Спасти род Романовых: Первокурсник 2 (СИ) - Лим Дмитрий - Страница 20

Что-то в этой истории меня смутило, но я не вдавался в подробности и не перебивал.

Фактически, из догадок старика, кто-то или что-то, вполне себе могло иметь запас благородной гнили. Только вот, если это действительно была примесь для наркоманов, то где-то по близости должен быть ее распространитель.

Только вот, зачем ему все это?

Лорды и графы — могут воссоздавать свою кровь — гниль только в буром виде. Темный оттенок красного цвета — это и была кровь этого чина. А все остальные демоны в иерархии, имели самую обычную кровь. Как у человека. Состав тот же — эффекта — ноль.

Но, уже будучи лордом, графом, и прочей ересью, ты можешь делать одержимых, и контролировать их.

В общем и целом, я понял только одно: чисто родных демоном — делали эти самые боги зодиаков, а все остальные — это гнильные наркоманы. Люди, кого подсадили на этот продукт.

Это было таким банальным и очевидным, что я, невольно, фыркнул.

«В каком месте я бы не находился, группа лиц, которая шняряется ради чего-то, везде, была одинаковая.»

Мое фырканье не осталось незамеченным.

-— Тебе есть что сказать, юноша? — Арчивальд испытывающе уставился на меня.

-— Нет, Уважаемый, -— ответил я, скрестив руки на груди.

-— Не расскажешь мне после допроса, как ты смог убить одержимого, не использую полумертвого фамильяра?

-— Обязательно, -— улыбнулся я, и заметил, что все тринадцать человек в подвале, без учета Василия, смотрели на меня с каким-то странным интересом.

Тем временем, тот самый Василий словил припадок. И в конвульсиях дергался на стуле, пока рука президента не опустилась на его лоб, и после некоторых махинаций не погрузила его в сон.

Я был только на одном подобном допросе, следующий, был через три дня.

Тогда парня откачали из состояния амебного монстра, да и он уже имел больше человеческого. Не было острых зубов, длинных рук, измененного лица. Только вот кожа осталась прежней.

На этом допросе был и отец Евгения Лисицына, в полосатой пижаме-рубашке, с кандалами на руках и очень избитом виде.

Но он не особо стремился разговаривать на допросе.

Больше всего я ждал, что Василий все же скажет имя человека, который снабдил его и братца этим наркотиком, и ждал, что это будет горбун, но к полному ажиотажу, он назвал Ивана Петровича. Отца Евгения.

Для всех это было очевидно, но только не для меня. Я дол последнего не верил, что в этом не учавствовал местный «демоненок». И все-таки, я не выдержал.

Мои слова прозвучали не то чтобы грубо, но очень подозрительно. Со стороны казалось, что я пытался защитить Ивана Петровича. Но мне было наплевать. Я хотел узнать правду и услышать имя.

-— Ты точно уверен, что это был именно Иван Петрович Лисицын? Или в твоем окружении был кто-то еще?

Про горбуна он и не слова не сказал, лишь злобно и, одновременно со страхом смотрел на меня.

Мне этот взгляд очень не понравился.

-— Ты — убийца, -— прошипел Василий, -— Твоя душа чернее моей. И тебе — недолго жить. Быков, -— сквозь зубы процедил он.

Больше, он ничего не сказал. Он умер. Сам.

Это было так быстро, что никто ничего поделать не смог.

Ивана Петровича вывели во врата, обратно, в тюремную камеру, местонахождение которой я не знал, да и не спрашивал, а остальная делегация, по приглашению президента, вышла прочь из помещения подвала.

Остался лишь я и Виктор Рус, который очень внимательно меня рассматривал. Все же, он попытался меня разговорить, спросить меня о моих подозрениях, но я лишь молча пожимал плечами, мол, ничего не знаю.

-— Ты просто хотел убедиться, что в стенах академии подобных нет? — спросил он, на что получил утвердительный кивок.

Все же, он отстал от меня. А вот в моей голове крутилось только одно событие. Которое, я наплевательски игнорировал последние недели.

«Является ли Иван из рода рыжих придурков тем самым горбуном?»

Мой план с Иваном, пока не был реализован. Но и также — не был доработан.

