Соблазнительный маленький воришка (ЛП) - Бренди Меган - Страница 58

— Моя мать мертва. — Это вырывается в спешке, как будто произнесено, одним словом.

Бастиан не напрягается от моей вспышки, и его брови не хмурятся. Он просто смотрит, поднимая руку так, что костяшки его пальцев могут скользнуть по линии моего подбородка, побуждая меня сказать больше.

— Она умерла, когда мне было восемь. Яд, но мой отец отказывается признавать, что это было сделано чьей-то другой рукой. — Мой взгляд метается между его глазами. — Хочешь знать почему?

— Да, детка, хочу, — бормочет он, все еще прикасаясь. Всегда такой внимательный.

— Потому что это означает, что кто-то выступил против его семьи, что она умерла, потому что любила его. Кто-то, вероятно, думал, что это поставит его на колени, уведет на некоторое время, чтобы они могли ворваться и смести нас. — Я сглатываю, понижая голос. — Они были неправы. Он даже не плакал, по крайней мере, я этого не видела, но он взял отгул, чтобы какое-то время побыть с нами дома. Через несколько дней мы снова начали засыпать, но я всегда просыпалась посреди ночи, и его больше не было в комнате. Почти каждое утро он проводил в своем кабинете, все еще одетый в то, что было на нем накануне вечером. Он отказался от сна и свободного времени, чтобы быть рядом с нами, но никто так и не смог пройти за ворота, даже если бы попытался. Я вернулась сюда через девять дней после того, как моя сестра нашла ее, и в конце концов, все выглядело так, словно ее никогда и не существовало.

— Что ты имеешь в виду, под возвращением сюда? — Спросил он.

— Что?

Он немного отстраняется.

— Ты сказала, что вернулась сюда, но она умерла, когда тебе было восемь.

Мои губы растягиваются в сторону, и по какой-то причине я отвожу от него взгляд.

— Я живу здесь уже долгое время. Я появилась здесь всего за несколько недель до ее кончины.

— Но тебе здесь нравится?

Теперь я улыбаюсь, и мой тон становится мрачнее.

— Да, мне здесь нравится, но что тут не любить, верно?

Я падаю на спину, оглядывая пространство, и он падает и делает то же самое, уставившись на хрустальную люстру и красивую лепнину в виде короны.

— Красивые вещи ни хрена не значат, богатая девочка. — Его рука находит мою на одеяле, его пальцы переплетаются с моими. — Но ты это уже знаешь.

Потому что хорошие вещи некрасивы, они темные, неряшливые и сбивающие с толку, и носят кожаные куртки. Резкий выдох вырывается у меня из ноздрей, и он слегка сжимает меня. Мое сердце чувствует крошечный толчок, и беспокойство, связанное с тем, что, черт возьми, я делаю, кружится у меня в голове. Это чувство чуждо, опасно.

Любовь убивает… Не то чтобы я люблю его, но, возможно, он мне нравится слишком сильно, и, хотя это, что бы это ни было, может быть бесплатным, это все равно будет стоить дорого.

Но что, если я действительно люблю его?

Нуждаясь отвлечься, я спрашиваю:

— Ты ходишь в школу?

— Когда мне этого хочется. — Его губы кривятся, а когда мои этого не делают, он дергает плечом. — Я многое пропустил на первом курсе, когда мой отец потерял работу и вымещал это на мне, так что я должен был закончить в прошлом году, но это не имеет значения. Сдал выпускные экзамены вскоре после того, как поступил в Брейшо.

— Значит, ты умный задира?

Уголок его рта приподнимается.

— Так и есть. Я выпускаюсь только сейчас, чтобы это не вызвало вопросов. Социальные работники время от времени заходят в детский дом, забирают детей, и я не мог допустить, чтобы они задавались вопросом, кто я такой и все такое. Лучше всего, когда все кажется, на своих местах, так что я разобрался с этим.

— И я полагаю, это хорошо для… бизнеса?

Он кивает.

— Это здорово для бизнеса. Прямо как маленький секретный клуб для гангстеров и мафиози.

Каждый мускул в моем теле напрягается, и Бастиан смеется, его свободная рука скользит по груди.

— Ну же, девочка, ты уже знала, что я знаю.

Он прав, я знаю, и он все еще здесь. Все еще вламывается туда, куда ему не следует. Все еще называет меня своей.

