Кувырком (ЛП) - Чейз Эмма - Страница 42

Вскидываю голову.

− На выходные? И только?!

На мой взрыв Джанет реагирует спокойно.

− После все будет зависеть от того, где есть свободные места. — Ее голос вновь звучит деловито: — Все в файле с документами — права Челси, варианты действий. Она может запросить срочное рассмотрение.

− Ад и все дьяволы.

На лестнице слышатся шаги. Первым появляется Рэймонд. Стоическое выражение на лице, выдают только покрасневшие глаза и шмыганье носом. Бросив сумку, бежит к Челси и тут же оказывается в ее объятиях.

Пытаюсь сообразить, что бы сказать. Какие — нибудь слова, которые хоть немного приободрят их в творящемся кошмаре. Но не успеваю и рта открыть, как по лестнице спускается Рори. Голубые глаза пацана круглые от шока. Жду, что он присоединится к братьям и сестрам в их сплоченных объятиях. Побежит к тете. Но ошибаюсь.

Он бежит ко мне.

В меня врезается теплое маленькое тело, худые руки стискивают изо всех сил. Голос звучит приглушенно, так как Рори утыкается лицом мне в живот, но я все равно слышу каждое слово.

− Мне жаль. Прости меня. Я буду вести себя хорошо. Клянусь, я буду хорошим.

Потерянный, несчастный ребенок изливает сердце… и рвет мое на куски. Начинает щипать глаза.

Опускаюсь на колени и слегка его отстраняю.

− Ты в этом не виноват, Рори. Ни один твой поступок не имеет никакого отношения к тому, что сейчас здесь происходит.

− Но…

− Твоей вины здесь нет, парень.

Икает.

− Не позволяй им… нас… забрать.

Мой голос звучит твердо и уверенно:

− Я верну тебя домой. Верну вас всех.

Он заглядывает мне в глаза, ищет там правду.

− Когда?

Про себя кляну время дня, расписание суда и многие другие обстоятельства, влияющие на ответ.

− В понедельник. Я верну вас домой в понедельник. — Откидываю ему назад волосы и вытираю залитое слезами лицо. — Помнишь, что я говорил вам с братом о мужчине и его слове?

Кивает:

− У мужчины есть только его слово. Мужчина говорит то, что имеет в виду, и делает то, что говорит.

Криво улыбаюсь.

− Верно. Даю тебе слово, Рори. Я верну вас всех домой в понедельник.

Бросаю взгляд на Челси и стоящих рядом детей. Все внимательно смотрят и слушают. Вновь смотрю на Рори.

− А до тех пор будь молодцом. Ты должен быть сильным, хорошо? Заботьтесь друг о друге. Не ругайтесь. Помогайте друг другу.

Через пару секунд Рори сжимает зубы. Кивнув, вытирает щеки тыльной стороной ладони. Он готов.

Сажаем детей в микроавтобус. Перед этим Челси целует и обнимает каждого, с трудом их отпуская. Покрасневшее личико Розалин залито горючими слезами.

− Я хочу остаться здесь.

− Знаю, детка. — Провожу костяшками пальцев по ее щеке, вытирая слезы и пристегивая ремень безопасности. — Это ненадолго. Время пролетит быстро, − обманываю ее.

У Риган дрожат губки, хотя не уверен, что она понимает, что происходит.

− Нет…

Не могу выдавить ни одного слова в ответ. Способен только поцеловать ее в лобик.

Отходим в сторону, когда Джанет захлопывает дверь. Громкий звук отдается эхом, будто поворот ключа в замке тюремной камеры. Джанет садится за руль.

Челси машет рукой и продолжает говорить, даже когда дети уже больше ее не слышат:

− Я люблю вас! Ведите себя хорошо, мы скоро увидимся. Все будет хорошо. Не волнуйтесь. Я об… − голос пресекается. — Обещаю, все будет хорошо.

Она все еще машет, когда микроавтобус трогается и вслед за полицейской машиной проезжает по извилистой дороге, через ворота и исчезает из вида.

И тут же лицо Челси кривится. Из горла вырываются хриплые всхлипывания, она закрывает лицо ладонями. Кладу руки ей на плечи, чтобы знала — я здесь, рядом.

Челси кричит. Жуткий, пронзительный вой, который не забуду до самой смерти. Такая острая, невообразимая боль, когда невозможно даже думать. Лишь бесконечный поток отчаянных рыданий.

У нее подгибаются колени, и я ее подхватываю.

