Пародия - Коллектив авторов - Страница 32

Архив «Парнаса» — не менее ста произведений — хранился у А. М. Финкеля, но вместе со всей его библиотекой погиб во время войны.

Владимир Набоков

(1899–1977)

Борис ПАСТЕРНАК

Какое сделал я дурное дело[23]

Виктор Ардов

(1900–1976)

Литературная штамповка,

или Пиши как люди!

Из пособия для начинающего литератора

…Полуторагодовалый Васютка проснулся в своей колыбельке, когда лучи солнца достигли его лица. Он сладко потянулся и высунул головку за края зыбки. Но — что это?.. Странный шум привлек внимание младенца…

Повернув головку, Васютка увидел, что за столом в избе сидит незнакомый дядька с черной бородой и кушает хлеб, положив подле себя большой револьвер…

Как молния, в голове у Васютки мелькнула мысль: «Дядя — бяка! Дядя хочет тпруа по нашей стране, чтобы сделать нам бо-бо!..»

Места колебаниям не было: Васютка сразу стал выбираться из люльки. Вот его ножонки достигли пола. Вот перевалился он голым животиком через высокий порог на крыльцо. Вот скатился по семи ступенькам на дорогу.

До ближайшей пограничной заставы — полтора километра. Только бы успеть, только бы доползти, пока там в избе дядя ам-ам хлеб!..

…Старший лейтенант Сигал ев высоко вскинул в воздух Васютку. Теперь ребенок увидел зеленую тулью его пограничной фуражки совсем сверху.

— Так ты говоришь, мальчик, — ласково переспросил офицер, — что в вашей избе сидит чернобородый дядя, а рядом с ним лежит бух-бух неизвестной тебе системы?.. — И, повернувшись, к своим бойцам, старший лейтенант скомандовал: — По коням!

Эту команду Васютка еще слышал. А затем он задремал: давала себя знать трудная проползка до заставы. Но последней мыслью засыпавшего бдительного младенца была такая: «Теперь уже скоро. Теперь уже этому дяде зададут ата-та по попке…»

В настоящее время исторические романы у нас пишутся в основном в трех манерах: 1) почвенной, 2) стилистической и 3) халтурной.

Возьмем в качестве сюжета исторический факт, послуживший художнику Репину для его знаменитой картины «Царь Иван Васильевич Грозный убивает своего сына — царевича Ивана», и посмотрим: что бы сделали с таким эпизодом автор-почвенник, автор-стилист и просто халтурщик.

1. Почвенники

Царь перстами пошарил в ендове: не отыщется ли еще кус рыбины? Но пусто уж было: единый рассол взбаламучивал сосуд сей. Иоанн Васильевич отрыгнул зело громко. Сотворил крестное знамение поперек рта. Вдругорядь отрыгнул и постучал жезлом:

— Почто Ивашко-сын не жалует ко мне? Кликнуть его!

В сенях дробно застучали каблуки кованые трех рынд. Пахнуло негоже: стало, кинувшись творить царский приказ, дверь открыли в собственный государев нужник, мимо коего ни пройти, ни выйти из хором…

Не успел царь порядить осьмое рыгание — царевич тут как тут. Склонился в земном поклоне.

— Здоров буде, сыне. По какой пригоде не видно тя, не слышно?

— Батюшка-царь! Ханского посла угащивал, из Крымской орды прибывого. По твоему царскому велению. Только чудно зело…

— Что ж тебе на смех сдалося?

— У нехристя-то, царь-государь, башка — стрижена.

— Ан брита, царевич, — покачнул главою Иоанн Васильевич.

— Стрижена, батюшка.

— Не удумывай! Отродясь у татар башки бриты. Еще как Казань брал, заприметил я.

— Ан стрижено!

— Брито!

— Стрижено!

— Брито!

— Стрижено, батюшка, стрижено!

Темная пучина гнева потопила разум царя, застила очи. Кровушка буйно прихлынула и к челу, и к вискам, и к потылице. Не учуял царь, как подъял жеэлие, как кинул в свою плоть:

— Потчуйся, сукин сын!.. Брито!..

— Стри… — почал было царевич, да и пал, аки колос созрелый под серпом селянина…

А уж стучали коваными каблуками и рынды, и окольничие, и спальники, и стольники, и иные царского двора людишки…

Царевич, как лебедь белая, плавал в своей крови…

2. Стилисты

Встал рано: не спалось. Всю ночь в висках билась жилка. Губы шептали непонятное: «Стрижено — брито, стрижено — брито».

Ходил по хоромам. У притолок низких дверей забывал нагибаться: шишку набил. Зван был лекарь-немец, клал примочку,

Рынды и стольники вскакивали при приближении. Забавляло это, но чего-то хотелось иного, терпкого…

Зашел в Грановитую палату. Посидел на троне. Примерился, как завтра будет принимать аглицкого посла. Улыбнулся: вспомнилось — бурчало в животе у кесарского легата на той неделе, когда легат сей с глубоким поклоном вручал свиток верительной грамоты…

С трона слез. Вздохнул. Велел позвать сына — царевича Ивана.

Где-то за соборами — слышно было — заржала лошадь. Топали рынды, исполняя приказ, — вызывали царевича, гукали…

Выглянул в слюдяное оконце: перед дворцом подьячий не торопясь тыкал кулаком в рожу мужика. Царь тут же примерил на киоте: удобно ли так бить, не лучше ли— наотмашь?..

Сын вошел встревоженный, как всегда. Как у покойной царицы, матери его, дергалось лицо — тик. А может — так. Со страху.

— Где пропадаешь? — само спросилось.

Царевич махнул длинным рукавом кафтана:

— С татарином договор учиняли…

— С бритым?

— Он, батюшка, стриженый.

Улыбнулся сыновней наивности:

— Бритый — татарин…

— Стриженый…

Отвернулся от скуки:

— Брито.

— Стрижено!

— Брито!

Вяло кинул жезл. Оглянулся нехотя: царевич на полу. Алое пятно. Почему? Пятно растет…

Вот она — та, ночная жилка: «стрижено — брито»…

Челядь прибывала. Зевнул. Ушел в терем к царице — к шестой жене.

3. Халтурщики

Царь Иван Васильевич выпил полный кафтан пенистого каравая, который ему привез один посол, который хотел получить товар, который царь продавал всегда сам во дворце, который стоял в Кремле, который уже тогда помещался там, на месте, на котором он стоит теперь.

— Эй, человек! — крикнул царь.

— Чего изволите, ваше благородие? — еще из хоромы спросила уборщица, которую царь вызвал из которой.

— Меня кто-нибудь еще спрашивал?

— Суворов дожидается, генерал. Потом Мамай заходил— хан, что ли…

— Скажи, пускай завтра приходят. Скажи, царь на совещании в боярской думе.

Пока уборщица топала, спотыкаясь о пищали, которые громко пищали от этих спотыканий, царь взялся за трубку старинного резного телефона с двуглавым орлом. Он сказал:

— Боярышня, дай-ка мне царевича Ивана. Ага! Ваня, ты? Дуй ко мне! Живо!