День сменялся неделей, неделя — двумя, и вот, почти под самый конец месяца, в моем распоряжении было целая новогодняя неделя. Где не было занятий, где большая часть академии — сливалась по домам родственником, и академия, полупустовала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Елизавета Петровна, которая на праздничном ужине последнего дня года, вручила мне скромный подарок, ласково поцеловала мои губы, чем вызвала полное недоумение Ви, прошептала на ухо: «Спасибо тебе за все», и отправилась вместе с Лаврентием Лаврентьевичем в родовой дом Романовых.

Президент — обещал вернуться через пару дней, оставляя за себя Елизавету Сергеевну и Германа Якоба. Меня такой расклад устраивал. Фактически, в распоряжении было целых три дня, чтобы прийти в свой старую комнату и взять на «понт» Ивана.

Только надо было сделать это очень аккуратно, чтобы, если я окажусь не прав, тот не слил меня президенту.

Маргарита — совсем пропала. Нет, конечно, я ее видел каждый день, но она избегала меня. То ли — дело в принцессе, то ли дело в том, что сейчас, она живая. Хотя, и то и то не укладывалось в голове. Она же учитель. Мой.

Она тоже покинула территорию академии в последний день года. Мы поговорили. Оказывается, у нее есть свой особняк, где у нее есть работники, адепты, и прочая чепуха. Надо, мол, навести везде порядки.

Ну, раз надо — так надо. Ее новогодним подарком была кормежка для Беззубика. И, собственно говоря, все.

Не нравилось мне все это. Но я и не настаивал.

-— Ты думаешь, что, если зайдешь в комнату, откупоришь свою бутылочку и он что, обернется в демона? — удовлетворенный голос Ви над моим ухом, вернул меня в раздумья.

Действительно, а смысл все это делать так открыто? У меня, фактически, есть один бутылек с настоящей гнилью, не «отравленной», и два бутылька с примесью. На какой он должен отреагировать, чтобы проявить свою форму?

-— Ты почему молчишь, тебе… — Ви снова вытянула меня из умозаключений, и ручкой опустилась вниз живота, -— Тебе не понравилось?

-— Да нет же, -— я сладко потянулся, обхватил ее талию руками и посадил на себя, упираясь чем нужно, куда нужно, -— Думы думаю насчет проявления формы демона…

Она тихонько вскрикнула, и погрузилась в нашу страсть.

Процесс был закончен, и, когда я мылся под струей теплой воды, меня осенило.

А почему бы мне просто не смочить салфетку или платок гнилью? Или же, не намазать ею свою ладонь, которую я протяну ему? При контакте с кожей он же обратится?

План был окончательно сформирован, согласован, и поздней ночью, почти на окончании суток, я, в полной боевой готовности, стучал костяшками левой руки по двери своей бывшей комнаты.

Повторив процесс еще два раза, и услышав грубое:

-— Да заходите уже, -— я отворил дверь.

Иван, в какой-то страной пижаме, «колдовал» над черной картой. Маленький кристалл на цепочке, которую он держал в руке, волчком крутился по небольшому свитку, где были нарисованный белой красной стрелки компаса.

Он мимолетно посмотрел на меня, натянул улыбку и спросил:

-— Что, устал от промежности принцессы и в люди решил выйти?

Не сказать, что его тон меня раздражал, но то ли из-за его подсознательной рыжести, то ли, из-за его изменений, я бесился только от того, что он открывал свой рот. Да и чувства к принцессе я испытывал, а его слова — оскорбления так-то…

-— Соскучился, -— улыбнулся я и протянул руку.

В этот момент решилось все.

Он поднял глаза, все с той же издевательской улыбкой, положил кристалл на карту и было уже — потянул руку в знак приветствия, как на расстоянии десяти сантиметров от моей ладони, он резко остановился, очень быстро и быстро задышал, раздувая свои ноздри, и застыл.

В его лице что-то изменилось. Оно не то чтобы стало злобным, но под кожей, будто бы зашевелились маленькие черви. Оно не менялось, но пошло рабью.

Ваня ощетинился, его нос начал дергаться, а глаза, казалось, на половину сменили свой цвет.