Клоака. Станция потери (СИ) - Муссен Анна - Страница 15

— Нина.

И это называется никаких мыслей? Да у меня мыслей в голове сейчас больше, чем в те дни, когда они реально должны были задерживаться в моей черепушке дольше, чем на несколько минут.

— Нина!

Врачу надоедает мой игнор и он повышает голос.

— Я слышу…

Семен раздраженно вздыхает и поднимает глаза к потолку, словно вопрошает у кого-то «За что мне все это?». Кажется, своим игнорированием я его разозлила.

Он остался со мной, когда я откровенно затупила у выхода. Этой задержкой я спасла ему жизнь, ведь так? Так что я не должна чувствовать себя виноватой, но меня не покидает чувство, будто он и правда злится на меня. По-настоящему.

Как же меня бесит это чувство.

— Нина, все хорошо, — говорит Семен, садясь рядом со мной.

Он кладет руку мне на плечо и ободряюще сжимает его своими пальцами.

Я что, выгляжу настолько расстроенной, что он решает меня утешить? Или это не способ утешения, а простая поддержка? Интересно, он пытается выглядеть непринужденным или правда особо не волнуется по поводу того, что с нами произошло?

— Почему машинист не открывает нам дверь?

Этот вопрос я задаю вслух, но на оставшегося со мной попутчика не смотрю, повернув голову в самое начало вагона.

Тихоня.

Вот кто меня интересует. По законам всех жанров, он тот, кто в курсе происходящего. Возможно, он…виновник случившихся событий? Сидит сейчас, наблюдает за нами со стороны и ухмыляется. Помню, в одном ужастике главный злодей тоже все время находился в комнате с героями, трупом валяясь у них под ногами, и наблюдал за их действиями со стороны.

Тихоня на труп не похож, а вот мы с Семеном вполне похожи на последних пассажиров вагона номер четыре.

— Я бы и сам хотел это знать, — говорит Врач, убрав руку с моего плеча.

Теперь мне кажется, будто от меня оторвали тяжелый кусок. Неудивительно. Все же у мужчин хватка сильнее, чем у женщин. Хочется усмехнуться от моих прошлых мыслей. Семен не слабее Сергея. Одна ладонь по ощущениям весит несколько килограммов.

Если Тихоня, в самом деле, виновен во всем, что с нами произошло, то как он это сделал? И, что самое важно, что именно он сделал?

— Машинист сказал, что следующая станция «конечная»?

— Вроде бы… Было много помех…

Конечная. Последняя. Та, дальше которой пассажирам ехать нельзя. Но какая именно конечная? Оборачиваюсь и вновь смотрю на карту. Какую станцию мы только что проехали? На какую конечную мне на карте смотреть? Их на каждой ветке по две штуки!

Изначально мы ехали снизу вверх, в центр. Так что территориально мы должны находиться в верхней части карты, но… Дмитрий сказал, что, возможно, нас пустили по запасному пути. Или это сказал не он? Не помню… Но кто-то ведь это сказал, да? Или это была я? Голова уже совсем не работает и отказывается анализировать ситуацию, в которой я оказалась.

Думай, Нина, думай. Нельзя расквашиваться. Нужно взять себя в руки и… И что-то делать. Думать. Да, единственное, что я сейчас могу сделать, это подумать. Хорошо так подумать.

Мы все еще едем по улице, но даже если бы снаружи было светло, я бы не смогла сориентироваться. В ночной темноте я вижу только нечеткие очертания предметов: здания, деревья, дорога. Машин, кажется, и правда нет. В окнах свет не горит. По улицам никто не ходит.

Но все-таки снаружи слишком темно, чтобы что-то утверждать наверняка.

— Станции, которую мы проехали, нет, — говорю я.

И смотрю на Семена так, словно не знаю, каков будет его вопрос.

— Что это значит?

— То и значит.

Звучит грубо, но как по-другому объяснить мои слова? Что значит слово «нет»? То и значит. Нет. Совсем нет. Вообще нет.

Однажды я видела такую надпись на ларьке у автобусной остановки в жаркий день, после успешно сданного зачета. Летняя сессия. Учиться не хочется еще сильнее, чем прежде, но надо добить учебный год, чтобы два месяца отдыхать со спокойной душой. Я всего лишь хотела купить какой-нибудь холодной воды, как перед моим носом окошко ларька закрылось с приклеенной на наружную сторону дверцы запиской: «Холодной воды нет. Совсем нет. Вообще нет. Никакой нет. И не будет. Даже через десять минут. Даже через час».

