Станция плененных (СИ) - Муссен Анна - Страница 2

Охранников к нам приставлять никто не собирался. План Дмитрия состоял не в этом. Ему не интересно подслушивать наши разговоры. А сбежать самостоятельно мы в любом случае бы не смогли. Вот и получается, что тратить на нас живые ресурсы — особенно сейчас, когда в заборе необходимо залатать все дыры — было бы настоящим расточительством.

— Костя!

— Хватит верещать, как девчонка, — произношу я знакомую Саше с детства фразу.

— Это и п-правда ты.

Начиная заикаться, мой брат готов разреветься.

Нытик всегда остается нытиком.

— Ты ведь знаешь, что я сделаю, если начнешь реветь? — спрашиваю я у него, приподнимаясь с пола.

Руки мне так никто и не освободил, они продолжают быть связанными за моей спиной.

— В таком с-состоянии ты ничего не с-сделаешь.

О-о, как мы выросли. И какими смелыми мы стали без тотального братского контроля. Дать бы ему для профилактики подзатыльник, но… И не хочется, и как-то не можется.

— Костя?..

Я поднимаю голову.

Саша и правда подрос. Определенно он выглядит старше, чем я его помню.

— У нас же есть план?

Нет. Мой план побега с треском, синяками и ссадинам провалился. Я не вру и прямо говорю ему об этом.

— А что ты сделал?

— В смысле? — удивляюсь я такому вопросу.

— Когда Нина была здесь, она рассказала мне о том, что ты что-то сделал и из-за этого сбежал из лагеря.

Длинный язык. Теперь так буду ее называть. Нет, стоп. Слова брата несколько раз повторяются в моей голове перед тем, как я задаю ему свой вопрос.

— Нина была здесь?..

На секунду мне кажется, что меня снова начинают бить.

— Когда?..

— Не знаю точно… Пару дней назад?

Пульсирующая боль на месте синяков проходит. Пара дней назад это не вчера и не сегодня. К тому же Вано сказал, что упустил ее у стены. Но что она там делала? Почему побежала к стене?

— За ней пришел лысый мужик и отвел ее в какой-то рай.

Я закрываю глаза, стараясь справиться с нарастающей мигренью. Без таблеток этот недуг мог преследовать меня днями, в то время как на поверхности я мог избавиться от него за полчаса.

— Костя, что это за место?

Я собирался сказать, но не могу произнести всего одно коротенькое слово.

— Костя? Нина же в порядке?

— Да, она сбежала.

Еще тогда, увидев ту девушку, которая была рядом с ней, ко мне должно было закрасться подозрение. Она ведь говорила о попутчице, которую Князь отправил в «Рай». Говорила, что не уйдет без нее, но… Я же знал, что в «Рай» снаружи не попасть. Слишком хорошо Госпожа его охраняет.

— Костя, скажи, что нам теперь делать?

Саша все никак не унимается.

Костя. Костя. Костя.

Я словно опять дома.

— И что ты сделал? Почему тебя не было в лагере, когда я пришел?

— Это лучше ты мне скажи, — начинаю я, ощущая прилив злости, — ты что здесь делаешь?

— А не понятно?

Конечно же понятно.

— Отвечай по-нормальному, — произношу я. — Как ты сюда попал?

— Твой друг рассказал. Тот самый, который исчез вместе с тобой, а потом внезапно объявился и стал всем рассказывать о подземном городе под метро.

Этот идиот…

— Ему же не поверили?

— А ты как думаешь? Его положили в какую-то психушку. Прокололи курс лекарств и он, успокоившись, стал твердить что все, о чем он рассказывал, было ложью.

Вот это правильное решение.

— Тогда как ты здесь оказался?

Если он всем твердил, что выдумал подземный город.

— А я притворился, что поверил ему, — говорит Саша, пожимая плечами. — И он как-то быстро мне поверил. И все рассказал. О том дне… И о лагере. И о том, как сбежал.

— А о том, что сбежать мы должны были вдвоем, он тебе не рассказал?

Судя по удивленному выражению лица, Саша об этом узнает только от меня.

— Вот же… — хочет он выругаться, но сдерживается.

Правильно, нечего при старшем брате материться. Не то по губам надаю. Только вот…

— Слушай, ты руки мне развязать сможешь? Не могу больше находиться в таком скрюченном положении.

Саша обходит меня и опускается на колени.

— Да запросто, — говорит он, начинаявозиться с веревкой. — Но все же…скажешь ты мне или нет, что ты сделал?

— Я…кое-что забрал.

Да, можно и так сказать.

— Я так понимаю, ты хотел сказать «украл», — произносит Саша, дергая за веревку.

В лопатки словно вонзается тысяча игл.

— Э…экспроприировал, — глухо произношу я.

— Стащил, — продолжает Саша, дергая за веревку сильнее.

Подсохшие ссадины на запястьях вновь начинают кровоточить.

— Это же что-то важное, да?

— Да. Важное.

Растирая освобожденные запястья, я встаю в полный рост и оглядываюсь. Все же выбраться из камеры нельзя. Придется ждать, когда за мной придут и попытаться вырваться отсюда с применением грубой силы.

— Тогда, может, обменяем это что-то важное на нашу свободу? — поравнявшись со мной, спрашивает Саша.

«Вот же маленький гаденыш», — думаю я, оглядывая брата.

Одного со мной роста стал. И это за два года? Такое вообще возможно? И не поздновато ли он вверх тянуться начал?

— Костя!

— Да-да, я тебя слышу, — произношу я, потерев переносицу. — Я бы с удовольствием предложил Князю обмен, вот только…

Язык не поворачивался это произнести.

— Что «только»?

— То, что я украл, — тихо произношу я, — у меня самого уже украли.

Но Дмитрию и Князю об этом знать совершенно не обязательно. Потому что как только они об этом узнают, мне прикрываться будет нечем.

Вторая камера — Латентный друг

Проходит несколько часов с момента моего заключения под стражу, а в тюрьме становится оживленнее. Интересно, когда в последний раз здесь было так многолюдно? Конвоиры-охранники, четверо заключенных и один посетитель.

Как по мне, так это рекорд.

Пока Семен осматривает девушку, которую Нина, кажется, называла Машей, я успеваю пообщаться с Серегой. Хотя наша жестикуляция мало походит на нормальный разговор, кое-что я все же смог понять. Во-первых, с девушкой все было в порядке. Нервишки не выдержали, вот и отключилась. Во-вторых, не все в порядке было с самим Серегой. Его подстрелили. Вроде бы ничего серьезного — Семен над ним уже поработал — но вид у Сергея потасканный.

Вряд ли, конечно, я выгляжу лучше, но «со стороны всегда виднее».

Когда Семен заканчивает со своей пациенткой, то выходит из ее камеры, захлопнув решетчатую дверь, и направляется к нашей с Сашей темнице. Встав напротив меня, мы несколько минут молча смотрим друг на друга, а после он произносит, чуть усмехнувшись:

— Давно не виделись, бунтарь.

— Как мило, что ты меня все еще помнишь, — отвечаю я.

— А я вообще милый, когда мне это надо.

— И что же тебе надо?

— То, что ты украл у нас, — уже без улыбки произносит Семен. — Ты ведь знаешь, как эта вещь для нас важна.

— Да, кажется, припоминаю истерику Князя, когда он не нашел своего ключика.

Я пытаюсь говорить насмешливо, но боюсь, что мою нервозность Семен все же замечает. Вряд ли он понимает, почему я нервничаю, но он будет об этом думать. И, возможно, в конце концов, додумается до правильного предположения. И на этом моя игра закончится.

— Я не могу понять одной вещи, — начинает Семен, как мне кажется, как-то издалека, — почему ты продолжаешь вести себя таким образом?

Я ничего не отвечаю, лишь пробую театрально изобразить удивление.

Каким «таким»?

— Ты ведь понимаешь, как важна нам та вещь, — говорит он. — После того, как столько времени провел за пределами лагеря. На улицах… Теперь-то ты должен все понимать.

— Ничего я не понимаю, — отнекиваюсь я.

— Этот город скоро умрет.

— И мы все вместе с ним, — произношу я, участливо кивая. — Жаль, конечно, но что поделать?

— Хватит играться. — В голосе Семена скользит некий укор. — Ты же немаленький ребенок, чтобы ничего не понимать. И не подросток, в котором бушуют гормоны, чтобы делать только то, что хочется. Умрет город — умрешь и ты. И брат твой тоже, между прочим.