Шуруп - Васильев Владимир Николаевич - Страница 8

– Ну что, господа? Сегодня у нас праздник. Мы выпускаем очередной курс и благополучно передаём флоту и войскам две тысячи бойцов. Смею надеяться, неплохих бойцов! За это не грех и принять. Ура! За выпуск!

Тост произносил начальник курса; ректор во время тоста благосклонно кивал, не выпуская из рук стакан с чаем. Подстаканником можно было смело любоваться – произведение искусства, без дураков. В силу возраста и здоровья Тревис-старший чистый алкоголь уже не употреблял, но адмиральский чай, то есть смесь хорошего чая с тем же коньяком, после обеда попивал регулярно.

Коньяк, надо понимать, был превосходный, однако Виталию было не с чем сравнивать: он пил коньяк впервые в жизни. Да и вообще, это последние дни выдались урожайными на выпивку (хотя оно понятно, выпуск же), а вообще до буфетных переговоров с фон Платеном и Тревисом-младшим он не брал в рот спиртного эдак с полгода. А впервые чего-нибудь выпил после поступления в Академию аж в конце четвёртого курса. Раньше не полагалось – салагам учиться надо, а не водку пьянствовать, хотя отдельные храбрецы попивали и в салажестве. Многих ловили и безжалостно отчисляли, и Виталий считал – правильно. Сам же Виталий ещё мальком принял решение поначалу не пить и выполнял его неукоснительно. Ну а дожил до старших курсов – тут уж смотри в оба: пить пей, но всё равно не попадайся. Отчислить вполне могут и старшекурсника.

Но выпивать в кабинете начальника курса, да ещё в присутствии ректора, всё равно было до боли странно.

– Торопишься, капитан? – осведомился начкурса у шурупа, когда тот, залпом допив коньяк, поставил бокал на столик и взглянул на часы.

– Так точно, господин контр-адмирал. Со временем у меня обычно всегда… не очень.

– Что ж… Тогда к делу. Лейтенант Шебалдин!

Поскольку последние слова начкурса произнёс сухо и официально, Виталий, как велел устав, вскочил, вытянулся и коротко произнёс:

– Я!

– В зале вам вручено мобпредписание. Оно подлинное. А вот это, – начкурса указал на шурупа, – ваш покупатель, капитан Терентьев. Извольте принять шеврон и поступить в его распоряжение.

Капитан действительно встал и протянул Виталию шеврон.

Обычный. Общевойсковой. Не флотский.

Шурупский.

У Виталия перехватило дыхание. Он глядел на звезду, обрамлённую лавровым венком, – эмблему неспециализированных войск, которую носили разнообразные строители, повара, вахтенная охрана и прочие горе-вояки, прошедшие от силы год обучения. Он просто не мог поверить в это. Он, Виталий Шебалдин, с блеском закончивший шестилетний пилотский курс с серьёзным инженерным уклоном, получает общевойсковой шеврон стройбатовца?

Это было невозможно. Попросту невозможно. Немыслимо.

– В чём дело, лейтенант? – с нажимом спросил начкурса, поскольку Виталий так и не коснулся протянутого шеврона.

– Я ведь… должен был распределиться в Семёновский полк? – несмело произнёс Виталий, глядя на начальника курса, как скворец на опасно приблизившегося ястреба.

Тревис-средний нахмурился:

– Да, да, я видел ваш рапорт, лейтенант. Но ему не дали хода. Терентьев выбрал вас, и это не обсуждается.

Виталий, тем не менее, принимать шеврон не спешил. Тот факт, что начкурса перешёл на официальное «вы», был плохим предзнаменованием.

– Мне кажется, тут какая-то ошибка, господин контр-адмирал. В конце концов, я показал итоговый седьмой результат на курсе. Моё место в гвардии, а не в… обычных войсках.

– А не в шурупах, ты хотел сказать? – перебил начкурса жёстко, вновь возвращаясь к обычному «ты» применительно к курсантам. – Отставить разговорчики, лейтенант! Или выпускные денёчки вскружили голову? Это приказ, а приказы не обсуждаются, смею напомнить, если внезапный склероз одолел!

В голосе контр-адмирала сквозило усталое раздражение; а ещё Виталию показалось, будто разыгравшаяся сцена для него и его отца отнюдь не нова. И для капитана-шурупа, кажется, тоже. Только Никишечкин глядел на Виталия со смесью жалости и сочувствия.