Видимо в тот день продавщице надоело говорить как заведенной одно и то же людям, измученным жаждой и июньским солнцепеком. Она решила и свои нервы спасти, и силы покупателей понапрасну не тратить.

— Откуда ты знаешь, что такой станции нет?

Врач спрашивает об этом с легким недоверием в голосе и я, в принципе, все понимаю. Без фактов мое утверждение звучит не убедительно.

— Недавно я с подругами ходила на экскурсию по метрополитену. Мы попали на день, когда рассказывали о наземных станциях. И…мы были на каждой из них.

Замолкаю, чтобы выдержать драматическую паузу.

— И я все их помню. Станцию, которую мы проехали, мы не посещали.

— Точно?

— Точно, — говорю я, кивая.

Тихоня издевается над нами своим молчанием. Он сидит на своем месте, его рюкзак, непонятно чем забитый, стоит рядом с ним, и мне кажется, что он в любой момент может перевернуться под тяжестью собственного веса. Что там внутри? Спальник? Палатка? Консервы на случай апокалипсиса? Страшное оружие?..

— Он Вам странным не кажется? — шепчу я.

Семен оборачивается к нашему «другу» и принимается внимательно его разглядывать. Долго так. Пристально. Но вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, он говорит:

— Нам с тобой нужно сойти с поезда.

— А?

Сойти?.. Как он себе это представляет?

— Пока мы еще едем по улице, да еще и так медленно, нужно сойти с него. Сергей был кое в чем прав…

— В чем же?

— На улице у нас будет больше шансов сбежать.

Сбежать? Куда? И от кого?

Что лучше: выбраться из движущегося поезда, но оказаться на улице, «переполненной зомби», или доехать до конечной, с которой выбраться, возможно, и не удастся? Вдруг те твари уже там, дожидаются нас? Считают последние минуты до того, как мы, их полуночные супчики с костями и мышцами, приедем на их стол-платформу. Или же Бездна поглотит нас, как только мы покинем освещенный вагон?

Так что? Улица или конечная станция?

— Вы сказали «сойти». Не «остановить». Предлагаете…

Он же шутит, да?

— Просто спрыгнуть?

— Здесь невысоко, Нина, — произносит Семен таким тоном, будто этот факт должен был меня ободрить и успокоить.

Он что, распрощался со здравым смыслом? Даже если мы медленно едем… Даже если ему удастся открыть двери… Даже если я найду в себе силы выпрыгнуть из вагона, то…куда, черт возьми, прыгать?! На авось? Вдруг повезет, и я не переломаю себе ноги, неудачно приземлившись…на проезжую часть под нами?!

— В этих поездах двери можно открыть самостоятельно, — говорит он а после, немного подумав, добавляет: — Хотя о чем это я? Ты и Сергей уже открывали их, верно?

— Да, — отвечаю я и встаю с сиденья следом за поднявшимся на ноги Врачом.

Он направляется к потайной дверце в стене, а я преданно, хвостиком следую за ним, удивляясь и даже восхищаясь тем, как быстро Семен отыскал заветную аварийную кнопку. Вот она разница между нами и им, взрослым человеком. Он сразу понял, где должна находиться нужная кнопка-рычаг, а мы кучу времени потратили на то, чтобы обшарить целый вагон.

— Вы, правда, хотите спрыгнуть? — спрашиваю я, все еще не веря в то, что вскоре должна буду выпрыгнуть из движущегося поезда.

Я не вижу, чем именно Семен открыл эту металлическую дверцу, но открыл он ее быстрее, чем Сергей.

Чтобы увидеть, что же такого тайного там находится, я подхожу к Семену чуть ли не вплотную и, встав на мыски, заглядываю через его плечо.

Внутри было всего две кнопки из прозрачного пластика и один черный рычажок. Никаких подписей, никаких инструкций. Даже на внутренней части дверцы.

— Благодаря этому рычагу можно перезапустить систему электроснабжения вагонов, — говорит Семен. — Зря, конечно, подобное вынесли из кабины машиниста, но… С другой стороны, благодаря этому пассажиры в чрезвычайной ситуации смогут сами о себе позаботиться. Эта кнопка — открывает двери с одной стороны, эта — с другой.