— Мой отец надрал бы мне задницу, если бы я хотя бы подумала о том, чтобы не приходить на занятия, когда мне этого захочется.

— Он мог бы попытаться.

Я перевожу взгляд на Бастиана.

Он приподнимает темную бровь, провоцируя меня задать ему вопрос, и тихий смех покидает меня. Его грубая ладонь ложится на изгиб моего бедра, притягивая меня ближе, так что я кладу голову ему на грудь, проводя пальцами по его разгоряченной коже.

— Тогда хорошо, что мне нравятся мои занятия, а?

— Такая хорошая девочка, — поддразнивает он, его губы скользят по моему виску.

— Всегда. — Я закрываю глаза, но как только мое тело успокаивается, сексуальная дымка официально рассеивается, мой разум снова приходит в состояние повышенной готовности. — Мне нужно привести себя в порядок.

Поднявшись на ноги, я запираюсь в туалете и быстро прихожу в себя, позволяя голове немного проясниться, пока я мою руки, глядя на себя в зеркало. Моя кожа раскраснелась, шея и грудь отмечены так много раз, что не сосчитать, и я улыбаюсь, вытирая руки полотенцем. Конечно, мужчина, у которого все помечено, захотел бы оставить свое на мне.

Когда я выхожу из комнаты, я замечаю, что он пристально смотрит на стену впереди, его глаза медленно перемещаются на мои, когда я поднимаю одну ногу, медленно садясь рядом с его бедром. Я провожу пальцем по татуировке чуть выше его левой щеки, изображающей небольшое хмурое строение.

— Ты же знаешь, что, если Греки впускают тебя сюда, они должны быть наказаны, верно? Мы не можем позволить им подвергать поместье или наши операции риску, независимо от причины.

— Тогда хорошо, что они этого не делают, а? — Его тон отстраненный, но я не отрываю своего внимания от его тела.

— Нет?

Его пристальный взгляд обжигает мне щеку.

— Нет.

— Тогда как?

— Не имеет значения.

Моя рука замирает от его слов и краткого ответа, мои глаза поднимаются, чтобы встретиться с его взглядом.

— Имеет. Они впускают тебя или нет?

Его глаза прищуриваются, ища мои.

— Никто не впускал меня, богатая девочка.

— Это не игра, Бастиан. — Я качаю головой, слова моего отца, сказанные ранее, звучат у меня в ушах. — Если безопасность здесь под угрозой, мне нужно знать.

— Я сказал тебе, что приду к тебе, и я пришел. — Он изучает меня долгую минуту. — Чего ты мне не договариваешь?

— Я первая задала тебе вопрос.

— Богатая девочка.

— Не надо.

— Роклин, — рявкает он.

Я пытаюсь вырваться, но его хватка усиливается. Я подтягиваю ноги, как будто собираюсь оттолкнуться от него, и он поворачивается, чтобы обхватить меня, как я и предполагала, поэтому, прежде чем он успевает распластаться, я разворачиваюсь. Мой прикроватный кинжал у меня в руке, моя рука разворачивается и направляется прямо к его шее, когда он переворачивает нас, снова укладывая сверху, но я прижимаю лодыжки к его лопаткам. Когда он чуть-чуть подворачивается, я переворачиваю его.

Бастиан сжимает мои плечи, его лодыжки теперь сцеплены у меня за спиной.

— Расскажи мне, как ты сюда попал. — Я крепко держу лезвие, прижав большой палец к обеим сторонам.

Он вытягивается, сильнее вдавливаясь в лезвие, и я замираю, разоблачая его блеф, но он продолжает приближаться, и появляются красные капли, медленно стекающие по его шее.

— Я же говорил тебе не прятаться от меня, — говорит он сквозь стиснутые зубы.

— Как ты сюда попал?

— Не беспокойся об этом. Никто другой этого не сделает.

— Бастиан! Это не клуб плохих парней. Это дерьмо из реальной жизни. Мы не избиваем людей на ринге в качестве наказания!

В тот момент, когда я это говорю, мне хочется взять свои слова обратно, но я знаю, что не могу, и теперь это стало известно. Это не совсем то, что я имела в виду …

Ладно, честно говоря, это именно то, что я имела в виду, но я не собиралась оскорблять его, я не хочу оскорблять его. Я проясняю ситуацию, потому что должна. Здесь все по-другому.