ЭТНОС. Часть третья — "Стигма" (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 30

* * *

— Представляешь, Нагири не помнит, как меня вчера бортанул! — смеётся Нагма. — Как ты думаешь, притворяется?

— Думаю, нет. Память — странная штука.

— Агась, я тоже не помню, как мы ездили… Ну, туда, куда мы ездили. Там было интересно?

— Даже слишком, колбаса.

— От салями слышу. А с Нагири мы хорошо поболтали.

— О чём?

— Знаешь… — задумалась она. — Вроде бы даже ни о чём. Ну так, как с подружками в классе. Ничего особенного, просто прикольно потрындеть. Не с такими подружками, с которыми делишься всяким важным, у меня таких не было, а просто время провести. Наряды, мультики, мальчики, сплетни. Как будто я нормальная, понимаешь?

— Ещё как понимаю, — кивнул я.

Нагма жутко десоциализированный ребёнок. С рождения общалась то с козами в кыштаке, то ни с кем. А теперь тем более. Обратная сторона нашей странной жизни — видим много, а рассказать некому. Наверное, такой вот Нагири — это именно то, что ей сейчас нужно. Поболтать с симпатичным парнем постарше. Приятно и ни к чему не обязывает.

— Пап, как ты думаешь, это когда-нибудь закончится?

— Что?

— Ну, вот эта наша… — она задумалась, не зная, как объяснить. — Жизнь на другой стороне жизни? Мы вернёмся однажды в наш дом к морю? Я пойду в школу? Увижу Оньку, Димку, Альку, Ярка? Стану нормальной?

— А ты хотела бы? Нормальной?

— Не знаю, пап, честно. Иногда думаю, может, иблис с ним? С Аллахом, который смотрит моими глазами? Пусть уже отвернётся? А потом думаю — нет, так нельзя. Отказаться от этого как от себя отказаться. Не просто так же я это могу? Наверное, это для чего-нибудь нужно? Скажи мне, пап, вот там, где я не помню, я сделала что-нибудь важное?

— Да, — сказал я очень уверенно. — Самое важное, что только возможно.

— Агась… — задумчиво почесала нос дочка. — Ну, значит, пусть Аллах пока пырится сквозь мои глазыньки. Обойдусь без школы. Математика мне не очень нравится.

— Ты просто ленишься её учить.

— Ну, и это тоже, да. А знаешь, пап, мне сегодня мама снилась. Впервые за… За долго, в общем.

— Соскучилась по ней?

— Ну, такое. Думаю иногда, как она там. Думаю, почему я оказалась настолько ей не нужна. В детстве казалось, что она меня любит, а потом пять лет прошло — и ни слова.

— Обижаешься?

— Агась. Немного. Грустно, когда ты кого-то любишь, а ему плевать.

— Не думаю, что ей плевать. Просто… — я замолчал, не зная, что сказать.

Понятия не имею, что там в голове у Анахиты. Десять лет растить дочь, а потом скинуть её на руки первому попавшемуся мужику (мне) и свалить за горизонт событий в поисках личного счастья? Мне не понять. Нагма со мной всего пять лет, но я за неё жизнь отдам. Не верю, что за это время у матери не случилось оказии увидеться с дочерью, Калеб-то, вон, к нам таскался, чтоб ему повылазило, мудаку рыжему.

— Просто она меня почему-то не любит, пап, — вздохнула Нагма.

— Любит, но…

— Если «но», значит «нет». Не надо меня утешать. Я не думаю, что это из-за того, что я плохая, не бойся. Я понимаю, что дело не во мне. Просто вот приснилась, и мне чойта взгрустнулось немножко. Пройдёт. Я, вон, её нарисовала даже.

Нагма, покопавшись в разбросанных на столе листах бумаги, протянула мне рисунок карандашом и гуашью, на удивление даже законченный. На нём Анахита изображена такой, как я её увидел когда-то у замка — красивой, загорелой, смелой женщиной с неожиданно светлыми для горянки глазами и обветренным лицом. Бача-пош, женщина с мужскими обязанностями, но без мужских прав. Досталось ей за те десять лет, что она растила в кыштаке «иблисова выблядка» — Нагму. Может, потому она легко с ней рассталась — так было легче забыть пережитое. Сделать вид, что этих десяти лет не было.