Сжав мою рубашку в кулаках, прячет лицо на груди, мгновенно пропитав слезами. Ее плечи дрожат от безутешных рыданий.

− Они были так напуганы, Джейк. О боже, они были так напуганы.

Ужасно. Каждое слово жалит как удар плети, рассекая плоть, превращая внутренности в кровавое месиво. Сразу отношу ее в спальню. Везде в доме следы детей — игрушки, улыбающиеся с фотографий на стенах лица, — а в спальне их присутствие не так сильно. Сажусь на кровать, сжимая Челси в объятиях. Глажу по волосам, целую в лоб, нашептываю бессмысленные ободряющие слова.

Челси долго и громко плачет. Я понимаю, дело не только в детях, это освобождение от всех чувств последних месяцев. Вся скорбь, боль, одиночество и страх, которые она не позволяла себе чувствовать.

− Мой брат был хорошим братом, − всхлипывает.

− Знаю.

− Я любила его.

− Конечно, любила, − тихо отвечаю.

− Теперь его нет. Мне так его не хватает… так сильно.

Обнимаю еще крепче.

− Знаю.

Ее голос звучит хрипло:

− Мне нужно было сделать для него одну вещь, всего одну вещь… и я не справилась! Я их потеряла…

− Шшшш… все хорошо, — прижимаюсь губами к ее лбу.

− Их нет. О боже… их забрали…

− Мы их вернем. Ну, тихо, тихо… обещаю.

Наконец утомившись, Челси проваливается в глубокий сон. Я не сплю всю ночь, обнимая ее. Шепчу ей, когда она всхлипывает, когда брови панически хмурятся, пока вновь не успокаивается. И думаю о детях. О каждом, мысленно их представляя. Голоса, маленькие ручки, как они пахнут, когда возвращаются с улицы − грязью, солнцем и невинностью. Говорю себе, что, думая вот так о них, каким — то образом их защищаю. Оберегаю.

Но воображение — страшная штука. Вспоминаю все те ужасы, о которых читал, которые видел сам, слышал от клиентов и коллег. Гадаю, не зовут ли пострелята Челси или, может, родителей. Вдруг прячутся под одеялом или плачут в подушку, потому что вокруг незнакомые пугающие люди. Потому что не знают, что будет завтра.

Самая долгая ночь в моей жизни.

Глава 23

Утром осторожно выпускаю Челси из объятий и укладываю на кровать, затем спускаюсь на кухню. Включаю кофеварку, выпускаю собаку и насыпаю ему корм. Итт окидывает миску грустными глазами и с тяжелым вздохом сворачивается клубком на кресле, отказываясь от еды. Глажу его плоские уши.

− Понимаю, что ты сейчас чувствуешь, дружок.

Поднимаюсь наверх с чашкой кофе для Челси, ставлю ее на прикроватную тумбочку и сажусь на кровать. Кладу руку Челси на бедро, и она с прерывистым вдохом мгновенно открывает глаза, будто резко вынырнув из кошмара. Озирается, вспоминает, что приснившийся кошмар — реальность, и мрачнеет. Не отводя от меня глаз, вновь ложится.

− Спасибо за прошлую ночь. Что остался.

− Не стоит благодарности. — Заправляю прядку волос ей за ухо. — Мне надо в офис, подготовиться к слушанию в понедельник.

− Хорошо. Спасибо, — голос звучит подавлено. Вокруг нас смыкается неестественная тишина дома. — Можно мне пойти с тобой?

− Конечно, можно.

Пока Челси одевается, звоню Стэнтону и Софии, потом Бренту. Посвящаю их во вчерашние события и предлагаю встретиться в офисе. Порядок рассмотрения дел в суде по семейным делам немного другой, так что придется с ним ознакомиться, но по сути слушание об опеке не сильно отличается от привычного судебного разбирательства. Мне потребуется хренова туча доказательств и прецедентов, дабы убедить судью, что место детей рядом с тетей и что Агентство по делам детей и семьи перешло все границы, изъяв маленьких Мак-Куэйдов.

Челси входит в комнату, потягивая кофе. На ней джинсы и свободная красная фланелевая рубашка. В солнечном свете, заливающем комнату, стянутые в высокий хвост волосы отливают красным золотом.

Выглядит лучше, но все равно не очень хорошо.

Как разбитая фарфоровая тарелка. Склеенная она вроде ничего, но ты знаешь, что от малейшей вибрации она легко вновь разлетится на куски.