Берегиня Иансы - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 33

– Денис, прекращай! – Я повела плечами, спина неимоверно ныла. – Я устала, зла и очень хочу есть! Не надо устраивать показных выступлений, если не собираешься ничего делать!

– Москвина, – прошипел тот, – я подписал тебе смегтный пгиговог!

– Ох, Денис, не смеши меня! Савков тоже выписывал мне смертный приговор! Большее, что ты позволишь своим молодцам, – это врезать мне подзатыльник, потому как в живот я уже получила от Савкова! – Денис, нахохлившись, выпятил губу. – Я нужна и тебе, и королю Ивану! Я же козырная карта в ваших переговорах с графом Лопатовым-Пяткиным! Или я чего-то путаю?

Опешившие стражи переглядывались, опустив арбалеты, осторожно косились на Давидыва. Как же, помню, Денис умел держать своих людей в страхе.

– Наталья, заткнись!

– Да в конце концов у тебя кишка тонка! Я же прекрасно помню, как ты пускал сопли в подвале замка Василия, только заслышав мои шаги! Я точно знаю, для чего ты тогда позвал меня: очень хотелось меня видеть, потрогать, схватить за руку, как это граф делал, не так ли?!

– Да я сам тебя, мерзавка! – охнул Давидыв и, багровея, подскочил к долговязому стражу с щеточкой усов над обветренными пунцовыми губами. С налету Денис выхватил из рук замешкавшегося палача арбалет. – Видишь?! – визжал Денис, оружие ходило, как в лихорадке.

– Да стреляй! – орала я в бешенстве. – Стреляй! Чего – руки трясутся?! Ты молодец, Давидыв, как красиво ты предал меня тогда!

Окружающие потрясенно молчали. Дворовые девки прикрывали ладошками раззявленные рты, стражи тупо таращились, лакеи застыли немыми изваяниями.

– Наталья, заткнись! – Давидыв гневно сверкнул глазами. – Ты что, не понимаешь, что это конец?! Ты так много натвогила дел…

– Ой, оставь проповеди Савкову, – перебила его я. – У самого рыльце-то в пушку! Давно ты, черный перевозчик, начал жрать из золотых тарелок?

А в следующее мгновение что-то щелкнуло, и неожиданно меня отбросило к стене. Сначала я ничего не ощутила, только недоумение, а когда увидела кровавое пятно на рукаве поношенной рубахи, почувствовала боль, разливающуюся от плеча до самых кончиков пальцев и выше к груди, истерично вскрикнула:

– Вы меня ранили?!

– Ранили?! – заорал Денис, сбивая выстрелившего в меня стража с ног. – Ты ее ганил, олух!!!

Под оглушительный визг свидетелей учиненного безобразия, оставляя бурый след на стене, я медленно сползала на изжаренную солнцем землю, в глазах потемнело. Когда в меня выстрелили в таверне позапрошлой зимой, отчего-то так больно не было. А теперь я умру за коровником от шального арбалетного болта в результате неудачной шутки бывшего приятеля. Достойное окончание достойного повествования.

– Какого черта?! – донесся до меня уже далекий возмущенный вопль надтреснутого, будто простуженного голоса. – Давидыв, что за шутки, твою мать?! Вы ее ранили?!

– Наталья! – Кто-то грубо встряхнул меня, перед глазами моментально прояснилось. Лицо Савкова было мертвенно-бледно, а руки ощупывали ноющее плечо, пытаясь понять, перебиты ли кости.

– Оставь! Больно! – только и вышло прокряхтеть.

– Ей больно! – заверещал кто-то тоненько.

Потом мне показалось, что Савков подхватил меня на руки и захрипел прямо в ухо:

– Где ты этого урода взял, что в нее выстрелил?! Хорошо, прицел сбит, в сердце не попал!

– Это из твоего отгяда! – вторил ему Денис, и их голоса хороводом кружились возле меня, удерживая упархивающее сознание.

– Ты с ума сошел, ты представляешь, чем мы рискуем, если она подохнет?! – бесновался Савков.

– Сам ты подохнешь, а я красиво умру, – тихо прошептала я и провалилась в беспамятство.

Я металась в агонии, и всепоглощающая боль застилала глаза красной пеленой. Мои руки превратились в огромные крылья, и на левом, рядом с тонкой косточкой-перепонкой, в самом болезненном месте, ныло и горело. Серые чешуйки медленно стягивались, доставляя невероятные мучения. Стон, казалось, сам вырывался из горла, но то был странный нечеловеческий вой, оглушающий и резкий, поднимающий настоящую бурю и взметающий облако пыли. А где-то далеко от меня раздавались знакомые раздражающие голоса:

– Я видел уже на ней такую штуку…

– Поводок. Теперь точно никуда не убежит.

