Честное пионерское! Часть 1 (СИ) - Федин Андрей - Страница 30

Я изумился «упакованности» Зоиной комнаты современной техникой. На письменном столе я увидел портативный цветной телевизор «Грюндик» (по экрану бегали мультяшки). А рядом с ним — видеоплеер «Сони» (со стопкой подписанных от руки видеокассет). На полке шкафа заметил кассетный магнитофон «Панасоник», изуродованный переводными картинками.

Все эти допотопные устройства не вызвали у меня восторга и не выдавили из моей груди завистливых вздохов. Но удивили: очень уж несовременно они смотрелись в сравнении с Надиным чёрно-белым «Рубином». Я хмыкнул. Чуть наклонился — заглянул под стол: рассчитывал там найти старенький системный блок. В компании с импортной техникой тот смотрелся бы органично.

— Компа нет? — спросил я.

Порылся в памяти: поискал там дату появления первой «персоналки». Точных сроков её продвижения в массы из воспоминаний не выудил. Вспомнил только, что ещё в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году капиталисты уже продавали свой «Мекинтош». Но сам я до развала СССР персональных компьютеров вживую не встречал (или же тогда не подозревал, что именно увидел).

— Чего нет? — переспросила Зоя.

Она посматривала на меня снисходительно, как завсегдатай цирка на мальчишку, впервые увидевшего цирковой манеж.

Я махнул рукой.

— Забей. Не парься. Уже вижу, что у тебя его нет. Системники сейчас такого размера, что в твоей комнатушке их фиг спрячешь. Не напрягайся.

Я без спроса уселся на диван, пошарил взглядом по книжным полкам.

Спросил, чтобы продолжить разговор:

— Что смотришь?

Хотя уже по звукам узнал знакомый мультфильм.

Зоя поджала губы, нехотя произнесла:

— Там и Джерри. Если тебе это название о чём-то говорит.

Я повернулся к телевизору. Всё ещё не привык смотреть на выпуклые экраны. Да и жаль было портить глаза, рассматривая крупные пиксели. Рядом с Надиным телевизором я не засиживался, а свой последний (в прошлой жизни) подобный телек выбросил на свалку году эдак в две тысячи десятом. Не часто я смотрел и «плоского монстра», купленного моей женой вместо старенького «пузатого» «Самсунга».

Увидел на экране знакомую парочку (мелкий пакостник мышонок вовсю издевался над туповатым котом). Покачал головой: смотреть на такое изображение — издевательство над глазами. По экрану то и дело пробегали полосы, мельтешили «снежинки», да и сама картинка «вздрагивала». Страдали и уши: звук мелодии из мультфильма походил на скрип пенопласта.

— Старьё, — сказал я. — И качество отвратное. Явно не лицензия. Как такое вообще можно смотреть?

Зоя скрестила на груди руки, фыркнула. Взглянула на меня «свысока», будто барыня на крепостного.

Я отметил, что её коленки меня совершенно не интересовали.

— Можно подумать: ты уже видел этот мультик! — сказала девчонка. — По телеку такие не показывают. А видика у тебя дома нет — мне мама об этом говорила.

— Этот мультфильм древний, как стены Московского кремля. Его, небось, ещё Чарли Чаплин смотрел. Вот, гляди: сейчас кот возьмёт удочку, насадит на крючок кусок сыра…

Я подробно рассказал сценарий серии: с полсотни раз просматривал её сперва со старшим сыном, а потом с младшим. Эта была одной из их любимых. Мои детишки обожали следить за издевательствами мыши над котом. А вместе с ними и я просматривал все эти сцены насилия (когда рядом с детьми изучал прайсы на продукцию, пока жена хлопотала на кухне). А уж сколько раз мне пришлось пересмотреть «Один дома»!..

В моём изложении приключения кота и мышонка выглядели глупыми и бессмысленными (я их таковыми и считал). Да и тон для изложения мультяшной истории я выбрал монотонный и занудный. Зоя слушала мой рассказ — хмурила брови. Я пришёл к выводу, что девчонка «крутила» эту кассету не в первый раз: она проверяла мои слова, опираясь не на картинку в телевизоре, а на собственные воспоминания.

— Ну и что! — сказала Каховская. — Я детские мультики теперь редко смотрю. Чтоб ты знал, у меня и фильмов полно. Иностранных! Ты такие точно не смотрел!