— Отлично нарисовано, колбаса.

— Я старалась. Думала, может, увижу её, рисуя.

— Увидела?

— Не-а. Наверное, это в другой мир не работает. Просто показалось…

— Что?

— Что у неё не всё хорошо. Но, может быть, просто показалось. Это же у меня проблемы, а не у неё, да?

* * *

— Да, Михаил, у вашей дочери проблемы, — говорит Теконис. — Точнее, она сама является проблемой. Лично я считаю, что опасность «фрактальных бомб» сильно преувеличена, но, боюсь, моё мнение в меньшинстве даже в нашей команде. Мейсер, например, возражает против дальнейшего сотрудничества. Решение пока не принято, но, возможно, после возобновления меровийского проекта мы ограничим ваше в нём участие и попросим не привлекать дочь. Будете заниматься охраной, как вам и положено.

— Ваше дело, — пожал я плечами, — мы не напрашивались. Подождёт меня тут, в Берконесе.

— Мне кажется, — покачал головой слепец, — вы не вполне отдаёте себе отчёт в последствиях. В этом случае, вы перестаёте быть партнёром группы, а переходите в категорию наёмных работников. Мы будем вынуждены попросить вас покинуть Берконес.

— Но ведь её ищут!

— Да, на срезах основного ствола фрактала она снова будет доступна для Чёрных, но, согласитесь, это будет уже не нашей проблемой.

— Что же, — сказал я жёстко, — в таком случае нам, вероятно, стоит откланяться прямо сейчас. Потому что я, разумеется, не буду иметь возможности продолжать с вами сотрудничество в любом качестве, зная, что моя дочь не находится в безопасности.

— Не спешите, — поморщился Теконис. — Мейсер — ещё не вся команда. У нас практикуются коллегиальные решения, а Фред и Джулиана на вашей стороне.

— А вы, Лейхерот?

— Я бы предпочёл продолжить использование таланта вашей дочери на благо проекта, но только при наличии гарантий. Сейчас она более опасна, чем полезна сама по себе, но главное — она создаёт массу проблем, являясь объектом охоты Конгрегации.

— Кого?

— Это внутреннее подразделение Церкви Искупителя…

— В Меровии?

— Почему в Меровии? В Мультиверсуме. Культ Искупителя весьма распространён в Мультиверсуме, принимая разные формы в разных срезах. Фред говорил, в вашем его называют «Спасителем», но суть от этого не меняется. Церковь — одна из самых влиятельных организаций в обитаемой части Фрактала, а Конгрегация — самая закрытая и авторитетная её часть. Именно они управляют корректорами, присвоив себе право решать судьбы множества миров.

— Вижу, вы от них не в восторге.

— Я — адъюнкт-профессор Библиотеки! — заявил возмущённо Теконис, как будто это что-то мне объяснило.

Впрочем, на этот раз он снизошёл к моему невежеству.

— Как активный член научного сообщества Библиотеки я входил в Совет Кафедры. Признаться, уделял мало внимания политике, будучи слишком увлечён исследованиями мораториумов, но для Конгрегации это ничего не значило. Они уничтожили Кафедру и попытались уничтожить меня. Я жив не потому, что они плохо старались, а потому, что знал гораздо больше, чем могли предположить эти фанатики.

— И что мне со всем этим делать?

— Единственный шанс — договориться с Конгрегацией. Убедить её отказаться от преследования вашей дочери. Иначе они не отступятся, пока не убьют её.

— И как мне на них повлиять?

— Доказать, что она не опасна. При всём моём негативном отношении к данной организации, должен признать, что она не склонна к беспричинной жестокости, и даже Кафедра ими была уничтожена не без серьёзных (с их точки зрения) оснований. Они были уверены, что спасают Мультиверсум. Впрочем, они всегда в этом уверены.

— Но как это доказать?

— Пока она опасна — никак. Однако существует техническая возможность, скажем так… ограничить её талант. Ввести его в приемлемые рамки. Это решило бы все основные проблемы: прекратило бы преследование девочки Конгрегацией и сделало возможным её участие в наших проектах.

— Это безопасно?

— Ничто в Мультиверсуме не безопасно на сто процентов! — сердито сказал Теконис. — Но это точно безопаснее, чем скрываться. Потому что вас непременно однажды найдут.