Заклятие на любовь (СИ) - Платунова Анна - Страница 42

Я насупилась, возвращая лицу угрюмое выражение: не Пеппи, а неприступный бастион. Но как я ни старалась, стоило мне зазеваться, улыбка возвращалась. Какая своевольная! Губы, непривычные к таким выкрутасам, немели от напряжения. Ди, это все ты виноват! Ты, рыжие листья и влажный осенний воздух, пахнущий терпко и пряно.

Стоило мне подумать, как мы с Димитрием держались за руки, и в животе поднималось тепло, добиралось до самого сердца, перекидывалось на щеки, заставляя их краснеть.

Ужасно! Хуже не придумать! Что может натворить один-единственный разговор по душам. Ведь не хватало еще влюбиться в невзрачного виконта – ни состояния, ни красоты, ни прочих достоинств! Придется по капле вытравить предательский жар из сердца, сделать так, чтобы Ди и сам ко мне на пушечный выстрел не подошел. Оттолкнуть. Но как? Наговорить гадостей? В этом мне нет равных, а слабые стороны Ди как на ладони – назову цыпленком, посмеюсь над его щербинкой, и готово дело.

Я прищурилась на Димитрия, колдовавшего над очередным зельем. Он словно почувствовал: наши взгляды встретились. Гадство, какие у Ди красивые глаза… И как можно одним лишь взглядом и подбодрить, и приласкать? Просто посмотрел, а будто провел ладонью по щеке. Магия, да и только.

Я тряхнула головой. Я обязательно отважу Ди от себя. Но не сегодня, хорошо, Солнцеликая? Могу ведь я один день посвятить глупостям, раз уж опустилась до валяния в листве? И если я позволяю себе сегодня стать Пеппи-мягонькой-тряпочкой, не зазорно будет посмеяться и подурачиться. Гулять так гулять!

– Маль, тебе идет новая прическа, – сказала я.

Поставила опыт: не затошнит ли меня от излишней приторности. Я впервые назвала Соломинку дружеским именем, еще и прическу похвалила. Нет, ничего, не замутило, наоборот: на сердце отчего-то потеплело. Это все мэтрисс Кеолея с ее волшебными эликсирами: я надышалась, напробовалась, теперь пробивает на сентиментальность. Это не мои чувства, фу-фу. Улыбочки эти, тепло, радость…

– Спасибо, Пеппи! – расплылась Мальвина. – Я и тебе такую сделаю, хочешь?

Вот, опять сияю.

Следующим занятием шел призыв фамильяров, не самый мой любимый предмет. Оно и понятно: когда раз за разом, день за днем между ладоней не появляется ничего, кроме белого тумана, в то время как Ди, Мальвина, Клара и даже тихоня Бруно обзавелись собственными помощниками, перестаешь верить, что у тебя самой однажды что-то получится.

Пугала и неизвестность: я могла сколько угодно шутить вслух над крокодилом и жабой, но внутри сжималась от страха, когда представляла, что до самой старости буду любоваться на мерзкое создание. И ладно бы только любоваться – знать, что оно часть твоей души. Винсента вот теперь прозвали «Лягушачий Принц Винс». А я кто? «Пеппилотта – бегемотта»? И ведь ничего не поделать: заимел фамильяра, будь добр полюбить таким, какой он есть.

Нас, первокурсников, что не получили пока помощника, теперь пятеро. Остальные давно занимались тем, что тренировали мысленную связь со своими фамильярами и учились аккумулировать в них часть энергии. Мы, отстающие неудачники, стояли в кружке, выставив вперед трясущиеся от напряжения ладони. Даже мэтр Рауф, казалось, махнул рукой – он больше времени проводил в той части кабинета, где по песку гонялись друг за другом котята и кролики, возилась черепаха, лежали, свернувшись кольцами, змейки, а Всполох взирал свысока на этот младенческий манеж, будто он тут самый старший.

– Пеппи, сосредоточься! – велел преподаватель, заметив, что я прервала упражнение и с тоской смотрю на волшебный зверинец.

Сосредоточься! Легко сказать! Я могла сколько угодно пыхтеть и выпучивать глаза, но туман от этого не становился гуще.

Неожиданно кто-то мягко подтолкнул меня в бок. Всполох!

– Ты чего?

Он хитро прижмурил желтые глаза.

– Пр-росто р-разреши себе быть собой, – муркнул пумыч.

Быть собой? Но как? Я подняла ладони, соединила их, закрыла глаза и снова оказалась во вчерашнем дне. Мы смеялись, кидались листьями, и я не боялась, что другие осудят толстушку Пеппи. Честно, в тот момент мне было плевать, так мне было хорошо и весело.