Тут заговорил Терентьев – сухо, но как-то тем не менее не вполне официально:

– Лейтенант, у меня действительно мало времени. Вас распределили туда, где вы, по мнению весьма компетентных людей, принесёте Земле и Колониям наибольшую пользу. Всё, решение принято и изменено не будет. Не разочаровывайте меня, из этого кабинета у вас два пути: со мной или под трибунал. За невыполнение приказа. Вам ясно? Держите и следуйте за мной.

Капитан шлёпнул шевроном о столешницу рядом с бокалом Виталия и встал.

– Благодарю вас, господин адмирал, – он кивнул Тревису-старшему. – Господин контр-адмирал! Господин майор!

Никишечкин быстро поднялся и протянул капитану руку. Оба адмирала тоже не погнушались поручкаться с шурупским капитаном, но, разумеется, сидя.

– Разрешите идти?

– Удачи, капитан, – надтреснутым тенорком попрощался Тревис-старший. – Надеюсь, наш сокол придётся ко двору.

– Придётся, куда он денется, – вздохнул Терентьев. – Здравия желаю!

И действительно направился к выходу. Не оборачиваясь.

Виталий затравленно поглядел на снова усевшегося в кресло воспитателя – тот под столом показал ему кулак.

«Если сейчас не взять шеврон, – понял Виталий, – мне труба. Либо отчислят, либо действительно под трибунал».

Ни назад в стадо, ни в дисбат ему остро не хотелось.

«За что? – подумал он с отчаянием. – Господи, ну за что? Пару дней эйфории – и такой удар под дых…»

А потом сглотнул набежавшую слюну и медленно взял со столика шеврон.

Капитан уже вышел из кабинета.

– Куда я хоть попал? – глухо спросил Виталий в нарушение всех и всяческих уставов. – Или не положено знать?

– Не забывайтесь, лейтенант, – проворчал начкурса миролюбиво. – За начальством шагом марш! Про честь Академии я даже не напоминаю.

Виталий, на ватных ногах и от злости плохо соображая, прошёл к двери, обернулся было испросить разрешения выйти, но начкурса превентивно шевельнул ладонью от себя – катись, мол, сокол в свои шурупы.

И Виталий покатился.

Терентьева он догнал на лестнице. Тот на купленного бойца покосился вроде бы даже одобрительно и, не снижая темпа, зашагал в сторону казарм выпускного курса. Без сомнений, он прекрасно знал дорогу, поскольку где нужно резал углы, и уже минут через пять они были в холле перед шестой казармой, где обреталась группа Виталия. Дневальный на тумбочке, салага-первокурсник, удивлённо вытаращился на мундир Терентьева.

– Собирайся, мы уезжаем прямо сейчас, – скомандовал капитан Виталию. – Каптёр сейчас подойдёт, выдаст форму, переоденешься. Парадку упакуй и сдай каптёру. С собой бери только личные вещи. Пять минут у тебя. Давай.

– То есть, как сдать парадку? – окончательно растерялся Виталий.

Нет, судьба, конечно, сволочь, раз определила его в шурупы. Но даже там пилоты носят флотскую форму! Даже в шурупах остаются особой кастой! Что, чёрт возьми, вообще происходит? В грязь его втоптать, что ли, хотят, вовсе кислород перекрыть?

– Как-как… Кверху каком! Повторяю: с собой документы, наличные деньги, если есть, личные вещи, кроме формы. И всё!

Виталий покосился сначала на левый свой погон, потом на правый. На новенькие, нарочно отдраенные до блеска одинокие звёздочки на каждом.

– Я ж их позавчера только обмыл, – просипел он, потому что голос внезапно отказал.

– Ничо, – спокойно ответил Терентьев. – Будут не хуже.

Тут из-за угла вывернули майор Никишечкин и Мишка Романов, обещанный каптёр. Глаза у Мишки были как два музейных пятака – округлые и большие.

Он отпер каптёрку, шмыгнул внутрь и вынырнул оттуда с личным чемоданчиком Виталия в одной руке и продолговатым белым бумажным пакетом в другой. С некоторым замешательством Виталий отметил, что на пакете нет никаких надписей, зато имеется его голограмма, нанесённая промышленным лазером, точно такая же, как в удостоверении личности офицера, полученном позавчера вместе с лейтенантскими погонами.

– Время пошло! – напомнил Терентьев сумрачно. Похоже, поведение Виталия начинало его раздражать.