– Чегт возьми, это ж как на смегтников надевают?.. Дгянь!..

Демон жалобно скулил. Казалось, что рядом задыхается от всхлипов ребенок. Сначала тоненько и едва слышно, потом все громче и громче. Я глубоко вздохнула, чувствуя себя на редкость отвратительно, будто после ночной попойки. Через плач Страха до сознания донеслись чьи-то сдавленные проклятия. Кто-то сильно дергал меня за ногу, словно бы желая ее совсем оторвать. Я пошевелилась, стараясь отогнать чужие навязчивые руки, но неизвестный не унимался.

Через пелену моему взору предстала сказочная картина: над кроватью склонился призрак в белых одеждах.

Ангел – тут же уверилась я. Вероятно, я все-таки умерла, и теперь рядом со мной ангел. Неправ был белорубашечник, на небеса меня приняли!

Только для чего он так сильно дергает меня за ногу? Разве в райских кущах так изуверствуют? Для бестелесного создания у него довольно крепкая хватка – проплывали в голове болезненные мысли.

Призрак яростными рывками пытался стянуть с меня драный полосатый чулок. Похоже, после всех потрясений рассудок помутился и в рай я прилетела свихнувшейся.

Ангел пробормотал крепкое словцо и рванул чулок что было силы. Раздался треск рвущейся ткани, и я тут же пришла в себя.

Да я живее самых живых!

Резко сев на кровати, затуманенным взором я уставилась на мужскую фигуру в белом балахоне. Видение отпрянуло от меня как от прокаженной, капюшон соскользнул с его головы, и предо мной предстал не кто иной, как Акакий, с покрасневшим лицом и крупными от напряжения каплями пота на лбу.

– Ты чего тут делаешь? – вопросила я каким-то чужим хриплым голосом.

Помощник ростовщика, скорее изумленный, нежели сконфуженный моим, несомненно внезапным, возвращением к жизни, поджал тонкие губы и сжал кулаки.

– Чего ты тут? – повторила я грозно, готовая наброситься на нахала.

Демон зашелся отвратительным лаем, вцепившись тонкими когтистыми пальчиками в прутья птичьей клетки, усыпанной желтоватыми легкими перышками.

Кто же его догадался к канарейке-то посадить? Изверги! И как птичку-то не стало жалко?

– Тебя спасаю! – неожиданно заявил Акакий и так обрадовался собственному нелепому вранью, что принял расслабленную позу, скрестив руки на груди.

– Раздевая меня? – делано округлила я глаза.

Чулок разорвался, и из-под длинной штанины теперь выглядывал изумительной красоты браслет. Свет, едва просачивающийся через коленкоровые занавески, все-таки позволял игриво поблескивать крупным, чистым как слеза бриллиантам.

– Мы же договорились, что я помогу тебе сбежать, – гнул свою линию молодчик, не сводя жадного взгляда с украшения.

Я повела плечом. Рука совсем не болела! Более того, сустав, сломанный года три назад при неудачном падении, который вечно щелкал и ныл от холода, теперь работал, как хорошо смазанный шарнир, не причиняя привычных неудобств. Что за черт такой?

– Я пришел тебя вызволить в обмен на браслет, – не унимался дотошный Акакий, видать, уверенный, будто я совсем рехнулась и поверила в его россказни. – Видишь, даже белорубашечником прикинулся.

– Взамен на браслет, – ухмыльнулась я задумчиво, соображая, как быстро посыльный ростовщика накинется на меня и попытается отобрать силой Королевскую Невинность. Чтобы не рисковать и лишний раз не искушать мошенника, я решила выпустить на свободу Страха. Протянула руку отцепить маленький крючок, придерживающий дверцу птичьей клетки, и похолодела: запястье сжимал широкий медный браслет с тонкими острыми кромками, точно такой же, от какого неимоверными усилиями я избавилась всего несколько недель назад. Поводок!

– Как это?! – прошипела я, вскакивая.

Акакий отскочил в сторону и неуклюже натолкнулся на меленький шаткий столик с птичьей темницей. С грохотом, под омерзительный лай закрытого в ней демона, клетка рухнула на пол, в воздух взлетели легкие желтоватые перышки. Справившись с первым головокружением, от шеи до пояса перевязанная белыми полосками ткани и в мятых портах, я кинулась к двери.