Доброе дело (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 49

Обсуждая за чаем итоги дня, мы с приставом согласились в том, что новые обстоятельства так или иначе ещё раз показывают на Ольгу Гурову. В самом деле, если с Фёдором Гуровым Ангелина Павловна заключила мир, а Василий Гуров на происходившее в доме влиять никак не мог, получалось, что кроме Ольги Кирилловны больше и некому. Сошлись мы с Борисом Григорьевичем и в оценке положения дел после новых сведений, причём оценка та оказалась крайне низкой. Опять ни единой прямой улики, опять никакой ясности с вопросом, было ли отравление Захара Модестовича самостоятельным действием Ольги Кирилловны или же их с Фёдором Захаровичем совместным предприятием. Не удивляться, если вдруг выяснится, что и в этот раз Ангелина Павловна исхитрилась что-то от нас утаить, мы с приставом тоже договорились — от этой незаурядной женщины такого ожидать было бы можно.

Обсудили и утвердили мы с Шаболдиным и планы на завтра. Пристав собирался устроить Ангелине Павловне очные ставки с братьями Гуровыми, с каждым по отдельности, а если потребуется, то и между братьями тоже. Заниматься этим Борис Григорьевич решил после обеда, так что первая половина дня у меня оставалась свободной. Чем её занять, у меня кое-какие соображения появились, пока же в моей голове прочно обосновалась мысль о том, что сегодня я пропустил мимо своего внимания нечто важное.

Дома я так и этак прокручивал в голове сегодняшние допросы и, кажется, нашёл пропажу. Раз уж мы с приставом пришли к выводу, что Захара Модестовича отравил его старший сын или сноха, а то и оба вместе, то вопрос о причине, побудившей их к столь гнусному преступлению, имел первостепенное значение для раскрытия оного. Вот мне и показалось, что причину эту я наконец обнаружил, и крылась та причина в мирном договоре Ангелины Павловны и Фёдора Захаровича, точнее, в его нарушении молодою супругою. Каком, спрашивается, нарушении? Да самом прямом — в тех сорока тысячах рублей, что она получила в виде облигаций. Ведь разница тут между даром и наследством имеется только с точки зрения закона, для прочих же наследников это деньги, которые от Захара Модестовича получила Ангелина Павловна и не получили они. Да, у нас с Шаболдиным не имелось никаких оснований не верить вдове в том, что облигации ей супруг подарил исключительно по своей воле, но для Фёдора-то Гурова оно выглядело именно нарушением Ангелиной Павловной их договора и никак иначе!

Конечно, в таких условиях логично смотрелось бы отравление как раз молодой жены, но только на первый взгляд. Потому что в таком случае всё слишком явно указывало бы на старшего сына, а так и сам он мог постараться подкинуть губным подозрение против вдовы, и я, честно говоря, никак не мог понять, почему Фёдор Захарович этого не сделал. Ольга Кирилловна, правда, не раз уже обвиняла Ангелину Павловну, но как-то не сильно убедительно её обвинения выглядели. Хотя, кто его, Фёдора Захаровича, знает? Не сделал сейчас, сделает позже… Во всяком случае, если он на завтрашних очных ставках попробует очернить вдову, я не удивлюсь.

Однако же приятная мысль о том, что я держу в руках ключ к разгадке запутанного дела, радовала меня недолго. Потому что тем самым ключом мои умопостроения стали бы в одном-единственном случае: если бы удалось доказать, что Фёдор Захарович о тех облигациях знал, и знал до смерти отца. Но доказательств таких у нас с Шаболдиным и близко не было…

Глава 26. Новые знания и новые сомнения

— Что-то ты, Алексей, совсем перестал ко мне захаживать, — пусть и звучали слова отставного есаула Турчанинова с укором, говорил он их мне, широко и радушно улыбаясь. — Видать, ружья свои с револьверами больше белого оружия[31] полюбил?

— Ну, не сами ружья с револьверами, а скорее их выделку, — столь широко улыбнувшись, ответил я. — И не полюбил вовсе, но деваться мне от того некуда.

— Раз заглянул всё-таки, стало быть, иной раз можно и деваться? — подмигнул есаул.

