Берегиня Иансы - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 46

Любое утро бродяги, даже самое солнечное и светлое, начинается и заканчивается одной мыслью – поесть. Не обязательно вкусно, главное сытно. Одинаковые желания отражались на наших лицах, и мы в унисон сглатывали набегающую слюну.

Голодные и уставшие, мы достигли оживленного торгового тракта. Путники, спешащие к Истоминскому, шарахались от нас, как от прокаженных. Савков с Давидывым, открывающие процессию (угрюмостью напоминающую похоронную), представляли собой колоритную пару – оба бородатые, лохматые и хорошенько потрепанные жизнью. Кто бы мог подумать, что еще несколько дней назад и тот и другой носили камзолы стоимостью в целую корову. Я заметно хромала и чувствовала себя совершенно разбитой. Алевтина в ночной сорочке, прикрываясь колючей шерстяной шалью, вертела головой и с жадностью впитывала каждое увиденное новое лицо. Дарья ковыляла следом, для чего-то сунув под мышку травяной веник, будто бы не желала с ним расставаться. От веющего запаха, так лихо отпугнувшего волков-людоедов, трусливо поджав хвост, убежал увязавшийся за нами бродячий пес. Наступив на острый камень, я взвыла в голос и схватилась за ногу, уверенная, что распорола ее до крови.

– Что?! – Савков резко оглянулся, готовый накинуться на меня с очередной гневной тирадой, но лишь изумленно развел руками: – Ты опять потеряла лапоть?

– Ты только заметил? – растирала я черную пятку, на которой под слоем грязи не появилось и царапины.

Давидыв, цокнув языком, кивнул головой:

– Пгивал! Алевтина, закгой гот, а то все думают, что мы тебя из монастыгя укгали!

Он свернул на обочину и, не медля ни секунды, растянулся на травке в тени ветвистого дуба.

Аля удивленно захлопала темными глазищами, явно не понимая, о чем с ней толкуют. Дарья, растрепанная и запыхавшаяся, тяжело дыша, уселась, прислонившись к стволу, и поморщилась от неудобства. Мимо тяжеловесными шхунами проплывали медлительные купеческие караваны, легкими лодчонками проносились двуколки, бурлаками тащились пешие. Все с подозрением косились в нашу сторону, явно принимая за разбойников.

– Алька! – Давидыв лежал на спине, закинув руки за голову, и лениво жевал сорванную травинку. – Куда тебя проводить-то надо?

Девушка, все это время рассматривавшая путников, недоуменно пожала плечами:

– Куда проводить?

– Домой, – встряла я в разговор, – у тебя ведь есть дом?

– Дом? – Аля глянула на меня с немым изумлением. – Я не знаю. Сирота я. Мамка в деревне умерла от легких еще по зиме.

Давидыв приподнялся на локтях и озабоченно глянул на хмурого Савкова. Все запутывалось еще сильнее. Мужики за мной-то в четыре глаза уследить не могли, а тут еще одна девица, слишком невинная и незнакомая с окружающим миром – лакомый кусочек для негодяев всех мастей. Дело спасла Дарья, вероятно где-то внутри себя мучившаяся от невысказанной материнской любви:

– Я заберу девочку с собой. У меня тетка под Николаевском живет. Чай не изверги, обогреем сиротку.

Аля уставилась на нее почти испуганно. Становилось очевидным, что ей очень хотелось остаться с нами троими, попасть в саму столицу, а не на сельские просторы к коровам, козам да деревенским увальням, и ничто не сможет переубедить упрямую девочку. Только кто ж ее спрашивать будет?

– Так и поступим, – быстро согласился Николай с явным облегчением, чувствуя, как с его плеч свалилась непосильная ноша.

На дороге отчаянно загрохотало, и мы одновременно оглянулись. Напротив нас, угрожающе накренившись, встала порожняя телега, запряженная гнедой кобылкой. Сломанная ось деревянного колеса ощетинилась острыми шипами.

– Шоб тебе пусто было, кобыла проклятущая! – В сердцах ругнувшись, возница соскочил на дорогу и озабоченно обежал подводу, с кислым лицом разглядывая поломку. – Кто ж тебе, дура, камни под колеса сует?! – Он стянул картуз и в отчаянии отер им выступившую на лбу испарину.

Савков быстро поднялся:

– Эй, мужик!

Тот оторвался от созерцания разломанной оси и повернулся к нам, разведя руками:

– Вот зараза! Ты глянь, что случилось! Шоб ее, стерву, разобрало по швам!

