Те, кого нет (СИ) - Климов Андрей - Страница 30

Когда-то он по-своему любил младшего брата — сдержанно, как и полагается мужчине, покровительствуя, а при случае и защищая. Однако никогда не переставал жалеть о том, что тот вырос без матери. «Александра вконец забаловала Вальку, — не раз говорил он молодой жене уже в ту пору, когда после смерти отца решительно увез младшего брата к себе на Дальний Восток и они поселились втроем. — Капризный, дерганый. С придурью, однако, получился парень…»

О том, что произошло в интернате в Вяземском, куда он временно определил брата, не хотелось и вспоминать. А что делать: только-только отыграли свадьбу, нужно было обустраивать новую квартиру, плюс служба, командировки, выезды на полигон… Куда его было девать? Да ведь и не насовсем — на лето, каких-то три-четыре месяца, от силы полгода… Правда, потом пришлось оставить мальчишку до весны, до конца учебного года, чтобы после определить в обычную десятилетку в военном городке.

До весны, однако, Валентин не дотянул.

Савелий навещал младшего чуть не каждое воскресенье, тащился с гостинцами за сотню километров, два часа туда, два — обратно, пока не громыхнул скандал. Да не скандал — чистая уголовщина, хотя пацан молчал до последнего, ни полсловом не намекнул.

Все открылось, когда директор интерната получил три проникающих ранения заточкой в живот. Ублюдок выжил, очухался и пошел под суд. Того, кто нанес «телесные повреждения», оправдали по всем статьям, потому что он дал показания о том, что «педагог» к нему систематически приставал с известного рода домогательствами, а с прочими — их оказалось десятка два, длинный список, — систематически совершал развратные действия. Среди этих прочих в списке оказалась фамилия Смагин.

В прокуратуру вызывали и Савелия. На вопросы следователя он заявил, что ни о чем ни сном, ни духом, брат ни на что не жаловался и вообще ни разу не упоминал имени директора. Случившееся — как гром с ясного неба. Хотя нутром чуял, все — чистая правда.

Почти все пострадавшие были безотцовщина, бесхозные и бесправные, вступиться некому, и дело по-быстрому спустили на тормозах, директору дали минимум условно, в интернат назначили директорствовать пожилую женщину, а Валентин вернулся домой. Пока шло следствие, Инна возмущалась и требовала, чтобы муж подал заявление, но Савелий твердо сказал: не буду позориться и портить себе карьеру. Ты наших гарнизонных знаешь. Начнут полоскать мое имя на всех углах. Переживет пацан. И вообще, может, ничего такого и не было…

Теперь-то он определенно знал — было, никуда не денешься, иначе откуда все остальное? Но и с этим знанием, даже через столько лет, видеть брата полковнику было тяжело. И даже не из-за того давнего случая, а, как бы это поточнее, — по совокупности обстоятельств.

Валентин жил с ними на всем готовом, имел в квартире собственную комнату с балконом, Инна о нем заботилась. И при этом не проявил ни малейшей склонности заняться чем-нибудь стоящим. Тем временем подрастал сын Родион, в доме становилось тесновато, да и Савелий начинал тяготиться постоянным присутствием в доме взрослого мужчины. Вдобавок, когда младший брат, к их с Инной облегчению, уже втянулся в работу на железной дороге, Савелий необдуманно повязал себя с ним кое-какими делами из числа тех, которые вслух лучше не обсуждать.

Вопрос окончательно повис в воздухе. Смагин даже предложил брату денег — помочь с покупкой комнаты где-нибудь в коммуналке, но все рассосалось само собой. Валентин перебрался в Хабаровск — там ему было много удобнее, потому что скорый Хабаровск — Москва, на котором он мотался, отправлялся оттуда, снял жилье и через несколько месяцев выбил для себя комнату в общежитии.

Теперь они виделись лишь пару раз в месяц, да и то по делу.

Став материально независимым, Валентин заметно переменился. Даже подумывал приобрести машину у перегонщиков, да так и не собрался, потому что лень было посещать курсы и сдавать какие-то там экзамены. Ни к чему стоящему не пригодный, пассивный и постоянно ускользающий, таким он и остался, несмотря ни на что…

Вот и теперь полковник даже не смог пожать протянутую руку брата, хотя Александра смотрела умоляюще, будто подталкивала их друг к другу. Сестра об их отношениях ничего не знает, и знать ей не положено, — так уж повелось в роду Смагиных: у каждого свои тайны, с которыми жить до могилы.

