Кукла вуду (СИ) - Сакрытина Мария - Страница 7

Когда я думаю об этом, левое запястье дёргает. Татуировка – я зашла позавчера к медсестре, и она авторитетно заявила, что это не временные чернила и не аллергия. Как?..

Вопросы и мысли о тёте с сёстрами, об ужасном застолье, о деньгах, которых нет, - крутятся в голове минута за минутой, час за часом. Задремать удаётся только после полуночи. И – ну точно проклятье – во сне я снова вижу кладбище, тоскующего ангела, саркофаги в снегу, туннель, жертвенный камень и… Антона на нём. Да что это такое, он ведь уже умер! Может, я тоже умудрилась в него втюриться, вот он мне и снится? По Фрейду? Поулыбался прекрасный принц серой мышке, она и разомлела… Фу, противно!

Наверное, что-то значит по Фрейду и круг, выведенный кровью, в котором стоит жертвенник, и непонятные кровавые знаки на груди Антона (во сне я почему-то уверена, что это кровь, а не краска).

Во сне я чувствую себя в безопасности, и могу просто наблюдать. Как наблюдатель, я отмечаю, что Антон так трогательно беззащитен на алтаре, что сейчас мне даже немного его жаль. Точно втюрилась, дура…

А ещё эти кровавые знаки на его груди кажутся совершенно уместными и… как будто… знакомыми. Словно я их уже видела. И даже знаю, для чего они.

Наверное, это нормально – это же мой сон. Во сне я и правда знаю, но когда проснусь – уже не буду помнить. Шутки подсознания, что же ещё?

Бой барабанов…

***

Антон

… зовёт плясать – весело и безумно. Я хочу встать, но не могу пошевелиться, только открываю глаза. И то, что вижу, достойно первоклассного бреда под сильной наркотой.

На полу серым мелом (а мелом ли?) выведен сложный знак с кругом и стрелами, и я точно его раньше видел… Да, на татуировке у Оли Алиевой. Эта мысль на мгновение вырывает меня из власти барабанов, я пытаюсь хотя бы отвернуться… Но снова ничего не получается: тело не слушается. Перед глазами на мгновение темнеет от ужаса, снова нечем дышать… Но потом барабаны прогоняют панику, и я опять дышу им в ритм, мне хорошо, спокойно и совсем не хочется думать. Бам-бам-ба-ба-бам… Эйфория не меньше паники захлёстывает меня. Перед глазами плывёт, то и дело цвета меняются с обычных на кислотные. Ну точно бред наркомана… И чёрт с ним, мне так хорошо…

Знак Оли вдруг вспыхивает. Не весь – только крест внизу, но синее пламя медленно ползёт к кругу в центре. Пожалуй, это даже красиво. Как и чёрные свечи по кругу. Вау, только чёрной кошки не хватает для полной гармонии шабаша. И обнажённой ведьмочки. Пожалуй, я бы не отказался от обнажённой Оли. Она наверняка худая и миниатюрная, но такие мне и нравятся…

Мысль об Оле немного разгоняет туман от барабанов – не настолько, чтобы снова запаниковать, а, скорее, чтобы задуматься…

А что вообще происходит? Помню, как было нечем дышать, когда запускали фейерверки на Рождество. Может… я в коме, и это мне снится? Или кто-то подсыпал наркотик в бокал, пока мы праздновали? Ирка? Вряд ли, я помню, как она испугалась, когда я упал. Прислуга? И что это – неудачное покушение (я ведь жив). Угроза папе?

Да и чёрт с ним. О, кстати, о чёрте – я же его вижу! Вот он, у кровавого круга пляшет. (Говорю же, бред). Рогов у черта нет, но вместо лица – череп, в руках трость с серебряным набалдашником-гробом и бутылка рома (на этикетке так и написано «Rum»). Вдобавок на чёрте алый жилет, чёрный смокинг и шляпа-цилиндр, кокетливо украшенная маленькими человеческими черепами и фазаньими перьями. Прелесть у меня бред!

А танцует как! Смотреть классно, и я бы с удовольствием присоединился, если бы сил было чуть больше. Но пока я могу только лежать и лениво наблюдать. Ну и ещё, наверное, улыбаться. Но то, как улыбается чёрт – такую улыбку мне никогда не изобразить! Этот тип абсолютно и полностью безумен, и счастлив от этого. Мне чудится, что он хохочет, но слышу я почему-то только барабаны и всё усиливающийся странный шёпот. Словно… Сравнение приходит только одно: словно сухие листья на кладбищенском дереве.

И он, этот шёпот, становится всё отчётливее, я даже слышу, что именно он хочет – он зовёт меня. Если барабаны звали станцевать, то шёпот предлагает отдохнуть. Иди к нам, ты один не будешь, не бойся, уже нечего бояться. Впереди только отдых, иди к нам.

Я иду – или мне это кажется. Так легко, с каждым шагом становится всё легче, и мысли скользят, исчезают струйками тумана, я и сам вот-вот стану туманом…

Но когда до полного ничто остаётся один-единственный шаг, сильный удар по затылку выбивает из меня дух.

Вдали стихает бой барабанов…

***

Оля

Вдали взрывается фейерверк, и я снова вздрагиваю. За чёрными силуэтами деревьев распускается алый цветок и, вспыхнув, летит по ночному небу к земле серебристыми искрами.

До полуночи ещё пять часов – те, кто запускают фейерверки, пока только разогреваются.

Я стою на заснеженной парковой дорожке и отчаянно тру руки в варежках. Очень холодно.

Сейчас бы залезть дома под плед, выпить чашку горячего молока с мёдом и лимоном, потому что горло уже першит, а ног я не чувствую.

Но у меня нет дома, а к тёте я до утра не вернусь. Окочурюсь здесь, задубею от холода, но не вернусь.

С деньгами я так и не смогла разобраться – ни одна бухгалтерия не выдержит тётиных запросов. Тётя может устроить скандал о купленной в соседнем магазине якобы дорогой ветчине – и тут же заказать торт на десять килограмм в дорогой кондитерской. Собственно, из-за торта всё началось: я на него не рассчитывала и когда попыталась сказать ей, что мы не можем это себе позволить – разве что на отцовской карточке что-то осталось… Про карточку заикаться не стоило. Думаю, это своеобразное чувство вины: тётя знает, что эти деньги отец перечисляет для меня, но всё равно тратит их на себя и дочерей. Поэтому, когда я говорю про них, она злится. Очень сильно…

Но ротвейлера на меня всё равно не натравила. Пока. Хотя кричала громко.

Потом из-за слишком громкой, по их мнению, уборки (а я думаю, из-за тётиных воплей) проснулись двоюродные сёстры – и к тёте присоединились. У одной не успело высохнуть после стирки праздничное платье, второй служба доставки не привезла подарок, и крайней, конечно, оказалась я.

Вдобавок, как будто раньше всё было хорошо, на два часа раньше запланированного явились гости. Я еле успела нарезать салаты, и мне досталось от тёти за то, что забыла тряпку для пыли на журнальном столике и не вовремя накрыла на стол. А ещё не крепко повесила гирлянду в коридоре – то есть не настолько крепко, чтобы решивший с ней поиграть ротвейлер не смог её отцепить.

В шесть уже изрядно набравшаяся подруга тёти Анна Владимировна вытащила из-за дивана мой рюкзак и принялась обсуждать, какой же он простой, не стильный, а вот у её дочери… Её дочь сидела рядом и посмеивалась, пока я разливала для них вторую бутылку шампанского.

Рюкзак через десять минут оставили в покое, но из него пропал планшет. Уверена, что он ко мне уже не вернётся, и сейчас я не хочу думать, как буду делать домашние задания по выходным. В школе есть компьютерный класс в общежитии, но дома сёстры меня за компьютер точно не пустят. Да и у меня духу не хватит их попросить.

В общем, на этом моё терпение кончилось. На этом, а ещё на осознании того, что у тёти вот-вот закончится алкоголь, до полуночи пять часов, а они уже весёлые – и как приятно поиздеваться над кем-нибудь безответным, когда ты пьян, правда?

Рюкзак я забрала, схватила куртку, напрочь забыв про шарф и шапку (хорошо хоть рукавицы были в карманах) и выскочила на улицу. Провожал меня только заинтересованный взгляд ротвейлера, пьяный смех гостей да недовольный тётин голос: “Купи ещё вина, бестолочь!” Ей вторило чьё-то: «Зачем вино, пусть сразу водку тащит!»

Сейчас за столом одни женщины. Но позже к ним точно присоединятся их мужья и сыновья – как же, такое застолье, бесплатно наливают, и Новый год же! От сорокалетнего сына бабы Зины я уже получала недвусмысленные взгляды… Нет, до завтра я точно не вернусь.

А может приехать в общежитие, устроиться в сугробе перед домиком охраны – пропустят ведь, да? Не станут же смотреть, как я замерзаю? Ну да, если ещё не пьяные. А пьяными сегодня все – Новый год же.