медлили, не торопились падать на Ивана, впечатывать его в землю… Тогда, может быть, он успеет?

Вскочив со ступеньки, забыв про головную боль и про все на свете, он в три прыжка одолел один лестничный марш, второй… Прислушался — и не услышал ни звука. Сбежал. Окинул быстрым взглядом коридор пятого этажа, никого не увидел, помчался на четвертый… Но ни на четвертом, ни на шестом, ни на одном из восьми этажей ее не нашел. Вокруг не было ни души — только цветы в напольных глиняных горшках, только ковры и коридоры… Абсолютно пустые коридоры… Светло-зеленые, длинные, бесконечные, как в наркотическом сне.

Он снова опустился на ступеньку, снова свесил голову, размышляя о том, не нанести ли по возвращении на родину визит к психиатру. Твердо решил сидеть на лестнице до утра, но потом, случайно ухватив взглядом надпись на металлической табличке, привинченной к стене, понял, что уже поднялся на свой этаж и глупо сидеть на ступеньке, когда в десяти метрах от этой ступеньки есть ванная комната с горячей водой и просторная постель… К тому же еще и чемодан собрать надо…

А напиваться вот так, до белой горячки, он больше никогда не будет.

Два месяца спустя

Осень выдалась великолепной. Она словно сошла со страниц школьного сочинения — золотая по преимуществу, с зелеными, багровыми, шоколадно-коричневыми и оранжевыми вкраплениями, с нежно-голубым небом, по которому тянутся в теплые страны стаи перелетных птиц, с желтым и теплым солнцем. С запахами догорающих листьев и прелой земли, с прозрачными лужами и по-летнему теплыми дождиками. Как не добавить в конце такого сочинения: «Я люблю осень»…

— Все-таки я люблю осень, — почти мечтательно вздохнул Иван и покосился на своего давнего школьного приятеля, Юрку Трепакова, который в этот момент сосредоточенно выпускал пузырьки воздуха из шприца с раствором обезболивающего.

— Открой рот, — приказал Юрка, давая понять, что лирические бредни про осень в данной ситуации совсем не уместны.

Осень со всеми ее красками, запахами, перелетными птицами и желтым солнышком уютно расположилась за окном Юркиного кабинета. Иван сидел в большом удобном кресле, нарядный, в белоснежном переднике. Запрокинув голову, он щурился под ярким светом хирургической лампы и размышлял о том, что толкает нормальных в общем-то людей выбирать себе вот такую ненормальную специальность — зубной врач. Какое, интересно, удовольствие — быть зубным врачом? Впрочем, наклонности садиста Иван заподозрил у приятеля еще в первом классе, когда тот вдохновенно оборвал лапки пойманному в спичечный коробок домашнему таракану, после чего смыл несчастное насекомое в унитаз.