Фритьоф Смелый - Тегнер Эсайас - Страница 35

Единственный раз в этот период у Тегнера прозвучал бодрый голос старого бойца. Это случилось в его знаменитой речи при посвящении новых магистров в Лундском университете в 1829 году, когда он в качестве «промотора»[22] возложил лавры на голову присутствовавшего датского поэта Эленшлегера, первого идеолога «готов» в Скандинавии. Приветствуя «короля северных поэтов», Тегнер призывал здесь к скандинавскому единению и тем самым положил основу развившемуся в 60-х годах политическому движению «скандинавизма».

Воспитанный в духе воинствующего рационализма французских «просвещенцев», радикал в политических своих воззрениях, Тегнер соприкоснулся с реальной политикой лишь в период своего епископства, когда ему пришлось по должности быть членом риксдага[23] и здесь столкнуться с политиканством парламентских партий. Ему, приверженцу «просвещенного» абсолютизма лучшего периода Густава III, была не по нутру, казалось, близко и нему стоящая, крепнущая либеральная партия; он сразу же охладевает к конституционным формам правления, он не хочет и не может понять, по его выражению, «многоголового, но безголового правления». Ему чужда резкая радикальная критика окрыленной французской июльской революцией 1830 года либеральной буржуазии. Он пишет: «С тех пор как королевская шведская свобода начала выражать свои мысли словами «лодочных нимф»[24] я не могу быть больше ее любовником». Несмотря на то, что он никогда не мог примириться с Карлом XIV Юханом из-за его русофильской политики, Тегнер выступает на защиту престарелого короля, когда либеральная оппозиция пошла на штурм королевской камарильи. Особенно обостряются отношения Тегнера е руководящей либеральной прессой в 1834 году, когда он позволил себе в Шведской академии в приветственной речи по поводу избрания Агарда академиком резкие выпады против либерализма и нарождающегося демократического течения, которое «подобно гробокопателю, желает уравнять в одном прахе всех — и королей с их короной, и мыслителей, поэтов, ученых с их лаврами, и заурядного глупца с его свободой». В своем отходе от идеалов «просвещенцев» к мракобесию реакции, истокам современного фашизма, Тегнер доходит до отрицания всеобщего образования, за которое оппозиция подняла борьбу в риксдаге. Либеральная пресса не остановилась перед резким отпором, и популярность стареющего поэта в широких массах была поколеблена.

Период епископства, самый мрачный и полный глубоких внутренних коллизий, когда Тегнер то «сжигает то, чему поклонялся», то «поклоняется тому, что сжигал», совпадает е тяжелым душевным заболеванием. Еще в 1825 году Тегнер писал своему другу детства Лагерлёфу: «Вот уже некоторое время я страдаю от необычайно тяжелого, мрачного душевного состояния. Я опасаюсь за свой рассудок! Ты ведь знаешь, что в нашем роду в известном возрасте проявляется сумасшествие[25]. До сих пор оно проявлялось у меня в поэзии, в этой более легкой форме умопомешательства, но кто может поручиться, что оно всегда будет находить выход этим путем?..» В другом письме того же года, к своему другу посланнику Боркману, он пишет: «К счастью, скоро закончится постройка центрального госпиталя в Векшё, а он находится в ведении епископа». Консультациям врачей, указывавшим на болезнь печени, Тегнер не верил. Он говорит: «Непонятное беспокойство бросает меня из одного состояния в другое, ни на минуту не покидая меня. У меня нет покоя днем, нет сна ночью. Мое и ранее легко возбудимое воображение является теперь для меня постоянным мучителем. Одним словом: я болен и телом, и душою».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Сомнения и недооценка своего поэтического творчества, которые все время были у Тегнера, в этот период принимают еще более обостренные формы. При появлении в 1836 году поэмы «Густав III» поэта Францена  Тегнер пишет графине Шарлотте Мёрнер: «Верьте мне, в этом небольшом произведении гораздо больше ценной поэтической руды, чем в моей гремучей ртути, которую я в течение тридцати лет сжигал в стихах и прозе. Настанет время, когда народ это увидит и признает, и вспомните, что я это предсказывал».

Все чаще и чаще, по словам Тегнера, находит на него «дух Саула», и тогда: «Я чувствую неописуемую горечь, которая ничего не выносит, ничего не щадит ни на небе, ни на земле. Она рождает во мне обычно человеконенавистнические размышления, сарказм и злобу, высказав которые, я тотчас, хотя и поздно, сожалею. Эта горечь совершенно несвойственна моему характеру, скорее кроткому, чем вспыльчивому. Это симптомы болезни и поэтому вдвойне мучительные». В другом письме Тегнер еще более ярко рисует свое душевное состояние; «Фурия, насильно обвенчанная со мной без попа и без подружек и даже без моего желания, рождена кошмаром и вампирихой. Эта фурия, даже когда она не гарцует на моей груди и не сосет крови моего сердца, дает мне понять, что все же она вблизи меня и намерена в любой момент почтить меня своим посещением».

Летом 1840 года произошла давно ожидаемая катастрофа: Тегнер сходит с ума. Создатель «Саги о Фритьофе» отвозится в дом для умалишенных в Шлезвиг под наблюдение известного в то время датского психиатра Йенсена, который, понимая болезнь Тегнера, окружил его исключительной заботой, не применяя к нему никаких лекарств. Летом 1841 года Тегнер возвращается в Векшё значительно поправившимся и окрепшим. В это время он заканчивает свое последнее произведение, большую лирическую поэму «Непорочная невеста» («Kronoljruden»), всю как бы озаренную нежными лучами заходящего солнца. Он описывает крестьянскую свадьбу в селе, где когда-то проживал И. X. Чельгрен[26], один из лучших поэтов «просвещенцев» эпохи Густава III. На свадьбе присутствует сам епископ, устами которого Тегнер говорит:

Это творческая программа самого Тегнера. И он кончает страстным призывом: «Боже, Ты Чельгрена нам возроди!» Епископ выпивает до дна наполненный вином бокал и бросает его высоко на ветви раскидистого дуба, откуда доносится его грустный звон.

«Kronobruden» была в сущности лебединой песней Тегнера. Несколько стихотворений, написанных за последнее пятилетие жизни Тегнера по поводу различных событий жизни городка Векшё, были лишь слабым отражением, бледным отзвуком когда-то богатейшей лиры творца «Саги о Фритьофе». Тегнер медленно угасал. На новый, 1845 год он пишет Францену: «Я вступил в свой magnus annus climactericus[27] шестьдесят третий, считающийся роковым для болящих. Да будет воля Твоя! Мы должны подчиниться и смириться. О конце я молю каждый день, хотя думаю, я многое еще мог бы создать здесь на свете».