Тебе меня не получить (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 8

Как раз перед тем, как на них плюнуть.

***

В спальню матери, где ей ночевать полагалось, Ора всё-таки вошла, тем более опыт у уже был: днём заскакивала сюда, чтобы переодеться. И тогда вволю намаялась в коридоре, то берясь за дверную ручку, то отпуская её. Тогда же и успела убедиться: ничто, ну вот даже мелочь какая-то, тут не напоминает ни крипту, ни забранную решёткой чёрную нишу. Собственно, от мамы тут ни капли и не осталось. Ну да, кровать та же, но занавеси полога и покрывало другие. Маленький изящный столик, робко жмущийся в углу, будто напуганный тяжеловесностью дома Холодной росы. Но нет ни бронзового ларца с дриадами на крышке, ни тонкостенного, радужного стекла графина, ни сухих букетов – атьера Роен почему-то обожала засушенные, а не живые цветы. Зато есть дряхленький орин сундук и ещё новые, блестящие лари.

В общем, комнаты она не боялась и даже в постель лечь сумела, а вот уснуть никак, хоть ты убейся! Изворочалась, сбив перину и простыни в ком. Поднималась, подходила к окну, дыша «ночной свежестью», то есть сыростью, которой тянуло с озера. Очень хотелось выпить горячего молока или травяного настоя, но для этого надо было спуститься в кухню, а, значит, рисковать кому-то на глаза попасться.

Поэтому Ора опять ложилась и снова вскакивала, расхаживала, обгрызая ноготь на большом пальце до мяса, обкусывая кожицу.

Благословенная Мать и Мудрая! Как же унизительно, до горечи на языке унизительно стоять перед совершенно чужим мужчиной на коленях, вручая собственную жизнь другому, которого в глаза-то никогда не видела. И непонятно, что унизительнее: стоять или вручать. Главное же, не ясно: что дальше? Что дальше-то с ней будет? Вот такая же тесная комнатёнка, какой-нибудь столик – напоминание об отчем доме, а больше о том, чему никогда не сбыться? Сухие цветы? Вечная усталая улыбка пресветлой мученицы?

Из сестринской обители всё выглядело иначе. Вернее, там такое даже в кошмарах не снилось. Не только не верилось, будто с ней такое может никогда не случится, а, вообще, об этом не думалось, даже в голову не приходило.

Почему она – умная, сильная, образованная, самостоятельная – на это согласилась?! Почему другого выхода не нашла?

Оре и раньше очень нравилось выражение «как птица в клетке». Она даже у сестёр иногда так о себе думала. Особенно эдакое хорошо шло под рыдания от вселенской несправедливости. Ну вот, например, когда Ури напишет на классной доске: «Наставница дура!», а свалят всё на Роен, и никак не отвертеться. Но вот сейчас это совсем прочувствовалось: крылья есть, лететь можешь, а… никак. Прутья кругом.

Ора ложилась, вертелась с боку на бок, задыхалась, проваливаясь затылком в слишком пухлые подушки, снова вставала. И в конце концов сдалась: завернулась в простыню, на цыпочках прокралась на третий этаж, вышла на галерею. Наполовину рухнувшая башенка и кирпичи, поросшие вьюнком со мхом, не подвели, уголок давал то, что надо, точно как в детстве: тут её вряд ли могли заметить, зато озеро было как на ладони. И лес. И чернильное небо с едва различимыми брызгами звёзд.

Роен основательно подоткнула простыню под себя, чтобы сидеть было мягче, натянула край на голову, вздохнула: тут на само деле дышалось легче. И как-то очень комфортно, органично так, соскользила в дрёму.

Сон был очень, очень странным. Ора ясно – насколько это слово вообще соответствует сну – понимала: это морок. Но вот возвращаться в реальность не хотелось совершенно. Наоборот, даже страх царапал, как бы ни проснуться.

В окно, распахнутое настежь, тихонько тёк ветерок. Облегчения он не приносил, лишь чуть шевелил тонкие занавески, будто заигрывая с ними. Зато остро пах цветущим жасмином и морем. Ора, никогда этого самого моря не видевшая и не нюхавшая, точно знала: этот медно-горьковатый привкус с душком осенней дыни ­– оно. Поразительно гладкие простыни льнули к телу, не прилипая горячим компрессом, а, наоборот, охлаждая. И глупый ночной мотылёк бился о плафон чуть теплящегося ночника, бросался на стекло снова и снова в идиотской попытке добраться до огня.