Она указала на стопку кассет.

Мне вспомнились ларьки около железнодорожного вокзала, где в девяностых годах продавали подобную продукцию (но там всё больше были «фильмы для взрослых»). Те существовали до две тысячи десятого года (мне так помнилось), лишь в какой-то момент видеокассеты в них сменились дисками. А ещё: память воскресила голоса Володарского и Гаврилова, звучавшие в видеосалонах страны.

Я подумал, что в скором времени советским гражданам предстояло насладиться озвученными Леонидом Вениаминовичем и Андреем Юрьевичем фильмами: «Терминатором», «Крёстным отцом», «Звёздными войнами», «Крепким орешком» и прочими голливудскими шедеврами. Если они уже не слушали эти узнаваемые голоса, разглядывая отвратительного качества изображения на домашних экранах.

— Эти фильмы с русским переводом? — спросил я. — Или на иностранном языке?

Зоя ухмыльнулась.

— Разные, — сказала она. — Мама говорит, что я должна учить английский.

«Ну, хоть не немецкий», — подумал я.

— И как успехи?

— Какие? — спросила Каховская.

— В изучении английского, — уточнил я.

Английские слова я зубрил ещё в школе. Но по-настоящему изучал его уже в институте. Потому что подумывал тогда уехать на постоянное место жительства в Штаты. Но от иммиграции в итоге отказался. А вот навыки читать и болтать на импортном языке пригодились — когда «мотался» в Турцию и Китай за товаром. В Турции мне в руки попал томик Стивена Кинга (без русского перевода).

С него и началось моё знакомство с оригинальными текстами англоязычных авторов.

Процитировал вслух первые строчки из «Мизери»:

— Memory was slow to return. At first there was only pain. The pain was total, everywhere, so that there was no room for memory.

— Это по-английски? — сказала Зоя. — И… что это ты сказал?

Я повторил цитату по-русски:

— Память возвращалась медленно. Сначала была только боль. Боль была тотальной, повсюду, так что не оставалось места для воспоминаний.

Вздохнул: вспомнилось собственное пробуждение в этом новом старом мире.

— Это первые строки из моей любимой книги, — сказал я.

Мысленно добавил: «Вот только она пока не написана». Усмехнулся. И подумал: «Но я мог бы исправить это недоразумение — если рассуждать теоретически».

Зоя приподняла брови (снова напомнила мне свою маму).

— Ты умеешь читать на английском? — спросила она. — Врёшь, небось?!

Расцепила замок из рук — упёрла кулаки в диван.

— И на английском тоже, — сказал я. — Но предпочитаю читать на родном. У тебя вон, сколько книг.

Указал на книжный шкаф, спросил:

— Ты хоть что-то из этого прочла, или только мультики смотришь?

— Я?!

Каховская вскинула голову.

— Да я прочла уже столько книг, что тебе и не снилось! — заявила она. — У нас в гостиной стоят шесть томов Майн Рида! Мама мне… Я их все уже едва ли не наизусть заучила! И «Всадника без головы», и «Белого вождя», и «Оцеола, вождь семинолов»!

— И «Алые паруса» тоже прочла? — спросил я.

— Кого? — переспросила Зоя.

— «Алые паруса».

Девчонка задумалась.

— Её… кто написал? Тоже Майн Рид?

— Нет, — сказал я. — Александр Грин. Слышала о таком?

— Конечно, слышала, — сказала Каховская. — У нас в большой комнате полно хороших книги стоит. Там много чего интересного есть. Даже «Три мушкетёра»!

Она горделиво приподняла подбородок.

— Ты про эту книжку заговорил, потому что не читал Майн Рида, — заявила Зоя. — Выучил несколько слов на английском языке и думаешь, что я тебе завидовать буду? Я помню, как ты сдавал технику чтения.

Каховская усмехнулась.

— Учительница тебя пожалела: поставила тройку, — сказала она. — А я бы на её месте влепила тебе пару! Ты её заслужил. Не понимаю, как тебя с такой успеваемостью в пионеры приняли?!

— Ну, приняли же, — сказал я.

Повёл плечом.

— Пожалели! Ты же у нас… болеешь!

Каховская взмахнула рукой — будто прогнала от себя прочь неприятное слово «болеешь».