– Помочь чем?

– Да чем тут поможешь?

– Починю.

– Слесарных дел мастер? – поинтересовался тот.

– Колдун, – буркнул себе под нос Николай.

Через какую-то минуту ось была восстановлена, светилась толстым зеленоватым слоем магии и воняла жасмином.

– Ну чего, подвезешь? – От усталости после колдовства Савков еле держался на ногах.

– Да куда ж я вас всех? – спохватился мужичок. – Колесико-то не выдержит.

Вмиг растеряв всю доброжелательность и радость, он уже поглядывал на колдуна с нескрываемой враждебностью.

– Ну как знаешь, – пожал плечами Николай.

Магия постепенно стала развеиваться, а деревянная ось жалобно скрипнула. Хозяин тут же подобрел и с вымученной улыбкой кротко кивнул головой.

Мы тряслись в телеге и не верили собственному счастью. Для полного удовольствия не хватало краюхи хлеба. От голода сводило живот и темнело в глазах. Лошадка понуро тянула ставший в пять раз тяжелее воз.

– Говорят, что кто-то недалеко отсюда деревню белорубашечников спалил, – вдруг заговорил возница. Видно, балагурство победило-таки обиду на наглый шантаж.

– Пгавда? – усмехнулся Денис и подмигнул Але, тут же потупившей взор.

– Правда, правда. По мне, так это и лучше. Они ведь по деревням у нас ходят, людей к себе зазывают. Надоели, стервецы.

Аля выглядела совсем сконфуженной, и на нежных щечках появился стыдливый румянец. Я неосторожно почесала ногу, чуть-чуть задрав штанину, под которой слепящим лучом блеснул браслет, так что Николай поморщился.

– И много уходят? – интересовался Денис.

– Много ли, мало ли – не знаю, но уходят. Вона, гляньте, едут, голубчики!

– Где? – На лице Алевтины не осталось и кровин-ки, только большущие черные глаза горели страхом. Она переводила торопливый испуганный взгляд с меня на Дарью, потом на хмурого Николая, уставившегося, в свою очередь, на мои грязные порты.

– Ты чего? – Я поджала ноги, пытаясь скрыть от навязчивого внимания Савкова свой маленький секрет.

– Я… я… – лепетала девушка, кусая губы и нервно теребя платок.

Зазвенели бубенцы на упряжи. Да только не весело и не радостно играли они – хмуро, заунывно, словно приглашая на вечернюю молитву. Нам навстречу неторопливо и величаво плыла повозка, влекомая сильным мерином. Ветхий тканевый полог возка едва покачивался. Две прямые фигуры в белых балахонах сидели на облучке и в яркий солнечный день выглядели надвигающимися грозовыми тучами. Алевтина метнулась на дно телеги, вжимаясь в него. Белорубашечники поравнялись с нами, и мы все непроизвольно повернулись в их сторону. Бородач с длинными волосами, опутывающими паутиной широкие плечи, ответил нам холодным взглядом. Денис будто бы случайно подвинулся, пытаясь загородить хрупкую, трясшуюся осенним листом Алевтину, свернувшуюся комочком и прикрывшую голову руками.

Но, видно, у «брата» оказался острый взор. Через секунду его кустистые брови-домики недоуменно взметнулись вверх, и он трубно вскрикнул:

– Алевтина?! – Голос его возвысился, выказывая гулкий бас, так что окружающие завертели головами, разглядывая его обладателя. – Алевтина?! – повторил он, приподнимаясь.

– Мужик, гони! – тихо, но очень твердо приказал вознице Николай.

– Чаво?! – не понял тот, никоим образом не въезжая в катастрофу. – У меня на телеге ось сломана.

– Будто мы не знаем! Сказали тебе, гони! – Я выхватила из его слабых рук вожжи и подстегнула лошадку.

Та, всхрапнув, со всей силы дернула телегу. Дремавшая Дарья, испугавшись, отбросила веник в изумленное лицо мужичка-доброхота и вылупилась как ошалелая. Я подстегивала и подстегивала, заставляя кобылу прибавить ходу. Телега жалобно скрипела, готовая развалиться. В лицо бил ветер, мелкие камушки да песок сыпали в глаза. За нами клубилось облако пыли, и в нем проявлялся размытый силуэт несущейся вслед повозки. Путники кто куда разбегались с нашего пути, с визгом и проклятиями. Купеческие подводы едва успевали съехать на обочину. Мы неслись как сумасшедшие. С головы мужичка слетел картуз и попал под деревянные колеса.