Память унесла меня еще дальше – в детство. Вот я снова пятилетняя девчонка, разомлевшая от жары. Лежу на коленях Ника, а он перебирает мои рыжие волосы, вытаскивает из них веточки.

Неужели вот эта смешливая, дурашливая, лохматая девочка – это я? Неужели эта студентка-чаровница, не стесняющаяся показаться глупой и забавной, – тоже я? А какая я еще? Смелая – и тогда не побоялась залезть на дерево, а сейчас – дать отпор Теренсу. Хитрая – что есть, то есть. И я никогда не сдаюсь! Да, Алисия не отступает и не сдается!

– Пеппи, огонь! – крикнула Клара. – У тебя огонь!

Я распахнула глаза, и вначале увидела окруживших меня однокурсников и их изумленные физиономии, и только потом – ярко-рыжие клубы дыма между ладоней. Ни у кого прежде я не видела такого цвета! Потрясенным выглядел даже магистр Рауф.

– Ну же, Пеппи, – шепотом подбадривал он меня: шепотом, чтобы не сбить настрой. – Давай-давай!

– Давай, Пеппи! – неслось со всех сторон.

Мальвина подпрыгивала, сложив руки молитвенным жестом. У Клары горели глаза. Бруно поднял вверх кулак, мол, ты сделаешь это. А напротив стоял Ди – просто стоял, ничего не говорил и не махал руками, но так смотрел… Я сразу поняла – все получится!

Превращение случилось за мгновение, я и моргнуть не успела. Только что клубился огненный туман – раз – и у моих ног стоит лисичка с рыжим пушистым мехом, хитрой мордочкой и блестящими, черными, будто бусинки, глазами. Цвет ее меха был точь-в-точь цвет моих настоящих волос.

Однокашники завопили.

– Какая хорошенькая! – пищали девчонки.

Винс дул губы, будто обиженный малыш. Он-то до последнего надеялся на крокодила.

Меня захлестнула волна счастья. Не чудовище! Не мерзкая пакость, хотя магистр Рауф и утверждает, что нет плохих фамильяров. Пушистое рыжее чудо!

– Моя Лиска, – прошептала я.

*** 52 ***

Я вытащила руку из-под одеяла и погрузила ладонь в мягкий мех. Лиска, свернувшаяся калачиком на моей груди, приподняла мордочку и приоткрыла один глаз.

Как это непривычно и волнующе: у меня появился фамильяр! Проснувшись среди ночи, в темноте, я испугалась, что Лиска мне приснилась, но тут в ладонь ткнулся теплый нос: лисичка почувствовала мое беспокойство и поспешила утешить.

– Что же мы с тобой теперь будем делать? – прошептала я.

Волновалась, что скрывать: волшебных помощников у меня прежде не было. Под утро приснилось, будто я бегу на четырех лапах, вдыхая запах влажной земли. Пахло не только землей, но и жуками, травой, даже у камней оказался особенный аромат. Лапкам было мокро, живот щекотали сухие травинки. Я рассмеялась во сне, а проснулась с первыми лучами солнца, чувствуя себя счастливой и отдохнувшей.

– Признавайся, ты гуляла, пока я дрыхла! – сказала я Лиске.

– Не гуляла, а исследовала территорию, – пропела лисичка.

У нее оказался мелодичный, тоненький девичий голосок.

– Тебе, наверное, тяжело сохранять физическую форму? – забеспокоилась я. – Ты… если надо… развеивайся.

Лиска звонко рассмеялась.

– Не беспокойся об этом, хозяюшка. Даже если меня не видно, я всегда рядом!

Мальвина и Клара еще спали: до занятий оставалось больше часа. Обычно и я в такую рань не встаю, но, бестолково поворочавшись с боку на бок, я поняла, что зря теряю время, и перебралась в ванную.

По обыкновению, пригляделась к своему отражению, пересчитала прыщи: вдруг с появлением фамильяра еще один пропал? Увы, надежда не оправдалась. Три пупыря, толстые щеки, редкие ресницы, заплывшие после сна глазки.

– Красотка ты моя, – сказала я девице в зеркале. – Сейчас мы тебя умоем, причешем, и ты станешь вполне себе ничего.

За два месяца я кое-как привыкла к Пеппи и поняла, что ненавидеть свою новую внешность нет смысла. Пользы от этого никакой, один вред. Если присмотреться, не так уж я и страшна, совсем не уродина. Никто не шарахается, пальцем не показывает, а Ди так и вовсе не прочь поглядеть лишний раз.