Инна сказала: покажи своим дом, пусть посмотрят, пока гости не съехались. Он кивнул: ладно, а ты свари пока кофейку и подай в нижней столовой, чтобы без хлопот. Там и выпьем по рюмке. Напряг нужно было снять; он изо всех сил старался казаться радушным, широким хозяином, потому и говорил лишнее — каких сил и здоровья стоило ему строительство, на какие затраты и ухищрения пришлось пойти, и прочее в том же необязательном роде. И при этом вертел в руках, не распечатывая и не зная, как избавиться, подарок сестры.

Родион еще в холле уволок племянницу, Валентин же сначала слушал вполуха, позевывал демонстративно, потом и вовсе отстал от Сергея и Александры и куда-то пропал.

Первым делом прошлись по первому этажу; наверх и не стали подниматься — хватило без того. Смагин заметил — дом произвел впечатление на Сергея, но сестра все ждет чего-то, нервничает и хмурится. С Александрой всегда так — не поймешь, что на самом деле у нее на уме…

Усадив родственников в столовой, полковник поднялся на второй этаж. Прошел в кабинет, прихватил из бара бутылку коньяку и мимоходом бросил досадливый взгляд на письменный стол, где дожидалась увесистая папка. До того, как съедутся приглашенные, оставалась еще пара часов, можно было бы спокойно заняться документами — ан не складывалось.

Позавчера последовал неожиданный звонок из России. Сообщили, сломав все прежние договоренности, что клиент появится в городе уже в понедельник, в восемь утра. Подпишет бумаги — и наконец-то будет поставлена точка в затянувшейся и крайне важной для Савелия сделке.

Кое-что, однако, было не готово; вот-вот подъедет юрист, чтобы привести все в надлежащий вид. Что тоже некстати — придется и его звать к столу. Вырваться накануне Криницкий не сумел, провожал жену-певицу на съемки какой-то фигни, долго извинялся. Сказал, что вынужден прихватить с собой малолетнюю дочь — не с кем оставить. Пришлось согласиться и на это, однако Григорий что-то не особо спешил…

В столовой сестра первым делом распахнула пошире окно и закурила. Сергей помалкивал, прохаживался, разглядывал легкую итальянскую мебель и цветную штукатурку на стенах. Как только Смагин вошел, почти одновременно, будто сцена была заранее отрепетирована, из кухни появилась жена.

Полковник огляделся — Валентина все еще не было.

Инна поставила на просторный овальный стол поднос с кофейником, сахарницей и чашками и тут же скрылась, извинившись и добавив, что срочно должна заглянуть в зимний сад. При чем тут зимний сад, никто так и не понял. Савелий Максимович кивнул сестре — давай, мол, хозяйничай, а сам разлил коньяк, плеснув себе на донце.

Александра выглядела нарядно, — он только сейчас заметил, — в светлом шелестящем платье, на открытой высокой груди две нитки некрупных бус из индийских камней. Сергей, которого полковник уважал за сдержанность и считал серьезным профессионалом, тоже был на уровне… Из них один Валентин игнорировал семейный дресс-код — вырядился, как амазонский попугай, глаз с морды рвет: шелковая рубаха в замысловатых разводах, штаны в обтяжку с навесными карманами, широкий плетеный кожаный ремень, ко всему — зеленый платок на шее и тяжелые золотые часы на запястье… Вот и он, легок на помине, а следом — Инна.

Сестра тут же протянула Валентину чашку кофе. От коньяка он отмахнулся.

— Хорошо у тебя тут, Савелий, — неожиданно бодро произнес младший Смагин. — Ты у нас молодец, везде своего умеешь добиться.

Савелий Максимович поднял бровь и исподлобья взглянул на брата.

— Ну, что ж, позволь поздравить тебя с шестидесятилетием и пожелать от всего сердца…

С улицы неожиданно загремел басовитый лай. Валентин вздрогнул, осекся, а Инна Семеновна воскликнула: