Как все начиналось - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 62

– Храм открыли? – хмуро спросила я у качающегося Петушкова, пытающегося подстроиться под мою семенящую походку.

– На завтра перенесли.

Около входа в нашу излюбленную таверну стояла «телега бесконяга». Я с удивлением уставилась на неё и покачала головой:

– Надо же не боится на ней по городу ездить!

Маленькая таверна оказалась забитой людьми, уточню, именно людьми. Данийцы сейчас прятались дома и доставали из чуланов чёрные траурные флаги, в знак моей победы.

Здесь собралась вся словенская община, они сидели за огромным столом, сдвинутым из всех маленьких столиков по обеденной зале. Советник Леонид с полной рюмкой в руке говорил заунывным голосом тост, некоторые, не дожидаясь окончания, вероятно, очень длинной и, несомненно, поучительной истории таверна пила и веселилась.

Наше появление встретили бурными овациями, люди повскакивали со своих мест, целовали, хватали за спутанные кудри, а пьяный изобретатель Игнатий, набравшийся под завязку сладкой настойки и напрочь забывший повод веселья, попытался схватиться за мои уши, решив, что я сегодня именинница.

Потом я увидела Фатиа, от удивления у меня отвисла челюсть. Властитель сидел, закинув ногу на ногу, с пивной кружкой, вместо кубка в нетвёрдой руке, и мутным взглядом рассматривал окружающих. Сергий что-то настойчиво нашёптывал ему на ухо, скорее всего, это была скабрёзный анекдот, потому как Арвиль вдруг откинул голову и совсем не по властительски захохотал, брызжа слюной. Тут он заметил меня, широко ухмыльнулся и ткнул пальцем в мою сторону:

– Аська, у тебя вся рожа расцарапана!

Я разозлилась, лицо моё, и вправду, представляло страшную смесь синяков и ссадин, к вчерашним боевым ранам прибавились тёмные царапины на полщеки после соревнований.

– Фатиа, проигрыш празднуешь? – зло бросила я, сверля его раскрасневшееся лицо яростным взглядом.

– Ася! – икнул Магистр Леонид. – С Властителем так не разговаривают! Иди, выпьем.

Я демонстративно отвернулась и подсела к противоположному концу стола.

В разгар веселья мне опять захотелось ласки, тепла сильных мужских рук, а главное свежего воздуха. Пошатываясь и держась за крышку стола, я с трудом поднялась.

– Ты куда, победительница? – заорал на всю таверну пьяный в грабли Сергий.

– Прогуляюсь, – буркнула я. Пока я шла до двери, то моей единственной целью был свежий воздух, но после удара о плавающий перед глазами косяк я подумала: «А поеду-ка я Армана успокою».

Мелкий дождик превратился в настоящий ливень, тяжёлые капли падали на землю, пузырили лужи. Темноту прорезал свет из окон таверны, одиноко мокла «бесконяга». Не долго думая, я забралась на неё, едва не свалившись в грязь со скользкой подножки. Дверь таверны со скрипом отварилась, и в освещённом проёме появился Игнат с бутылью в руках, чтобы не рухнуть со ступеней в траву он схватился за косяк. Заметив меня, он с трудом произнёс:

– Вы куда собрались? – скорее всего, меня он видел во множественном лице.

– К Арману сер-сер-серенады петь! – я икнула и закрыла рот двумя руками. – Па-па-падвезешь?

– Садитесь, – кивнул Игнат. – Хотя, – он махнул рукой, – Вы и так сидите!

Он быстро забрался на телегу, поёрзал на лавке, усаживаясь, и щёлкнул пальцами. В котле заурчала и закипела зелёная жижа.

– Впе-впе-вред! – прокричала я. Мы поехали, изобретатель намертво схватился за управляющую крестовину и сфокусировал взгляд на тёмной дороге.

– Меня! Меня подождите! – я с трудом повернулась и увидела бегущего правильным зигзагом Петушкова. Он со всего размаху обрушился на дно телеги так, что затрещали колёса, и выдохнул, – догнал!

– Ох, ребята, – прогудел Игнат, – много вас, а «бесконяга» только четверых выдержит.

Я безрезультатно попыталась посчитать сколько «нас» сидит на лавке: я, раз, и Ваня, два, Ваня, раз, и я, два. Я задумалась, получалось как раз четверо: я, ещё раз я и два Петушкова. «А кто же тогда телегой рулит?» – задалась я вопросом.

Ощущения были странные: привычной, как у лошади тряски не было, но на камнях и ухабах подбрасывало и качало, пришлось схватиться за края лавки, чтобы меня случайно не выкинуло за борт. Сбоку мелькали тёмные мокрые деревья, в лицо летели капли дождя и дул яростный ветер.