– О чём ты думаешь? – спросил мужчина, сидящий на краю кровати.

Ора тогда и поняла, что он есть, когда неведомый голос подал. А ещё протянул руку, погладив её лоб, словно пытаясь расправить складочки между бровями.

– Я боюсь, что это всё когда-нибудь закончится, – ответила она–не она.

И вот тут Роен осознала ещё одно: стыдную, но почему-то совсем не смущающую тяжесть, эдакую сытость, полное довольство, от которого хотелось потягиваться, тереться лопатками о прохладные простыни.

– Ну и закончится, – дёрнул плечами смутный мужской силуэт – свет ночника вызолачивал только его руку, бок поджарого живота и немного бедро, а всё остальное услужливо прикрывала тень. – Так ведь кончится лишь вместе с нами. Какая разница, что будет дальше?

– Обещаешь, что вместе с нами? – почти мурлыкнула та, которая она.

– Клянусь Колесом, началом и Концом, Шестерыми и Одним, – серьёзно ответил неразличимый, наклоняясь к ней.

Услужливая лампа высветила кончик его носа и скулу, заиграв ореолом.

– Я люблю тебя, – даже не призналась, а озвучила очевидное Ора, проведя ладонью по его щеке, спускаясь на твёрдую, будто доска, грудь и…

И просыпаясь резко, словно соскочив с раскачивающихся почти «солнышком» качелей. Её рука, проехавшаяся по плечу, очень выпуклой, как булыжник груди, по шрамам, скользнула, провалившись в пустоту.

– Я люблю тебя, – сонно повторила навязчиво крутившееся в голове, заполняя то, что было отведено для думания, хотя к реальности эти слова никакого отношения не имели.

Грай ничего не ответил, просто сграбастал её вместе с простыней на руки и понёс неведомо куда.

– Вы простудитесь, – сказал, только дойдя до лестницы, ведущей на второй этаж.

И в этом не было ни намёка на заботу, только констатация возможного факта. Наверное, настоящий муж не поблагодарил бы друга, привези он жену с соплями до колен.

Уж лучше б не будил, честное слово. Сон, несмотря на свою несхожесть с реальностью, а, может, благодаря именно ей, казался гораздо гуманнее. По крайней мере, он дарил надежду на надежду.

_____

[1] Олден – золотая монета самого крупного номинала.

[2] Фер – мелкая медная монета, которую для удобства оплаты ломают пополам на два полуфера. Мельче полуфера монет не существует.

Глава 3

Если жизнь поворачивается тыльной стороной, так уж, чтобы ею горизонт загородить. Вроде неприятностей случилось столько – на год вперёд хватит! Но они продолжали сыпаться, будто из дырявого мешка. Вот и рыбалка, всегдашнее верное средство успокоения, не радовала, а лишь раздражала. То ли с последнего ориного приезда домой рыба резко поумнела и навострилась объедать с крючков приманку, а потом цеплять их за коряги, то ли богам стало скучно, а результат один: за всё утро поймался лишь несчастный окунёк, такой жалкий, что его и добычей-то считать стыдно, пук водорослей и, кажется, простуда. По крайней мере, в носу хлюпало не хуже, чем в сапогах, ну а в них плескалось никак не меньше половины озера.

Но Ора продолжала упорно удить, хотя солнце давно висела над самыми макушками деревьев и, понятно, ничего толкового из рыбалки всё равно бы не получилось. Но возвращаться домой с пустыми руками было уж совсем невмоготу.

– Вероятно, ваш жених в выборе подарков сильно промахнулся.

Голос, раздавшийся за спиной, не столько напугал, сколько ещё больше взбесил. Хотя чего уж там, ни шагов, ни шороха, ни намёка на чужое присутствие девушка не уловила. Но, с другой стороны, на то он и экзорцист, чтобы уметь двигаться бесшумно.

– Да? – холодно уточнила Ора, сдув с носа прилипшую прядь. Опарыш оказался особо подлым и на крючок насаживаться никак не желал. – И что же он должен был подарить?

– Думаю, для начала новые сапоги, – сообщил Грай, подходя ближе, но оставаясь за спиной Роен.

Ора глянула на свою обувку, потемневшую от влаги, с небрежно спущенными голенищами, стоптанной подошвой, перевела взгляд на начищенные, туго зашнурованные почти до колен ботинки атьера. Сосредоточенно поплевала на наживку и, прицелившись, запустила грузило в воду.