— Можно, Яков Матвеевич, можно, — согласился я. — Соскучился вот по твоей науке.

На самом деле причина моего появления у Турчанинова была иной, и соскучился я не столько по упражнениям с шашкой, сколько по своему предвидению, что в последние месяцы посещало меня уж больно редко. Так и этак прикидывая возможные причины столь неприятного явления, я вдруг обратил внимание на связь этой своей особенности с поединками. Ну в самом же деле, первый раз оно у меня проявилось в кулачном бою с Мишкой Селивановым[32],  а потом цвело и благоухало именно тогда, когда я вовсю упражнялся в фехтовании, а то и не упражнялся даже, а применял белое оружие в настоящих схватках[33]. А вот как прекратил к Якову Матвеевичу ходить, так и стало моё предвидение тихонечко затухать. Оно, конечно, и совпадением могло быть, но ведь есть же способ проверить, вот этим самым способом я и решил воспользоваться. Слишком уж запутанным делом заняты мы с Борисом Григорьевичем, и оживление оного предвидения мне бы сейчас очень и очень пригодилось. Да и так, для общего, как говорится, развития осмысленно помахать шашкой было бы неплохо.

Долгое отсутствие регулярных упражнений сказалось на мне самым плачевным образом — мало того, что я быстро вымотался, так и за это неприлично короткое время Яков Матвеевич успел угостить меня пятью колющими и семью рубящими ударами, а мне удалось достать его один-единственный раз.

— Я тебя, Алексей, прямо не узнаю, — укоризненно сказал есаул. — Совсем ты мою науку позабыл… Понимаю, жизнь у тебя сейчас такая, что шашкой махать тебе незачем, но ежели навык хочешь сохранить, надобно тебе почаще ко мне захаживать.

— Да тут, Яков Матвеевич, не о сохранении навыка речь-то, а о его восстановлении заново, — честно признал я.

— А и без разницы, — в отличие от меня, Турчанинов даже не запыхался. — Восстановить навык тоже за два-три раза не выйдет.

Разумеется, наставник мой был прав, прав целиком и полностью, и укорял он меня справедливо, а потому злость, потихоньку во мне поднимавшаяся, направлена была не на него, а на себя самого. Ну стыд же и позор — Варенька вон свои упражнения не забросила, так и продолжает, а я совсем расслабился и распустился. На таком настрое я потребовал продолжения банкета, в каковом продолжении выглядел уже получше — получив от Якова Матвеевича те же двенадцать рубяще-колющих приветов, сумел ответить ему аж целыми пятью. Правда, и умотался посильнее, так что восемь из тех двенадцати ударов пропустил уже ближе к концу, да и отдых после всего этого занял времени побольше, чем после первого захода.

Отдыхали мы не просто так, Турчанинов пересказывал мне впечатления казаков от моих револьверов и карабинов под револьверный патрон, новые кавалерийские карабины, хоть и приняты Военной палатой на вооружение, до терских казаков ещё не добрались. Ну да ничего, раз уж я решил возобновить занятия с шашкой, успею ещё и о них услышать, Яков Матвеевич расскажет, получается у него интересно.

— Молодец, Алексей! — похвалил меня Турчанинов после третьего захода. Было за что — и продержался я в этот раз дольше, и едва не ушёл от поражения, одиннадцать раз достав его шашкой. Пару раз даже предвидение помогало избегать встреч своего тела с шашкой есаула, так что идею вернуться к фехтовальным упражнениям я признал правильной. — Нога-то, смотрю, тебя не так уже и беспокоит?

Кстати, да. Нога и в самом деле потихоньку перестаёт быть для меня источником затруднений. Всё чаще и чаще я могу позволить себе не опираться на трость, дома уже почти её не использую, а на улице чаще просто ношу в руке, чем помогаю себе ходить. Даже на второй этаж подняться по лестнице часто могу без подпорки. Да и сейчас, пусть и ноет раненая нога, так это от общей моей усталости. И ноет, кстати, не так и сильно, вполне себе терпимо. Вот всё это, только сжато и кратко, я наставнику и изложил.