– Кучер! – заорал сзади Ваня. – Поддай!

Игнат неопределённо кивнул и щёлкнул пальцами, жидкость закипела ещё сильнее, деревья и дома замельтешили перед глазами, дождь бил наотмашь. Я подскакивала, как на пружине, к горлу подступила тошнота, зажимая одной рукой рот, другой я вцепилась в скамью.

– Ещё! – подстёгивал пьяный Петушков.

– Не могу, – Игнат пытался перекричать грохот колёс по каменной дороге, – боюсь, заклинит!

Потом он неожиданно для себя щёлкнул пальцами, нос «бесконяги» приподнялся, словно сама телега собиралась взлететь. Я завизжала, забыв про тошноту. Мы поехали под гору, не успев повернуть к Властительскому парку, я заголосила ещё громче.

– Аська! Замолчи! Уши закладывает! – кричал сзади Ваня.

Но я ничего не могла с собой поделать, глядя на то, как Игнатий остервенело, выпучив глаза, крутит в разные стороны рулевую крестовину, испуганный вопль сам вырывался из моего горла.

– Тормози! – взвизгнула я.

Изобретатель схватился за палку с тормозом и с силой потянул её, раздался скрежет, и рычаг остался у него в руках, Игнат недоуменно уставился на него не в силах понять, что произошло. Потом разжал пальцы, и бесполезный шест улетел в чей-то палисадник. Мы неслись на бешеной скорости по тихой зеленой улице, за нами, оглашая половину берега озера, нёсся грохот, мой визг и лай собак.

– Ты по городу ездил? – заорала я в ухо Игнатию.

– Только по мастерской, – услышала я вопль, в этот момент он вывернул руль, и спас нас от столкновения с толстым стволом дуба. Жидкость из чана выплеснулась, попав на Ванин плащ и прожигая его.

– Горю, горю! – заорал адепт.

Тут случилось страшное: руль у телеги отвалился. Мы с Игнатием от ужаса зажмурились и обнялись. Секунда, глухой удар о дерево. Казалось, я находилась в свободном полёте целую вечность, потом, приминая своим телом кусты, свалилась на землю, проехала на спине пару метров и остановилась, ухватившись за траву. Я тихо лежала, пытаясь понять, целы ли кости, осторожно пошевелила ногами, потом руками.

– Вы там живы? – не поднимаясь, позвала я.

– Да, – отозвался из кустов глухим голосом Петушков.

Я кое-как поднялась и, хромая, направилась к месту катастрофы. Разбитая вдребезги телега, лежала на боку, из четырех колёс осталось одно и все ещё продолжало сиротливо крутиться. Зелёная жидкость вытекала из чана и, смываемая дождём, текла в ручейках воды. Игнатий стоял на коленях, скорбно опустив подрагивающие от сдерживаемых рыданий плечи, с зажатым в поцарапанных руках крестцом руля.

– Мне очень жаль, – прошептала я.

– Мне тоже, – шмыгнул он носом. – Пойдём?

Он повернулся, по его худым щекам текли слезы и пропадали в нечёсаной бороде. Втроём мы горестно пошагали обратно к таверне на поминки его уникального изобретения, навсегда потерянной «бесконяги». На сегодня серенады любимому Арману отменяются.

Я открыла глаза, в комнату падал золотистый свет солнца, через открытые окна доносилось пение птиц, сквозь ветви яблонь виднелось чистое голубое небо. Я приподняла голову, и меня тут же накрыла волна боли. После соревнований и ночной катастрофы тело ломило, а после пьянки в пересохшем рту стоял неприятный луковый привкус. Я попыталась вспомнить, чем закончился вечер, но обычно услужливая память никак не хотела работать. Как телегу разбили – помнила. Как выпивали за упокой её души, уже смутно, а вот дальше абсолютный провал, большая чёрная дыра. «Что же было?» – я застонала, перевернулась, уютно уткнулась в тёплую мужскую подмышку и закрыла глаза.

Что?!

Я подскочила на аршин, и, обернувшись одеялом, с грохотом рухнула на пол. Подниматься и смотреть, кто лежит на соседней половине кровати, не возникало никакого желания. Я рассматривала пыльные доски пола под кроватью и пыталась осознать, в чём одета. Я скосила глаза на высовывающуюся из-под одеяла руку, на мне была незнакомая полосатая мужская сорочка. Я сглотнула, решаясь посмотреть, кто там, осторожно выглянула из-под кровати и наткнулась на хмурый взгляд темно-карих глаз Властителя провинции Фатии.